Испания напоминает советскую коммуналку, и следить за ней грустно и увлекательно. Широкая в бёдрах соседка в фартуке и с поварёшкой наголо прокладывает себе путь в захламлённом коридоре, походя отвешивает подзатыльник пацану на зелёненьком трёхколёсном, и пацан, не справившись с управлением, въезжает в книжный шкаф, тот вздрагивает и выплёвывает на него книгу о вкусной и здоровой пище и что-то ещё о технике безопасности при работе с электроприборами. Тем временем, соседка, бодро ориентируясь в привычном лабиринте, сооружённом из висящих на бельевой верёвке наволочек и простыней, добирается до потрескивающей сковородки, и подгоревшие овощи служат ей вознаграждением. Похожая атмосфера, складывающаяся из чада, цветного абсурда, хаоса, Хармса, тесноты и округлых бедёр, царит в современной Испании, щедрой на сепаратистов всех мастей. «Эта бочка скоро лопнет», — то и дело сообщают сепаратисты, когда взлетает на воздух очередной заминированный автомобиль у мадридского аэропорта Барахас или на улицы мятежной Барселоны выходит несколько сотен тысяч сторонников независимости Каталонии. Но бочка пыжится, тужится и всё никак не лопнет, королевство сохраняет свои очертания, и история заходит на новый круг, и снова соседка в фартуке спешит к плите, переругиваясь с золовкой, и советская коммуналка длится.
Будущий исследователь испанского сепаратизма, осматривая с безопасного расстояния текущий отрезок родной истории, наверняка остановится на каталонских событиях конца ноября этого года. Вряд ли его внимание привлекут кастильцы, астурийцы и галисийцы, а если и привлекут, то речь о них будет идти в иной главе, поскольку до сегодняшнего дня народно-освободительные движения в этих регионах подавали голос робко и неумело. Известность же каталонского национализма давно вышла за пределы Испании, и не было новостного агентства, не опубликовавшего в последние несколько недель объёмного репортажа или подробной справки о досрочных парламентских выборах, об их побудительном стимуле и исходе.
11 сентября, в Национальный день Каталонии, на улицы Барселоны высыпало около 1,5 млн. человек. Они разворачивали красно-жёлтые эстелады[1] и требовали независимости автономии. Это не первая демонстрация в новом веке — шесть лет назад, в сентябре 2006 г., более миллиона каталонцев вышло в поддержку новой конституции, расширяющей финансовую самостоятельность региона. Первые попытки отделения от Испании предпринимались ещё в 1871 г. и повторялись сперва в начале XX века, затем в 1930-х, но и в том, и в другом случае дело завершалось переговорами с центром, который соглашался пойти на некоторые уступки, но не признавал независимости Каталонии. Пришедший к власти в 1939 г. Франсиско Франко начинает своё правление с закручивания гаек, в частности, с репрессий против каталанского языка и культуры. В 1979 г., после смерти каудильо, Каталония получает статус автономии. Это, однако, не останавливает роста националистических настроений и зарождения сепаратистских движений и политических партий. В 2009-2010 гг. в двух сотнях каталонских муниципалитетов проходят референдумы о независимости, и почти в каждом муниципалитете процент сторонников отделения переваливает за отметку в 90%.
После событий сентября 2012 г. председатель правительства Каталонии и лидер сепаратистской партии «Конвергенция и союз» Артур Мас объявляет о проведении досрочных парламентских выборов, состоявшихся 25 ноября. За несколько дней до выборов Мас бронирует холл и балкон отеля Majestic, откуда планируется приветствовать торжествующие толпы и праздновать разгромное поражение федералов — вот только поражение федералов случилось, а разгрома не произошло. Победившая «Конвергенция и союз» набрала всего 30% голосов и не получила ожидаемого большинства в парламенте. Мас хотел не просто сохранить, но и увеличить количество депутатских мандатов (до выборов их было 62), а вместо этого потерял 12 мест, зато неожиданно удвоили своё представительство левые республиканцы, также выступающие за независимость Каталонии. С их участием и поддержкой Мас планирует добиться проведения референдума о независимости, но для этого правые сепаратисты должны договориться с левыми, а это осложняется тем, что помимо идеи отделения Каталонии их ничто не объединяет.
Русскому наблюдателю эти события могут быть интересны хотя бы уже потому, что в узких кругах завсегдатаев проспектов и площадей бытует миф о том, что достаточно вывести под своими флагами миллион активных и недовольных, чтобы власть поспешно отыграла назад и села за стол переговоров. Достаточно прийти и не расходиться, да или нет, — говорят нам вышедшие и разошедшиеся не на шутку, — и настанет вечная справедливость, и солнце застрянет в небе и будет печь макушки неравнодушных. И неважно, говорят нам, что идеей самостоятельности каталонских земель охвачены все слои населения, и председателем правительства там является человек, возглавляющий протестное движение, и уж точно подавляющее большинство каталонцев знает о борьбе, длящейся не первое десятилетие. И неважно, что даже при таком раскладе не все хотят отделиться от королевства, и идеи сепаратизма и создания нового национального государства вновь рискуют заглохнуть. Это всё пустяк, докладывают нам, зачем смотреть в ту сторону, смотрите в эту: провинция живёт в XIV веке, и город Грязовец в Вологодской области, газовая столица России, отапливается дровами, и из школ и университетов выскабливается всё сложное и бескорыстное, и поликлиники и глазные санатории закрывают, чтобы на их месте образовать что-нибудь более хлебное и рекламоёмкое. Но мы выведем миллион, нам достаточно миллиона, чтобы сатрапы и холуи позорно поджали хвосты, а народ восторженно зааплодировал нам — народ, даже столичная составляющая которого не до конца представляет как нас зовут и с какими требованиями мы выступаем. Мы не посетим Грязовец, мы не научим стачкам и сопротивлению, потому что за это делают а-та-та, а мы не безбашенные неформалы, чтобы рисковать карьерой и репутацией. Лучше отметим нашу скромную годовщину и выведем миллион, непременно требуется миллион — а там, сами увидите, шапки на ворах запылают, и молочные потоки омоют кисельные берега.
Но для этого нужна советская коммуналка, где всё друг о друге знают, и всё время толкаются и ворчат, или сплетничают на кухне, и разные кланы уживаются на одной земле. И когда Дуняша с Петром, неопытные и робкие молодожёны, не прислушиваются к настырным советам Павла Игнатьевича, пахнущего луком и перегаром, или вежливо просят ветхого Егора Егоровича не врубать так громко радио по вечерам, коммуналка радостно ополчается на недовольных, и летят упрёки: что они, в конце концов, ведут себя, как отдельное государство, не могут как все, да вот мы, да вот в наше время, а что теперь, ну и ладно, что у вас ребёнок не засыпает под завывания «Маяка», и Пётр проводит лишнюю линию в чертеже, всё равно он зарабатывать не умеет, слушайте нас, и тогда — ого, а иначе — увы, увы. И молодожёны до поры проглатывают это и молчат, но затем совещаются и приходят к выводу, что дальше так жить нельзя, и съезжают к родителям, или подчиняются коммуналке, или решают их вовсе не замечать, жить как отдельное государство, пока окружающие не перестанут наконец забивать им замочную скважину спичками и бумагой и не признают их право на молодость и ошибки.
Но образ России — шахта, а не коммуналка, то есть вертикаль, а не горизонталь, и в этой шахте живут измотанные и тёмные. Стенки мешают равенству — только друг у друга на голове. И любое слово, брошенное снизу, не долетает до верхнего этажа, и любая монета, брошенная сверху, проваливается в щель и сливается с этой щелью.
