Акция протеста дальнобойщиков в Омске. © omskzdes.ru
Выступления водителей-дальнобойщиков, развернувшиеся по всей стране, их настойчивость и растущая агрессивность оказались полной неожиданностью для всех, включая, судя по всему, и самих протестующих, которые ещё вчера представляли собой типичную для российского общества атомизированную массу индивидуалистов, абсолютно аполитичных и мало заинтересованных в каких-либо совместных действиях. Из этого, разумеется, исходила и власть, вводя новую систему поборов на дорогах, издевательски названную именем великого греческого философа — ПЛАТОН.
С января 2005 года, когда принятие федерального закона №122 о «монетизации льгот» вызвало одновременные массовые протесты по всей стране, российские власти знают, что любые антисоциальные меры должны вводиться по частям. В обществе, где отсутствуют даже базовые, на бытовом уровне, понятия о солидарности, правительственная политика последовательно бьет по отдельным слоям населения или секторам общества, изолируя их от других и противопоставляя друг другу. Врачей никогда не поддержат учителя, а учителя не пошевелят пальцем, чтобы защитить ученых из Российской Академии Наук, когда на них «наехало» то самое министерство, от нападок которого они сами ежедневно страдают. Нет, разумеется, некоторое количество активистов и лидеров протеста всегда про необходимость помнили и честно ходили на «чужие» митинги. Но поднять сколько-нибудь заметную массу на защиту прав, нарушенных не только в чужой отрасли, но даже и в соседнем городе или районе, было совершенно невозможно. В этом плане современный российский городской обыватель мало отличается от средневекового крестьянина.
Протесты неизбежно происходили, но оставались точечными, локальными, а главное, даже потенциально не превращались во всероссийское социальное движение, поскольку наладить солидарность обычно не удавалось даже на отраслевом уровне. Власти делали всё, чтобы этого не случилось, они, с одной стороны, действовали вполне осмысленно и последовательно, а с другой стороны, распределяли свои усилия по времени и пространству.
Медицину в провинции гробили в 2013 году, за столичных врачей взялись в конце 2014 года. Меры по слиянию (фактическому уничтожению) университетов растянули на несколько лет, так что конфликты, возникшие в одном месте, почти уже гасли в тот момент, когда брались за другое. В общем, каждая больница, каждая школа боролась сама за себя, не получая серьезной помощи от других. Каждый умирает в одиночку…
Правда от одной реформы к другой настроение в обществе всё более портилось, но это вообще-то не так уж важно, коль скоро это настроение ни в чем не выражается, кроме злобных разговоров в курилках и на кухнях.
Ситуация с Платоном вроде бы не должна была сильно отличаться от того, что было раньше. Власть понимала, что эти поборы вряд ли понравятся водителям грузовиков. Но чем могут ответить водители? Очередным локальным, точечным протестом, очередным отраслевым бунтом, который никогда не перерастет в общероссийское общественное сопротивление.
План, вообще-то, был совершенно правильный. Только недооценили специфику отрасли, по которой пришелся удар. Бунт и в самом деле оказался совершенно локальным. Только местом, где произошло это локальное выступление, оказалась на сей раз вся страна. Вернее, её дороги.
В этом как раз специфика транспорта — локальные, отраслевые события здесь оказываются общенациональными по своему масштабу и значению. Дальнобойщики блокируют дороги то в одном регионе, то в другом. Обнаружив, что с ними, в отличие от врачей, учителей или ученых-академиков, полиция предпочитает не связываться, дальнобойщики становятся всё более уверенными в себе, игнорируя откровенно нелепые запреты и ограничения на массовые акции, с которыми другие общественные группы вынуждены были мириться исключительно из-за собственного бессилия. Никаких больше заявок и согласований. Протест происходит там и так, как считают нужным его участники и организаторы.
Попытки обвинить протестующих в связи с внешними врагами государства на сей раз никого не отпугивают, а вызывают растущее озлобление и способствуют политизации движения. КПРФ и либеральная оппозиция, осознав, что здесь назревает успех, пытаются к нему примазаться и получить какие-то моральные дивиденды. Но и обратного эффекта пока не наблюдается. Если прежде после присоединения тех или иных политических сил, общественные протесты сразу же теряли популярность, угасали и вырождались, то сейчас этого не случилось, поскольку у движения есть критическая масса, позволяющая сравнительно безболезненно переварить подобных «помощников». По крайней мере, на этом этапе.
Что касается левых, то они тут же привычно разделились на два лагеря. Одни высокомерно фыркают по поводу «мелкобуржуазного протеста» и ложатся спать в надежде, что им приснится, наконец, стопроцентно пролетарская, химически чистая и безупречная революция. Другие, напротив, восторженно бросаются размахивать флагами и призывают поддержать «выступление трудящихся». Ни в том, ни в другом случае мы не видим даже попытки социального или классового анализа происходящих событий.
Надо сказать, что сообщество водителей грузовиков социально неоднородно. В нем есть и наемные работники и самозанятые и даже мелкие собственники, интересы которых в данном случае совпали. Причем не классовые, а профессиональные и корпоративные.
Совпали их интересы и с интересами потребителей и общества. Потому что в стране, где на фоне недоразвитости и нарастающего упадка железнодорожного транспорта очень выросла зависимость от перевозок товаров на грузовиках, поборы на дорогах обернутся ростом цен буквально на всё. И это в условиях, когда зарплата не растет или падает.
Бесспорно, движение дальнобойщиков «мелкобуржуазно». В той же мере, в какой на 80% мелкобуржуазны были революции 1905 или 1917 года, разворачивавшиеся в крестьянской стране. Особенностью тех революций была не «чистота» пролетарского движения, а наличие идейно-политического лидерства, способного придать массовым народным выступлениям историческую перспективу. И если сейчас левые не способны не только дать такое лидерство движению, но и вообще что-либо возглавить и кого-либо за собой повести, то винить в этом они должны в первую очередь самих себя, потому что по уровню своего политического сознания они не только не опережают это «мелкобуржуазное» движение, но и далеко отстают от него. Бегать с красными флагами позади колонны грузовиков, дело, конечно, интересное, но не слишком осмысленное.
Сама по себе история с Платоном показательна как пример отсталости российского капитализма или, наоборот, его вырождения. С одной стороны, мы видим типичный принцип «откупа», когда собирание денег для государства перепоручается частным лицам и превращается в прибыльный бизнес, позволяющий паразитически существовать за счет государства и общества — без инвестиций, без инноваций и вообще без особых хлопот. В России и Западной Европе с этой практикой покончили после Великой французской революции. Якобинцы не стали особенно разбираться с экономическими тонкостями откупного бизнеса, а просто отрубили головы всем откупщикам без исключения. После чего и в других странах осознали, что поручать сбор казенных средств частным лицам не совсем правильно.
Но, с другой стороны, Платон — это вполне современная неолиберальная программа, поскольку новейшие рыночные идеологии, провозглашая презумпцию неэффективности государства, призывают отдавать в частные руки всё и вся, включая функции, для исполнения которых государство вроде бы и существует. Так что возврат к варварским и абсурдным практикам раннего капитализма как раз вполне совпадает с идеями современных передовых рыночников.
Так или иначе, но вопрос о Платоне — это вопрос системный. И дальнобойщики, даже не осознавая этого, попали в болевую точку системы.
Вернее, власть, потеряв контроль над собой, самостоятельно спровоцировала кризис на самом опасном для себя направлении, породив не только политические проблемы, но и выявив в очередной раз экономические противоречия, с которыми российской капиталистический порядок сталкивается.
Не стоит думать, будто бунт дальнобойщиков сможет изменить общество, но то, что он нарушил существующее социальное равновесие и создал новую ситуацию, очевидно. Впервые с 2005 года власть будет либо вынуждена уступить массовым низовым требованиям, либо спровоцирует ещё более масштабный кризис, теперь уже политический. Но в отличие от 2005 года, когда ресурсов для проведения политики «социального умиротворения» в стране было достаточно, теперь даже компромиссное решение не будет означать конца кризиса. Неминуемо начнется выдвижение новых требований в самых разных секторах общества. Ведь даже люди, неспособные действовать вместе, могут действовать одновременно. И кто знает, может быть, по ходу дела граждане России даже обнаружат, что солидарные акции в защиту своих прав гораздо эффективнее, чем обиженное бурчание по углам.
