В самом деле, не удивительно, что премьер-министр, политика которого привела к разрушению британской промышленности и массовым увольнениям, не вызывает к себе особой любви населения. Вместо того, чтобы обновить, реконструировать и оснастить устаревающие заводы современным оборудованием, как это делалось, например, в Германии, британский правящий класс, руководимый Маргарэт Тэтчер, просто уничтожил большую часть производств, распродал на металлолом оборудование, а деньги вложил в финансовые спекуляции. Бывшему лидеру консерваторов припоминают и внешнеполитический курс, поддержку военного режима генерала Пиночета в Чили, апартеида в Южной Африке. В Британии все прекрасно помнят, что благодаря несовершенству и несправедливости избирательной системы миссис Тэтчер раз за разом оставалась у власти, получая меньше голосов, чем её политические оппоненты (факт, о котором стоит задуматься либеральным поборникам “честных выборов” у нас в России). Впрочем, объективности ради надо заметить, что та же несправедливая система не помешала социалистам Клемента Эттли одержать в 1945 году историческую победу над Уинстоном Черчиллем, находившимся к тому же на пике популярности.
Тут, собственно, мы и подходим к главной проблеме, связанной с именем баронессы Тэттчер. Её не случайно окрестили в народе ведьмой и не случайно праздновали её смерть как событие освобождения. В её личности было что-то отвратительно-магическое, ибо одержанные ей победы над собственными гражданами не в последнюю очередь были культурно-психологического свойства.
Подавив забастовку шахтеров и другие выступления профсоюзов в начале 1980-х годов, она что-то сломала в массовом сознании, лишила миллионы людей веры в себя, самоуважения и уверенности в своих силах.
На протяжении нескольких столетий формировался потрясающий тип свободного британского простолюдина, гениально описанный Диккенсом в образе Сэма Уэллера. Этот парень готов уважать социальную иерархию, но смотрит на неё с откровенной иронией, понимая, что джентльмены, составляющие господствующий класс, ничего не смогут сделать сами, без его помощи. Он добродушен, но никогда не позволит себя унизить. Он без колебания полезет в драку, если почувствует свои права ущемленными. Он не навязчив, но может быть непобедимо упрям и последователен в достижении своих целей. И главное, он никому не позволит сломить себя, никогда не признает себя человеком второго сорта.
Британский рабочий класс не был особенно радикален, не склонен был к революционным мобилизациям, подобно своим товарищам на континенте — во Франции, Италии или Испании. Но он твердо стоял за свои профсоюзы и понимал цену солидарности. Он чувствовал свою силу, которой пользовался не слишком часто, но решительно, с твердой уверенностью в своем праве. И он знал, что если всерьез возмутится, то победить его будет невозможно. Шахтерские забастовки блокировали политику правящего класса, приводили к падению правительств. И когда кабинет Теэтчер начал проводить в жизнь свою программу приватизации и сокращения социальных прав, трудовая Британия ответила привычным протестом — остановились шахты Уэльса, взбунтовались пригороды Лондона, вышли на улицу рабочие Глазго. Однако на сей раз им пришлось столкнуться с врагом непривычно безжалостным, не уважающим принятые за столетия правила честного поединка, а главное — готовым пожертвовать ради классового реванша самой национальной промышленностью и будущим страны.
Разгром “ржавого пояса”, как презрительно назвали консерваторы британские промышленные регионы, и уничтожение накопленного столетиями производственного потенциала (включая потерю квалифицированных кадров, трудовых традиций, технологической культуры и уникальных знаний) производился не в последнюю очередь во имя классовой борьбы. Ради того, чтобы подавить собственный рабочий класс, правительство и вставшая за его спиной часть буржуазии решились на уничтожение индустрии. В конце концов, капитал можно было вывезти и вложить в другие страны. А свободным британцам оставалась “экономика услуг”.
Превращение миллионов людей из организованных рабочих в разного рода обслугу, торговцев, в лучшем случае — в мелких чиновников, клерков и охранников по ходу создания “пост-индустриальной экономики” означает не только смену профессии, но и грандиозную моральную, квалификационную и культурную деградацию, трагические масштабы которой лишь сейчас начинает осознавать европейское (и российское) общество. Британское рабочее движение было сломлено не только полицейскими репрессиями и антипрофсоюзными законами, но и экономической политикой неолиберализма, воплощением которой стала Маргарет Тэтчер. Эти перемены были отнюдь не только результатом её злой воли, они отражали общий поворот в развитии западного капитализма, новую стратегию, коллективно сформированную правящим классом, и не в одной только Британии. Но для миллионов граждан Соединенного Королевства эти трагические перемены оказались неразрывно связаны с обликом госпожи Тэтчер, “старой ведьмы”, которая своей политической магией превратила нацию свободных людей в сборище лузеров, лишила их уважения к себе и смысла существования. Произнесенное ей заклинание “Общества не существует!” (There is no such thing as society) опрокинуло картину мира, в которой существует солидарность, взаимовыручка, ответственность и обязанности перед согражданами. Рынок сменил сообщество, граждане стали в лучшем случае электоратом. Коллективное сознание, на котором были построены как минимум пять веков британской истории, рухнуло.
Её ненавидели и боялись прежде всего потому, что не понимали как она это сделала, как смогла сломить волю и гордость целого класса, целого народа. Не удивительно, что смерть “старой ведьмы” означает неминуемый конец её чар. Магия рухнула. Сыновья, а иногда уже внуки тех, кто потерпел поражение в начале 1980-х, готовы вернуть себе самое главное из того, что у них отняли — веру в собственные силы.
Российскому обывателю, так и не узнавшему на собственном опыте что такое самоуважение, солидарность, чувство собственного достоинства, очень трудно понять сегодня ликование лондонцев. Но в конечном счете, гораздо более странным и нелепыми выглядят на этом фоне переживания отечественных публицистов и их читателей, сетующих об уходе из жизни баронессы. Ведь по проложенному ею экономическому курсу следовала в 1990-е годы и наша страна. У нас тоже закрывались заводы, рушились судьбы, специалисты экстра-класса превращались в прислугу и челночных торговцев. Но в отличие от потомков Сэмуэла Уэллера, продолжающих в глубине души чувствовать себя — несмотря ни на что — свободными людьми, отечественный обыватель, включая и его либерально-интеллектуальную разновидность, продолжает внутренне ощущать себя холопом и наслаждаться этим, компенсируя свою моральную несостоятельность безграничным презрением ко всем тем, кто по воле случая оказался ещё ниже него на социальной лестнице.
Наследники мистера Сэма Уэллера сегодня празднуют, веря, что со смертью “старой ведьмы” колдовским чарам пришел конец.
Нам придется гораздо труднее: мы должны расколдовать себя сами.
