Кейнсианство нынче в моде, несмотря на продолжающуюся гегемонию неолиберализма, о нём говорят везде: и в правительстве, и среди вполне благонадёжных экспертов, и в ВУЗах. Впрочем, о рецептах Джона Мейнарда Кейнса чаще говорят, чем им следуют. Но даже когда доходит до дела, всё выходит как-то не так. Внутренний спрос никак не хочет расти. Массы не только не успокаиваются — в них, напротив, накапливается глухая, тектоническая злоба. Инфраструктура не просто разваливается, а балансирует на грани коллапса. И дело не только и не столько в непоследовательности чиновников — если надо, то наши власть предержащие способны на самое дикое головотяпство. Проблема даже не в очевидном вырождении элит — что неизбежно при практически полном отсутствии социальных лифтов и их неспособности чётко, последовательно и оперативно проводить в жизнь свои же решения.
Всё гораздо интереснее — в руках наших чиновников, включая иерархов Русской Православной Церкви, кейнсианство мутировало в доселе невиданное чудище. Нетронутым остался только сам принцип государственного вмешательства в экономику посредством больших проектов. В эту логику вписывается и сочинская Олимпиада, и заброшенный проект трассы «Москва — Казань», и проект РПЦ по строительству двухсот новых церквей в Москве, и огромные денежные вложения в безопасность.
Надо сказать, что описанная мутация, вопреки школьному определению этого явления, не может считаться редким и случайным событием. Во-первых, подобную вариацию на тему старого доброго кейнсианства можно увидеть и в других странах. В США, например, те же мотивы можно обнаружить во всё возрастающих расходах на «борьбу с терроризмом», «тюремном бизнесе» и возвращении производств из стран Третьего мира. Во-вторых, такого рода меры не являются ни стихийными, ни случайными в ситуации кризиса неолиберализма. Напротив, они отлично с ним гармонизируются. Ведь строительство тюрем и церквей это как раз те два вида государственных инвестиций, на которые смотрят снисходительно даже самые либеральные экономисты.
Речь идёт, прежде всего, об удорожании рабочей силы. Наши читатели должны понять, что за этими абстрактными словами стоит очень конкретное и близкое каждому содержание. Просто потому, что рабочая сила — это мы с вами. И когда нас пытаются лишить тех или иных социальных благ, то это не по злобе, а просто потому, что вложения в здравоохранение, образование и прочие достижения социального государства повышают нашу с вами, простите за выражение, стоимость. Проще говоря, человека, имеющего за спиной гарантированное жильё, бесплатное образование и медицину, достойное пенсионное обеспечение, гораздо труднее заставить работать 14 часов в сутки без выходных, нежели того, кто всех этих благ лишён. Ничего личного, просто бизнес.
Соответственно, выбирая глобальные проекты, наша власть стремится сделать их по возможности бесполезными с социальной точки зрения и никак не связанными с какой-либо долгосрочной стратегией развития, зато максимально трудоёмкими. Такова одна из десятков причин того, что зимние Олимпийские игры пройдут именно в Сочи, хотя в России есть множество других мест, гораздо лучше приспособленных для проведения подобных мероприятий. А главное, тут есть полная гарантия, что после окончания Игр все эти объекты останутся совершенно бесполезными. Один раз привлечь мастеров зимних видов спорта в субтропики ещё как-то можно, но вот повторять то же самое постоянно, регулярно и в массовом масштабе, это вряд ли кому-то удастся.
То же можно сказать и о проекте строительства трассы «Москва — Казань». Будучи весьма удобным с точки зрения пиара, в плане социального эффекта он не выдерживает никакой критики. Хотя бы потому, что выделенные средства и кадры могли пойти на строительство и ремонт сотен небольших дорог, которые бы восстановили разорванные связи между многими регионами страны. В любом случае, такая скромная мера сделала бы гораздо больше для сохранения целостности страны, чем принятый недавно закон о борьбе с сепаратизмом.
Лучшим же образчиком мутантного кейнсианства является программа патриарха Кирилла по строительству 200 новых православных церквей в столице. Это конечно, не сорок сороков, но всё равно впечатляет. Посудите сами: и мощный пиар-эффект, и новые заказы строительным фирмам и промышленным предприятиям, и, самое главное, временная работа для тысяч людей, включая и квалифицированных специалистов — архитекторов, художников и ювелиров. Вместе с тем, положительный социальный и инфраструктурный эффект от проекта стремится к нулю — то есть, опять же, стоимость рабочей силы не вырастет.
Сам народ — даже его верующая часть — уже прозвал эти новые церкви гундяевками и отнесся к ним, мягко говоря, прохладно. Ведь в Москве и без этих двух сотен церквей весьма тесно. Более того, местные чиновники сослужили медвежью услугу церковным иерархам, отдав под строительство территории детских площадок, поликлиник и детских садов. И дело вовсе не в том что, если верить Домострою, бог не примет даров от неправедно нажитого добра. Не будет особым кощунством сказать, что многие иерархи церкви о боге и не задумываются, равно как и многие воцерковлённые граждане. Всё куда проще: наивные и чистые сердца детей так и запомнят — что бы им ни вдалбливали на уроках по Основам православной культуры, что бог это такой злой дядька, который отнял у них детскую площадку, садик, школу и поликлинику рядом с домом. Даже если смотреть на проблему с церковной точки зрения, было бы гораздо лучше направить ресурсы на содержание деревенских церквей в провинции и на реставрацию исторических зданий, на худой конец на подготовку квалифицированных кадров священнослужителей, способных хоть как-то вникать в интересы и заботы паствы.
Эта мера могла бы притормозить то классовое расслоение, которое уже давно идёт внутри церкви, напоминая нам о ситуации, сложившейся в Германии перед Крестьянской войной. Но если пойти по такому пути, где гарантия, что православные священнослужители не заразятся вирусом социального радикализма подобно их католическим коллегам в Латинской Америке? Нет, лучше построить две сотни больших зданий в столице, не задумываясь даже о том, будут у этих церквей прихожане или нет.
На смену короткому периоду «предвыборного кейнсианства», стабилизировавшего ненадолго ситуацию в стране, пришло «православное кейнсианство», призванное спасти и сохранить существующий режим. Вложения в экономику и в идеологию удивительным образом переплетаются, «духовные скрепы» и прочие традиционные ценности сами по себе становятся чем-то вроде новой отрасли экономики. Впрочем, такой ли уж новой? В благословенные времена Средневековья именно Церковь была по всей Европе крупнейшим феодалом и предпринимателем.
Но даже оптимистам во власти понятно, что проект не удастся — ровно по той причине, по которой освящение священником «колесницы» марки Лексус не спасёт её от аварии, особенно если водитель несётся по встречной со скоростью 200 километров в час.
Заметным исключением выглядят возросшие расходы на безопасность, но и здесь не обошлось без провала. Разросшейся армии правоохранителей недостаточно одного только повышения зарплаты — им эти деньги нужно тратить, в том числе и на своё здоровье, на жилье, на детские сады и школы для своих детей. А разваливая систему бесплатного образования и здравоохранения, наша власть не может защитить от тех же процессов и её платную часть. Просто потому, что соответствующие сферы жизни являются целостными системами, внутри которых существуют сложные взаимосвязи. Нельзя просто так оторвать от них кусок без риска деградации и полного распада. Профессиональные и образовательные сообщества представляют собой организмы, которые невозможно механически раздробить с помощью реформ. Вернее, делая это, реформаторы дезорганизуют их и подрывают их способность к воспроизводству. Если, например, вы разгромили бесплатное образование в медицинских вузах, то не удивляйтесь потом, что даже в дорогих клиниках лечить вас будут плохо.
Подобные взаимосвязи, очевидно, слишком сложны для понимания нашей элиты. Впрочем, для многих людей в высших эшелонах власти, включая и верхушку Церкви, эта деградация — как манна небесная. Ведь чем быстрее прогрессирует одичание, тем больше будет спрос на Дары волхвов, пояс Богородицы и прочие ценности. Правда, и тут всё не так однозначно. Ведь если процесс получит достаточный импульс, на определенном этапе средневековые христианские традиции начнут отступать под натиском ещё более архаичных ценностей в духе шаманизма и примитивной магии. Сможет ли православный священник выдержать на свободном рынке конкуренцию шамана, это ещё большой вопрос.
К тому же волна одичания распространяется по стране неравномерно. И если на одном полюсе мы наблюдаем рост мракобесия, то на другом растет скептицизм и недовольство. Этот дух сомнения не обходит стороной и государственные структуры. Полиция и мелкое чиновничество, которым скоро тоже станет негде лечиться и учить своих детей, вряд ли захотят отдать свои жизни за интересы этих апологетов реакции.
Вышедший недавно на свободу Дмитрий Рукавишников отметил ещё один важный нюанс — «Болотное дело» вели иногородние следователи, залогом лояльности которых было временное жильё в Москве. Если же посмотреть этажом ниже, то на птичьих правах находятся и живущие в общежитиях рядовые бойцы ОМОНа. То есть цепные псы режима оказываются такими же «лимитчиками», как и те несчастные люди без московской прописки, которых московские власти лишили мест в детских садах.
Джон Мейнард Кейнс получил известность как «спаситель капитализма», системы, которую он считал пускай и злом, но наименьшим из всех возможных. Но ему едва ли захотелось бы спасать современный российский капитализм — отсталый, реакционный, тянущий общество в болото нового Средневековья. И если те меры, которые Кейнс предложил в своё время правительству США, были действительно лекарством, существенно продлившим жизнь капитализму, то «православное кейнсианство» есть не более чем наркоз, призванный облегчить правящим неолибералам проведение второй волны приватизации. В любом случае, у нас есть повод для оптимизма уже потому, что наркоз был введён слишком поздно: пациент проснулся и, пусть весьма неуклюже, пытается двигаться сам.