Галерея XL на «Винзаводе» выставляет одну скульптуру-инсталляцию одной художницы (до 20 января): в центре галерейного «белого куба» – вертикальный курятничек-тюрьма-башня с вылезающим изнутри разноцветным пластилином, сочащимся из ячеек знакомой сетки-рабицы. Сверху крыша с карнизиками и лампами, две торцовые стены обшиты любимым ДСП. Корина сказала, что название «Показательный процесс» – это что-то вроде «тихого сопротивления». В галерее Paperworks – широкоформатные фотографии Сергея Сапожникова (до 25 января): молодой человек делает хипхоповские кульбиты над стройками-помойками, с головой ныряя в ветки-доски. Такая «партизанская» мимикрия в контражуре южного солнца определяет и всего проекта, и правила игры фотографа в прятки с самим собой (кто он здесь: художник или модель?).
Работа Кориной показательна для нее вдвойне – для нее это какой-то другой, новый этап. Прежние ее вещи: тотальные инсталляции, комнатки, лабиринты, – походили на лирические аттракционы, беседки для медитации. Все это любование и сочувственная апология «массового вкуса» к блестючим обоям и цветастым клеенкам трогала, ранила, умиляла. Новая инсталляция пробуждает восторг. Тонны разноцветного пластилина вызывают приступ щенячей радости, отсылая к детскому, мультяшному, архетипическому, и незамедлительное желание «потрогать и отломить». После нахлынут воспоминания о сопромате – ужасах расчетов сопротивления материалов. А потом вспомнишь о вертикалях, их выстраивании и инстинктивном выпадении из них. Представится и Татлин со своей башней, векторной вертикалью, прорывающей будущее и обернувшейся теперь зарешеченной клеткой.
Сапожников рисовал граффити – и теперь вслед Бэнкси (видимо) «скрывает лицо», подставляя камере лишь тело, обжимаясь с деревьями и елозя по кустам. Здесь он становится Тарзаном-Маугли, друидом, юношей-Кипарисом, Аполлоном в дерево обращенным. Такой «экологический» проект раскрывает стратегию растворения, проникания, «утекания» из метрополии в материнское лоно природы, припадания к земле и почве.
Екатерина Деготь определяла искусство Михаила Матюшина и Павла Филонова как «ненасильственную альтернативу», «студенистую» линию русского авангарда, противопоставляющей геометрии охранительные, «экологические», природные позиции. Для понимания работ Кориной и Сапожникова это определение приходится как нельзя кстати: «Их искусство не просто клянется понятием живого, но и «коллоидально» по форме, как некая взвесь частиц мира. У Матюшина эта взвесь абстрактна, но сохраняет способность «оседать» и возвращаться к предметному состоянию. У Филонова, напротив, перед нами предметный мир, полураздробленный на мелкие хрящи, жилы и пленки, и иногда дробление достигает той степени студенистости, когда узнаванию наступает предел» ( Русское искусство ХХ века. М., 2002. С. 47).
В XXI веке в России появился – искусство капстран. По аналогии с соц-артом и поп-артом термин обладает «негативной идентичностью», так как критикует тот предмет, через который сам и определяется. Корина с Сапожниковым предлагают «отход» и «обтекание», уклонение и неучастие, дистанцирование и отстранение – сублимацию протеста, пластилиновую и телесную параллель государственной вертикали. Пластилиновая одномерная масса в инсталляции Кориной – и та выползает из строя аккуратных, вроде бы достаточно прозрачных железных ромбиков (как «коллективное» тело из колготок в сеточку), а человек Сапожникова демонстрирует чудеса гибкости, уворачиваясь от невидимой, но вездесущей угрозы.
Такой ненасильственный протест предлагается и продается в коммерческих галереях, но вот сюрприз: зритель лицезреть его может совершенно бесплатно (!). Модернизм определялся Клементом Гринбергом как искусство индустриального урбанизма, соц-арт противостоял соцреализму тотального советского государства, кап-арт – вспомним вульгарных социологов и марксистские базис-надстройку, бытие-сознание – видимо, по той же логике, должен рефлектировать и отражать капитализм (пусть даже российский – фасадный, потемкинский). Поп-арт критиковал и заигрывал с массовой культурой, кап-арт рождается в недрах частного предприятия «Винзавод».
Термин благодаря политике того же «Винзавода» расширился, вернувшись к собственной этимологии и обнажив внутреннюю форму. Действительно – это всего лишь о времени – теперь это и северокорейский соцреализм, и азиатский салон, и вышитые шапочки, и модный магазин, и интеллектуальное чтиво, и халаты восточные, и бумажные пакеты, ромбиками разрисованные. И это правильно. Ведь только на такой агоре, как это ни парадоксально, выделяется место и молодежному радикализму, и шутовскому пересмешничеству, и жирному подполью. Либерализм, как учил Маркузе, предполагает протест против самого себя, приемлет его, поглощает и нейтрализует. Только так.