Современные русские академические композиторы, наследники Прокофьева и Шостаковича, младшие современники и ученики Шнитке, Щедрина и Денисова — настоящая terra incognita, как справедливо заметил Дмитрий Бавильский в своей фундаментальной книге «До востребования. Беседы с современными композиторами». Или, точнее, «племя младое, незнакомое». Они есть, они усердно учатся в консерваториях и на длительных (порой — постоянных) зарубежных стажировках, но что мы о них знаем? Если, конечно, это не наши друзья и не дети друзей наших родителей. В основном — только то, что они пишут музыку к высокобюджетному кино, как Владимир Мартынов и Алексей Айги, оказываются (невольными!) героями скандалов, как Леонид Десятников после премьеры оперы «Дети Розенталя» на постмодернистское либретто Владимира Сорокина. Или, самый экзотический случай, — входят в состав рок-групп, как Павел Карманов, флейтист и клавишник «Вежливого отказа».
42-летний Александр Маноцкóв не занимается ни тем, ни другим, ни третьим. Хотя вообще много чем занимается: сотрудничает с Александринским театром и «Школой драматического искусства», является куратором фестиваля «Платформа», пишет симфонии, квартеты, оратории — и даже успевает участвовать в протестном «белоленточном» движении. Но 30 мая на сцене культурного центра «Дом», хорошо известного любителям всяких «межжанровых» музыкальных штук, он предстал в необычном для себя качестве — в качестве лидер-вокалиста музыкальной группы, исполняющей песни. Правда, это совсем не случай Карманова с «Вежливым отказом». Группа — классический струнный квартет: две скрипки, альт и виолончель. А песни — его собственные, «композиторские» песни, написанные им на далекие от формы «куплет-припев-проигрыш» тексты Даниила Хармса, Александра Введенского и почему-то Хуана-Рамона Хименеса, испанца, старшего современника русских обериутов, надолго их при этом пережившего.
Маноцков со товарищи — с квартетом «Кураж» — исполняли эти песни в течение всего прошедшего сезона, а потом записали их на диск «Пели», вышедший только что на лейбле Fancymusic. Его-то презентацией и концерт и явился. Что объясняло праздничную, неформальную атмосферу, предельно далекую от академической.
Да и откуда взяться академизму? Голос Маноцкова далек от оперного баритона: в ноты и длительности он, разумеется, попадает (хотя в одном месте было слышно как трудно ему вытягивать «верха» им же самим придуманной мелодии), но звучит скорее по-народному, даже «по-казачьи» — сказывается происхождение и участие в фольклорных экспедициях. И со струнным квартетом он взаимодействует не по принципу «пятого голоса», как в классических вокальных сочинениях с разработанными мелодическими линиями, а скорее по принципу сольного певца, выступающего на фоне специально минимизированной в большинстве случаев ритмической поддержки. И этот антиакадемиеский эффект еще усиливало участие в концерте русской звезды world–music (скажем так для краткости) Сергея Старостина, — консерваторца, специализирующегося как раз на фольклорном пении, и Анны Хвостенко, дочери легендарного «Хвоста», чей высокий, но чуть дребезжащий голос ближе к кабаретному.
Но антиакадемизм в данном случае — не столько вынужденная уступка вокальным возможностям автора (и уступка его недореализованной рок-н-ролльной молодости), сколько сознательная, продуманная установка. Если попытаться сформулировать ее словами, Маноцков — «постпостмодернист». И это страшное слово обозначает простую вещь: он стремится выйти из того гетто, в которое загнала себя и «фрачная» музыка начала XIX — середины XX веков, и «классический авангард» второй половины века XX. И те, и другие сочинения рассчитаны на узкий круг высокопрофессиональных исполнителей и еще более продвинутых слушателей, готовых отслеживать тончайшие рефлексии души художника, выражаемые в далеко не всегда благозвучных, но почти всегда адски сложных опусах. Маноцков же (и не он один, разумеется) пытается вернуть ситуацию к баховским или даже добаховским временам: когда почтенные купцы и чиновники, а то и ремесленники, по выходным усаживались за инструменты и исполняли для собственного удовольствия и для очищения души от повседневных дрязг красивые песни душеспасительного содержания. А в том, что в качестве текстов для этих песен используются стихи обериутов, как раз ничего удивительного нет: осознание того, что эти поэты, некогда непонятные, запрещенные и растерянные — крупнейшее явление в русской литературе XX века, нарастает стремительно.
Заметим, что два из тринадцати текстов альбома уже использовал другой современный музыкант, стремящийся взломать стены жанров и представлений: Леонид Фёдоров, лидер «АукцЫона», на своем сольном диске на стихи Введенского «Безондерс» (2005). Маноцков, разумеется, об этом знает, но проблемы не видит ни малейшей: не только потому, что он безмерно уважает Фёдорова, но потому, что задачи у них разные. «Леонид — сонграйтер, — объяснял Маноцков в перерыве. — Он сочиняет песни для себя, для своего исполнения. Их могут исполнять другие, но это уже будут каверы, чужая переработка авторского замысла. Я же пишу песни, которые могут исполнять я, вы, кто угодно».
Можно ли сейчас, в эпоху айфонов и шоу-бизнеса, вернуться в такую ситуацию, добаховскую и добитловскую? Сложно сказать. Но публика, набившаяся в «Дом», об этом, разумеется, не думала — а просто наслаждалась чистым звуком, лишенным какой-либо музыкальной агрессии (неизбежной на рок-концерте), но при этом абсолютно искренним — и полным мыслей.
