События 25 октября 1917 года знаменовали собой новой поворот революции. Начинался октябрьский период, который впоследствии перерос в ожесточенную гражданскую войну. Большевики, руководствуясь настроениями широких масс и пользуясь их непосредственной поддержкой, низложили непопулярное Временное правительство. Временное правительство в своем последнем, четвертом составе, состояло как из представителей буржуазии, так и из социалистов — меньшевиков и эсеров, поэтому Октябрьский переворот был воспринят последними как узурпация власти.
Большевики во многом объясняли свои октябрьские действия тем, что буржуазия и «социалисты-соглашатели» оттягивают созыв Учредительного Собрания, и их, большевиков, задача — посредством захвата власти обеспечить работу этого органа. Но, как известно, Учредительное Собрание просуществовало всего один день, после чего оно было закрыто, или как писала оппозиционная социалистическая пресса, «разогнано».
Другим козырем, который позволил большевикам выступать от имени всего народа и выражать его чаянья, было стремление скорейшим образом прекратить империалистическую войну. Отсутствие решительных действий со стороны как Совета, так и Временного Правительства в отношении мирных переговоров и прекращения войны оттолкнуло от них большую часть солдатской массы. Как передавал это английский посол Джордж Бьюкенен, накануне Октябрьского переворота, в созванном Демократическом совещании имелись серьезные противоречия между министром Терещенко и представителями социалистических партий, которые выражали мнение Совета, по поводу Парижского конгресса стран Антанты. Социалисты предлагали отправить вместе с Терещенко своего делегата Скобелева с тем, чтобы он выразил мнения русской демократии на эту войну и зачитал заявление совета, составленное в пацифистском духе: «Он (Терещенко — Д.М.) признавал также, что Россия не может говорить двумя языками и что он как глава русского правительства[i] должен быть единственным представителем этого правительства и русского народа… Лидеры различных демократических групп, с которыми советовался Керенский, единогласно поддержали Скобелева и предупредили Керенского, что если на конференцию отправится Терещенко, то отношения левого крыла Совета Республики к правительству будут серьезно испорчены»[ii]. Меньшевики и эсеры после переворота оставались на позиции всеобщего мира, который гарантировал бы политическую и экономическую независимость России. Сепаратное перемирие рассматривалось ими как покушение на «права» Учредительного Собрания, которое одно вправе решать подобные вопросы[iii].
Таким образом, социалистические партии большинства первого ВЦИКа Советов и Временное Правительство не смогли решить главные и ключевые вопросы, которые возлагались на Февральскую революцию. Сюда стоит добавить не решенный вопрос о земле, и картина политического банкротства проводимой ими политики станет вполне очевидной[iv].
Обращаясь к политической публицистике того периода, необходимо указать, что социалистическая оппозиция в лице меньшевиков и эсеров в период с октября 1917 по январь 1918 года главным требованием считала созыв Учредительного Собрания: «Центральными политическими лозунгами должны быть: созыв Учредительного Собрания в назначенный срок и приступ к переговорам о заключении всеобщего мира»[v]. Но, как свидетельствует Бьюкенен, среди социалистических партий также возникли бурные дискуссии — какую занять позицию по отношению к совершившим переворот большевикам. Правые эсеры Авксеньтьев и Чайковский попытались организовать вооруженное сопротивление большевикам, левые эсеры же в это время готовы были пойти на коалицию с большевиками[vi]. Меньшевики также считали свершившийся переворот незаконным и объявили его ни чем иным как «военным заговором над волей демократии».
Для противодействия большевистскому правительству социалистические партии, оказавшиеся в оппозиции, создали Комитет Спасения Родины и Революции. Этот Комитет объявил действия большевиков контрреволюцией и призвал не оказывать поддержку незаконному правительству. Меньшевики поначалу приняли активное участие в деятельности этого комитета, но отсутствие поддержки со стороны масс и укрепление власти большевиков способствовали тому, что большинство меньшевистской партии признало «недопустимым» свое участие в каких бы то ни было боевых организациях, будь-то большевистских или сформированных Комитетом Спасения[vii].
Как известно, после мятежа генерала Корнилова происходила «большевизация» Советов, поэтому 2-й Всероссийский Съезд Советов был избран с большим перевесом большевиков и их союзников левых эсеров. Он без долгих колебаний санкционировал захват власти, то есть придал новому большевистскому правительству черты легитимности. Оппозиционные социалистические партии в знак протеста покинули Съезд Советов. Отношение к этому органу со стороны этих партий резко переменилось: «власть Советов — это не власть демократии, а диктатура, и притом диктатура не пролетариата, а диктатура против пролетариата»[viii].
Близкие большевикам по политической программе меньшевики-интернационалисты рассматривали их действия как пролог к гражданской войне. Они предупреждали, что попытка опереться только на рабочий класс неизбежно вызовет противодействие со стороны остальных слоев общества. Мир, хлеб и свобода, обещанные большевиками, превратятся «как раз в обратное». Для ликвидации кризиса и спасения революции, говорили меньшевики, необходимо опереться на демократию. Рабочий класс составляет небольшой процент населения, а поэтому любые эксперименты по постройке социализма обречены на неудачу. Большевики поэтому объявлялись «искателями приключений и предателями революции». Эта политика имела, по мнению меньшевиков, и другую сторону: она способна привести рабочий класс к разочарованию в идеях социализма, а «преступления» большевиков позорной печатью лягут на все социалистические и демократические силы[ix].
Правые меньшевики-оборонцы реагировали на захват власти большевиками в более резких выражениях, нежели их более умеренные коллеги по партии, называя большевиков разбойниками и обманщиками. Их победа, по мнению оборонцев, стала возможной благодаря «соблазнам и обольщениям» темной части солдат и рабочих[x]. Потресов указывал, что «незаконный» захват власти спровоцировал отделение окраин от остальной России, которые отказались признать новую власть[xi]. С другой стороны, оборонцы призывали отказаться от идеи однородного социалистического правительства, объединяться с «революционной» буржуазией против большевиков и не идти с ними на соглашения. Они, как и большевики, уже в ноябре 1917 года видели неизбежность разворачивающейся гражданской войны: «Но что же сейчас, как не поголовный расстрел всех добытых свобод и организованное массовое предательство России?» — задавался вопросом правый меньшевик Иванович[xii].
Линия ЦК меньшевиков на переговоры с большевиками об образовании коалиционного социалистического правительства вызывала раскол в руководстве партии. Решения о выходе из ЦК приняли Либер, Батурский, Аким, Юдин и другие[xiii].
Большевики, придя к власти, сразу же запретили деятельность буржуазных газет и организаций[xiv]. Ими сначала были допущены до выборов в Учредительное Собрание буржуазные партии, но обострение политической ситуации, в частности восстание Каледина на Дону, дало повод объявить кадетов пособниками контрреволюции, «врагами народа и революции». Такие обвинения, нужно признать, имели за собой все основания, так как оказавшись единственной буржуазной силой, которая пользовалась поддержкой масс, кадеты привлекали к себе политические элементы, которые в иных условиях стояли бы на крайне правом фланге[xv].
Для укрепления своего положения правящие партии использовали систему военно-революционных судов, которые не только ограничивали деятельность буржуазных организаций, но и подвергали политическому террору представителей социалистических партий, что, по мнению меньшевиков, создавало неблагоприятные условия для ведения переговоров и провоцировало обострение социального кризиса[xvi].
ЦК меньшевиков во главе с Федором Даном пытался урегулировать разгорающуюся гражданскую войну мирным путем, идя на некоторые уступки большевикам лишь до созыва Учредительного Собрания. Правая часть партии уже в это время начинает сомневаться в искренних намерениях большевиков допустить работу демократически избранного высшего законодательного органа, если в нем не будет закрепленного большинства за большевистской партией[xvii].
Вся суть борьбы оппозиционных социалистических партий с большевизмом в это время определялась стремлением закрепить за Учредительным Собранием статус высшего государственного органа, который и должен решить дальнейшую судьбу революции. Но главным, по мнению Дана, являлось: «заставить большевиков отказаться от идеи власти Советов и признать равноправие всей демократии»[xviii].
Попытка соглашения оппозиционной демократии с большевиками насчет создания однородного социалистического правительства была провалена. Как передавала это меньшевистская газета «Искра», она потерпела неудачу ввиду желания большевиков подчинить правительство ЦИКу Советов, где они имели большинство, что в свою очередь заставляло бы министров-социалистов из оппозиционных партий проводить линию большевиков. Правительство, предложенное оппозиционными социалистами, должно было бы опираться на «все организации демократии», и в нем не должно быть большинства ни у одной из партий[xix].
Помимо чисто тактической политики правящей большевистской партии, критике со стороны меньшевиков-интернационалистов подвергалась и их социально-экономическая программа. Меньшевики приходили к выводу, что большевики меняли свою социальную базу, на которую они прежде опирались. Основную поддержку в столицах им оказывали солдаты гарнизона, так как не желали своей отправки на фронт. Ввиду этого меняется и политический язык правящей партии: «Понятие класс заменилось у него (Ленина — Д.М.) окончательно понятием трудового народа, т.е. понятием не социал-демократическим, марксистским, а чисто эсеровским»[xx].
С другой стороны, большевиками вводился повсеместно рабочий контроль на предприятиях и отменялась коммерческая тайна. Такая политика имела разрушительные последствия для экономического единства страны и приводила хозяйственную жизнь к анархии. Поэтому еще одним обвинением в адрес большевиков был их анархо-синдикалистский уклон: «…принятие на себя органами «рабочего контроля» функций управления, развивая в рабочих заводской патриотизм, дух мещанского собственничества и конкуренции по отношению к рабочим других предприятий, подменяет общие интересы всего рабочего класса интересами отдельных групп рабочих…»[xxi]. Позже, когда начнется «собирание» страны, большевики будут в полной мере воплощать идеи, высказанные меньшевиками, создавая систему главков и подчиняя их ВСНХ.
Выборы в Учредительное Собрание, как и ожидалось, принесли победу партии эсеров. Большинство современных историков считают, что эти выборы, если учесть тогдашние условия (общее развитие коммуникаций, транспортный коллапс), были проведены без какого-либо вмешательства со стороны большевиков. Последним также трудно было сфальсифицировать эти выборы ввиду слабости их власти в провинции. Даже в столицах выборы показали непрочное положение большевиков[xxii].
Ленин откладывал открытие Учредительного Собрания до того момента, пока не соберется кворум в 400 делегатов. До этого момента все частные собрания приезжающих депутатов объявлялись «вне закона»[xxiii]. Нужно отметить, что раскол в самой большевистской партии на сторонников и противников Учредительного Собрания не позволял Ленину сразу же решиться и на его разгон. Лишь 11 декабря под давлением Ленина было переизбрано бюро большевистской фракции Учредительного Собрания, которое готово было «демонстративно» вместе с представителями левых эсеров покинуть зал заседания в случае отказа Учредительного Собрания поддержать правительство народных комиссаров.
Чем ближе приближалось время открытия Учредительного Собрания, тем политические репрессии большевиков становились масштабней и все больше распространялись на социалистические партии[xxiv]. К концу ноября по обвинению в распространении контрреволюционной информации были закрыты сначала центральный орган партии меньшевиков «Рабочая Газета», а затем выходивший взамен него «Луч». Такие действия были направлены на то, чтобы не позволить оппозиционным силам обращаться к широким народным массам и говорить «всю правду» о политике большевиков. Это влекло за собой, как говорилось в новой партийной газете меньшевиков «Заря», «возвращение времен царизма», и тем самым неизбежно загоняло оппозиционную печать в подполье[xxv].
В декабре 1917 года большевики арестовывают членов организации «Союза защиты Учредительного Собрания» и отправляют их в Петропавловскую крепость, что провоцирует бурный протест всех оппозиционных социалистических партий. Действия правящей партии приравнивались меньшевиками к худшим проявлениям царского самодержавия[xxvi].
Учредительное Собрание начало свою работу 5 января 1918 года, местом проведения был выбран Таврический дворец в Петрограде. Большевики сразу же предложили принять зачитанную председателем ВЦИК Яковом Свердловым «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В ней не только утверждалась Советская власть, но предлагалось признать все декреты Совета народных комиссаров. Учредительное Собрание также должно было безоговорочно одобрить все действия Совнаркома в области внешней политики: «Учредительное Собрание приветствует политику СНК, провозгласившего полную независимость Финляндии, начавшего вывод войск из Персии, объявившего свободу самоопределения Армении»[xxvii]. Но главным в этом документе была констатация служебного положения Учредительного Собрания по отношению к Советам, а поэтому роль его «ограничивается установлением коренных начал федерации Советских Республик»[xxviii].
Декларация была отвергнута большинством собрания (237 голосов против 138), в ответ большевики распустили Учредительное Собрание. Выступавший на Учредительном Собрании от партии меньшевиков Церетели задавался вопросом: каковы последствия того социализма, который провозгласили большевики и их союзники левые эсеры? Лишить буржуазию собственности — еще не значит правильно и умело распорядится ею. Церетели упрекал правящие партии в том, что нет никаких отчетов о результатах обобществления фабрик и заводов. Большевики, отмечал Церетели, все время обвиняли буржуазию и остальные социалистические партии в том, что главной проблемой продовольственного, промышленного и других кризисов является саботаж со стороны буржуазии. Но теперь, когда власть находится у большевиков, и когда проведена национализация промышленности, каковы результаты? — спрашивал Церетели. Действия большевиков, по его мнению, привели к обострению продовольственного кризиса, а все обещания по снабжению хлебом столиц нужно рассматривать как популизм. Хлеб брать неоткуда, ведь власть народных комиссаров отказались признавать как раз те районы, которые поставляют хлеб в центральные и северные районы страны. В зачитанной Церетели декларации, которую подготовила фракция меньшевиков, призывалось признать верховную власть Учредительного Собрания всеми органами власти, созданными на «почве гражданской войны».
Речь Церетели встретила «грубые выпады» со стороны большевиков и левых эсеров. Газета «Вперед!» так передавала атмосферу в зале Таврического дворца: «Но и начав говорить, оратор то и дело прерывается почти беспрестанным шумом, и лишь вторая половина речи проходит при сравнительном порядке» [xxix].
В поддержку открывшегося Учредительного Собрания была проведена демонстрация 5 января, за которой последовал ее разгон и расстрел демонстрантов, в результате были убитые и раненные. ЦК меньшевиков призвал рабочих отказаться от «актов мести», а попытаться провести перевыборы в те Советы, где большинство у большевиков. Для расследования расстрела демонстрации 5 января ими было предложено создать следственную комиссию, состоящую из представителей Исполнительного комитета Советов и социалистических партий. Отмечалось также, что насилие со стороны большевиков началось еще до самой демонстрации: некоторые заводские комитеты угрожали увольнением рабочим, которые пойдут на демонстрацию, особую агрессию к оппозиционно настроенным рабочим проявляли красногвардейцы, отнимавшие знамена и избивавшие партийных работников[xxx].
Широкого общественного сопротивления действиям большевиков оказано не было. Оппозиционные партии призывали рабочих и крестьян требовать перевыборов, при этом боясь их призвать к более решительным действиям[xxxi]. Такая тактика, которую наиболее последовательно отстаивали меньшевики, была основана на убеждении, что вооруженным конфликтом внутри демократии (к которой несмотря ни на что они причисляли большевиков) смогут воспользоваться «цензовые» элементы, то есть за политическим падением большевиков неминуемо последует крайняя контрреволюция[xxxii]. Меньшевики вполне откровенно признавали, что большая часть рабочих поддалась «максималистским» лозунгам большевиков и по-прежнему в массе своей поддерживает их, а поэтому недопустимо использовать вооруженную силу, так как она неминуемо приведет к расколу рабочего класса и бойне в рядах пролетариата. Один из самых непримиримых противников большевиков А. Деникин отмечал, что роль Учредительного Собрания могла быть осуществлена только в условиях сильной власти, и поэтому оное должно было выражать его волю, в противном случае крах этого органа был неизбежен: «Но потребность сильной власти далеко не исчерпывается периодом до Учредительного Собрания. Ведь бывшее собрание 1918 года напрасно взывало к стране уже не о подчинении, а просто об избавлении его от физического насилия буйной матросской вольницы»[xxxiii].
На протяжении всего января меньшевики пытались мирными способами призвать господствующие партии восстановить разогнанное Учредительное Собрание, но эти действия имели мало успеха. Увидев, что массы в основе своей индифферентно отнеслись к этому требованию, большевики стали дальше упрочивать свою власть. Убийство двух бывших министров Временного правительства Шингарева и Кокошкина, произошедшее следом, было воспринято как действия «палачей из Смольного», которые подстрекали народ к самосуду[xxxiv].
Меньшевики рассматривали это время (январь) как отход народных масс от большевиков. Ими указывалось, что большевики для сохранения своего господствующего положения в Советах стали использовать откровенный террор в отношении политических противников. В некоторых местных Советах рабочие непосредственно требовали перевыборов, отзыва депутатов-большевиков. Власть отвечала на эти действия разгоном небольшевистских Советов: «Им (рабочим — Д.М.) придется бороться за перевыборы, ибо, как показывают факты, большевики, угрожая красногвардейскими штыками, воспрещают рабочим переизбирать своих депутатов»[xxxv].
Таким образом, вся политика меньшевиков в период с октября 1917 по январь 1918 г. сводилась к пацифистским призывам остановить пожар разгорающейся гражданской войны. Будучи партией рабочих, они так и не смогли решительно вступить в борьбу с большевиками. Крайняя правая часть партии — оборонцы — была, скорее, исключением. Гражданская война, разделившая все общество на два непримиримых лагеря, не оставляла места для демократических сил, которые призывали к общественному консенсусу. Трагизм меньшевиков заключался не в том, что они находились между двумя абсолютно разными политическими силами, а в том, что острота конфликта в обществе низвергла демократические ценности, водрузив на их место идею диктатуры — справа или же слева[xxxvi].
[i] Так в источнике. На самом деле, Терещенко был министром иностранных дел Временного правительства – главой русской дипломатии.
[ii] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. / пер. с англ. – М., 1924. С. 263-264.
[iii] «В Темную Ночь», 25 ноября 1917. № 1; Ленин сразу же после переворота в своей речи «О мире» говорил: «Мы внесем их (условия мира — Д.М.) на обсуждение Учредительного Собрания, которое уже будет властно решать, что можно и чего нельзя уступить». / Ленин Н. (В. Ульянов). Собрание сочинений. Т. 15. М. — Л., 1925. С. 12.
[iv] Ленин в вопросе о земле фактически узаконивал черный передел. Детализация закона о земле, которая по необходимости должна была возникнуть, в связи с масштабностью проводимых преобразований, перекладывались на местные земельные Комитеты: «Крестьяне кое-чему научились за время нашей 8-месячной революции, они сами хотят решить все вопросы о земле… мы верим, что крестьянство само лучше нас сумеет правильно, так, как надо, разрешить вопрос». Ленин Н. (В. Ульянов). Указ. Соч. Т. 15. С. 19.
[v] «Рабочая Газета», 27 октября 1917. № 197.
[vi] Бьюкенен Дж. Указ. Соч. С. 270, 277; Партия Левых социалистов – революционеров. Т. 1. М., 2000. С. 62.
[vii] «Новый Луч», 10 декабря 1917. № 8.
[viii] «Рабочая Газета», 28 октября 1917. № 198.
[ix] «Рабочая Газета», 29 октября 1917. № 199.
[x] «Единство», 29 октября 1917. № 174.
[xi] «День», 12 ноября 1917. № 206.
[xii] «Друг народа», 4 ноября 1917. № 1.
[xiii] «Рабочая Газета», 2 ноября 1917. № 201.
[xiv] Ленин нашел очень оригинальное объяснение закрытию буржуазных газет: «Закрывали же ведь черносотенные газеты после того, как был свергнут царизм! Теперь мы свергли иго буржуазии… Нам надо идти вперед, к новому обществу, и относиться к буржуазным газетам так, как мы относились к черносотенным в феврале-марте». (Ленин Н. (В. Ульянов). Указ. Соч. Т. 15. С. 24).
[xv] Ленин Н. (В. Ульянов). Указ. Соч. Т. 15. С. 41-43; Галин В. Тенденции. Война и революция. М., 2004. С. 242.
[xvi] «Рабочая Газета», 14 ноября 1917. № 212.
[xvii] Ленин Н. (В. Ульянов). Указ. Соч. Т. 15. С. 48-49.
[xviii] «Рабочая Газета», 5 ноября 1917. № 204.
[xix] «Искра», 5 ноября 1917. № 7.
[xx] «Вперед!», 21 ноября 1917. № 214.
[xxi] «Новый Луч», 6 декабря 1917. № 5.
[xxii] Карр. Э. История Советской России. / пер. с англ. – М., 1990. Кн. 12, С. 104.
[xxiii] «Новый Луч», 16 декабря 1917. № 13.
[xxiv] «Новый Луч», 10 декабря 1917. № 8.
[xxv] «Заря», 22 ноября 1917. № 1.
[xxvi] «Новый Луч», 28 декабря 1917. № 21.
[xxvii] Ленин Н. (В. Ульянов). Указ. Соч. Т. 15. С. 51.
[xxviii] Там же. С. 52.
[xxix] «Вперед!», 11 (24) января 1918. № 5 (251).
[xxx] «Вперед!», 9 (22) января 1918. № 4 (250).
[xxxi] История политических партий. М., 1994. С. 321-322.
[xxxii] «Новый Луч», 13 января 1918. № 6 (30).
[xxxiii] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 1. Минск. 2002. С. 456.
[xxxiv] «Наше Единство», 11 января 1918. № 14.
[xxxv] «Вперед!», 18(31) января 1918. № 11 (257).
[xxxvi] О политических целях, которые преследовали противоборствующие лагеря в гражданской войне и расстановке социальных сил, хорошо написал еще в 1922 году Д. Далин. (Далин Д. После войн и революций. Берлин. 1922. С. 14-16).