К наступлению 2012 года редкий житель земного шара, имеющий доступ к телевизору и интернету, может пожаловаться, что остался морально неподготовленным к самому обсуждаемому событию последнего времени — грядущему Апокалипсису. В XXI веке вместе с актуализацией эсхатологических ожиданий увеличилось и количество фильмов, посвященных данной тематике.
1998 год ознаменован выходом двух кассовых фильмов об Апокалипсисе — «Армагеддон» и «Столкновение с бездной». С тех пор Земля успела пережить не один кино-конец света: глобальное потепление («Послезавтра», 2004), пандемия самоубийств («Явление», 2008), солнечная макровспышка («Знамение», 2009), вирус неизвестного происхождения («Заражение», 2011), битва за выживание, которая разворачивается между отрядом морских пехотинцев и армией инопланетных захватчиков («Инопланетное вторжение: битва за Лос-Анджелес», 2011). В 2005 году BBC выпускает научно-фантастический фильм «Конец света», который предлагает четыре наиболее вероятных варианта апокалипсиса. Картина состоит из четырех частей, каждая из которых представляет один день жизни ученого, разница только в бедствии, которое угрожает человечеству — цунами, падение метеорита, пандемия вируса и, наконец, запуск ускорителя (научный эксперимент очень напоминающий Большой андронный коллайдер, строительство которого началось в 2001 году). Каждая из четырех версий конца света в 2000-е гг. звучит более чем актуально.
В 2006 году выходит фильм-катастрофа Альфонсо Куарона «Дитя человеческое». Действие фильма разворачивается в 2027 году.К этому времени Земля успела превратиться в Англию (военный лагерь, огороженный колючей проволокой) и все, что за ее пределами, а именно — анархию и хаос. Всех иммигрантов, пытавшихся проникнуть из одичавших территорий в Лондон, ждет поимка и выселение с острова. При этом закат человечества очевиден — с 2009 года люди перестают рождаться. Главному герою предстоит помочь единственной забеременевшей за последние 18 лет женщине, беженке Ги, перейти границу, минуя внимание пограничников. Финал открыт. Нет пафоса хэппи-энда, но надежда на лучшее остается: Тео ранен и теряет сознание (или умирает — зрителю неизвестно), но навстречу лодке героев выплывает корабль проекта «Человечество», который по договоренности должен их встретить близ города Бексхилл, корабль с многообещающим названием «Завтра». Этот фильм отличается от ему подобных отсутствием масштабных спецэффектов. Авторы делают ставку на технику репортажа (трясущаяся камера, пятна крови, попадающие на объектив и пр.). Так или иначе, наблюдается общая тенденция: фильмы-катастрофы обыгрывают наиболее актуальные проблемы и опасения общества, будь то глобальное потепление или вопросы демографии. Еще ближе подходят создатели фильма «2012»: обращаясь к календарю индейского племени майя и предсказанному им параду планет 21 декабря 2012 года, они уже и вовсе играют на общественных нервах. На достижение этого же эффекта направлены зрелищные эпизоды «спастись за 1 секунду» (оползень несется прямо за автомобилем, самолет героев успевает взлететь за считанные секунды), которыми изобилует картина.
Казалось бы, уже ничто не может удивить искушенного по части разного рода глобальных катастроф зрителя. Тем не менее малобюджетные картины «Меланхолия» Ларса фон Триера и «Последняя любовь на Земле» Дэвида МакКензи выводят самый кассовый жанр голливудского кино на другой уровень. Фильмы о катастрофе, изначально не рассчитанные на массовую аудиторию — эта характеристика сама по себе вызывает интерес, звучит непривычно, сродни тавтологии. А учитывая, что оба фильма вышли в 2011 году, небезынтересно поразмышлять о том, какие еще сценарии апокалипсиса явил кинематограф миру накануне пресловутого 2012 года. Здесь мы видим уже хорошо знакомые нам космическую катастрофу и пандемию: в картине фон Триера Землю накрывает небесное тело Меланхолия, у МакКензи планету охватывает некий вирус, который постепенно лишает человечество чувств.
Несмотря на то, что один фильм был удостоен номинации на «Золотую пальмовую ветвь» Каннского Международного кинофестиваля и был отмечен премией Европейской академии кино сразу в нескольких номинациях, в то время как другой скромно ограничился участием в кинофестивале «Сандэнс» и наградой «Лучший британский фильм» на Эдинбургском международном кинофестивале (провалившись в британском прокате и выйдя в ограниченный прокат в России), обе картины достойны занять свою нишу в истории кино, поскольку затрагивают актуальные для своего времени проблемы. Но не торопитесь с выводами! Календарь майя и грядущее 21 декабря 2012 на этот раз ни при чем.
Актуальность обусловлена прежде всего не темой Апокалипсиса, а куда более житейской проблемой, которая рассматривается в обеих картинах: человек в условиях кризисной ситуации. В «Меланхолии» речь идет о кризисе психологическом. Одна из двух сестер — Жюстин впадает в меланхолию. Когда приходит осознание бессмысленности жизни, все правила и нормы становятся условностью, путами серой пряжи, окутывающей героиню в ее сновидениях, а собственная шикарная свадьба на загородной вилле, как и прочие исковерканные идеалы нашего времени — не более чем ритуалом.Все, что обычно наполняет жизнь смыслом, для Жюстин обесценивается: в мире нет Бога, нет устойчивости и определенности, нет счастья. Смерть — единственное, что не вызывает сомнений. С таким ощущением жизни (а точнее ощущением смерти) можно отправиться принимать ванну во время торжества по случаю собственной свадьбы, заниматься любовью с незнакомцем на поле для гольфа, высказать начальнику все, что о нем думаешь, потеряв как предложенную новую должность в рекламном агентстве, так и прежнюю. Если жизнь становится лишь ожиданием конца, по-другому и быть не может. Нечего терять. Попытки Жюстин обрести устойчивость, обратившись к принятым, традиционным способам существования не приносят результата. Меланхолия вступила в действие, и этот разрушительный процесс необратим.
Если в первой части «Жюстин» меланхолия показана как внутренний конфликт героини, то во второй части, посвященной старшей из двух сестер — Клэр, проблема выходит на внешний уровень: Меланхолия материализуется в небесное тело, угрожающее всей жизни на Земле. И тут-то мы понимаем, что показанные в прологе картины кадры столкновения Земли с голубой планетой, являются не болезненными сновидениями, не результатом расстройства психики, а единственно возможным развитием жизненного сценария, о котором напоминает фон Триер, — мы все умрем. Отчего во второй части фильма экзистенциальный ужас охватывает уже старшую сестру, Клэр. В отличие от Жюстин, Клэр обладает устойчивой картиной мира, она не выламывается за рамки общекультурных, социальных, гражданских преставлений. Она тождественна самой себе и миру, в котором живет. Семья, дом, муж, сын — вот то, что наполняет ее жизнь смыслом, и угроза потерять все это вызывает у реалистичной и уравновешенной героини панику. Слишком уж Клэр привязана к жизни со всеми ее повседневными деталями, мелочами, привычными условностями, чтобы осознать, а тем более добровольно принять скорый конец. Жюстин же во второй части, напротив, становится воплощением силы, умиротворения и спокойствия: теперь, совершив социальное самоубийство, она лишь наблюдает за происходящим и ждет неизбежного конца. В этом ожидании она, наконец, обретает успокоение и даже счастье. Смерть для нее истина и благо, потому что это единственное спасение от жизни.
Весь фильм сопровождается прелюдией к драме «Тристан и Изольда», одной из самых мрачных опер Рихарда Вагнера. «Правда, я все же переборщил, сопроводив картину музыкой Вагнера», — признался сам режиссер в одном из интервью. Однако эти слова, как и любые высказывания фон Триера, не стоит воспринимать всерьез и буквально: хотел он того или нет, в фильме эта музыка не просто красивое сопровождение визуального ряда, отмеченное огромным напряжением и трагическим накалом. С Тристаном и Изольдой героиню Кристен Данст сближает желание скорой смерти и принятие смерти как блага. Фильм в целом получился очень вагнеровским по духу. Да и вообще, с предшествующей культурной традицией «Меланхолию» связывает гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Образ Жюстин связан не только с классическим образом потерявшей рассудок Офелии, но с образом Гамлета, который переживает трагедию одиночества, отчуждения от близких людей и «выпадения» из установленного миропорядка. И при этом фильм оказывается очень личным — слишком уж много в Жюстин от самого фон Триера.
Спустя четыре месяца после «Меланхолии» на экраны российских кинотеатров выходит фильм-катастрофа Дэвида МакКензи «Последняя любовь на Земле» (Адекватность перевода — это отдельная тема, увы, больная для наших переводчиков. На языке оригинала название звучит как «Perfect Sense», что куда лучше раскрывает смысл картины, как уже не раз отмечали обитатели российских кино-форумов). По сравнению с «Меланхолией», фильм гораздо менее эстетский и гораздо более простой, но не уступающий по силе воздействия снятой фон Триером картине о конце света, которую многие критики и блогеры окрестили «гламурным китчем».
Фабула картины МакКензи строится на том, что Земле угрожает неизвестная эпидемия: люди лишаются чувств, по всему миру зафиксированы случаи утраты сначала обоняния, затем сбоя в работе вкусовых рецепторов, слуха и зрения. Начало конца человечества заставляет Майкла и Сьюзен увидеть в ничем непримечательном знакомстве нечто большее, чем мимолетную связь. Физические метафоры фильма считываются достаточно просто — только потеряв обоняние люди научились обращать внимание на окружающий мир, «чувствовать» запах неба, листа, земли, только утратив вкусовые ощущения, они учатся постигать вкус жизни, а лишившись возможности слышать и видеть, они наконец начали ощущать потребность слушать и узнавать друг друга. Методом исключения несложно понять, какое чувство на Земле является самым важным, способным заменить все остальные. Что же делает этот лишенный загадок и витиеватых аллюзий фильм, с легко улавливаемой главной идеей, таким особенным (а именно это ощущение возникает после просмотра)? Как раз его простота и подчеркнуто реалистичная манера изображения. Жизнь как жизнь, люди как люди, в фильме нет ничего надуманного и лишнего, история любви героев преподносится без налета романтизма, с максимальной естественностью. Технически простым решением режиссер создает эффект присутствия, проецируя на зрителя сначала потерю слуха, затем — зрения, добиваясь тем самым со-переживания героям. У МакКензи получился довольно жизнеутверждающий фильм о катастрофе, фильм с простой, затертой, известной со времен Горация, но оттого не менее актуальной моралью «Carpe diem» («Лови мгновение»). Или, учитывая тему рассматриваемых фильмов и посыл их авторов, — «Memento mori» («Помните, что вы смертны»).
Вопрос, который напрашивается сам собой: так ли уж страшен Апокалипсис по сравнению с проблемами, которые стоят перед человечеством «здесь и сейчас» ¬ утрата внутренней целостности, кризис идентичности (как в «Меланхолии») и кризис современного общества потребления, чреватого бессистемным «поглощением» (как в «Perfect Sense») всего и вся? Эти фильмы явно не для тех, кто не хочет расставаться с состоянием собственного идеального комфорта.
