«Русский, помоги русскому!» — запевает 4 ноября женщина со сцены. Навстречу по команде начинает идти колонна монархистов, прежде стоявшая в стороне из-за разногласий с организаторами Русского царского марша. Сначала несут распятие, первая линия держит на вытянутых руках иконы, звучат псалмы. Над колонной возвышается баннер «Россия — удел Богородицы». «Профессиональные русские» отмечают недавно обретенный праздник.
Левым кажется, что в глазах сторонних свидетелей только мероприятие их идейных оппонентов выглядит как фантасмагория. Однако три дня спустя меняются лишь цвета — больше красного, больше бутафорской крови, больше фарса. Независимо от года, очутившись на акции под красными хоругвями, можно услышать одно и то же.
В 2013 году в день великой октябрьской и социалистической все было по классике, как будто машина времени уже изобретена. Воздух наполнен забронзовевшими молитвами — «Отнять и поделить», «Наше отечество — все человечество», «Власть — народу». Из года в год повторяются песнопения с проклятьями, адресаты которых вряд ли воспримут угрозу всерьез. Словно сомневаясь в произносимом, активисты еще громче выкрикивают лозунги. Почти как на бизнес-тренингах они пытаются убедить хотя бы самих себя.
Слишком часто повторяя «Р-р-революция!», несостоявшиеся революционеры похожи на мальчика, понапрасну говорившего о волке. Вооружившись древними красными манускриптами, леваки проглядели массовые недовольства в 2011 году. Однако они продолжают автоматически совершать обряды, смысл которых давно утерян.
Эйфория от «белоленточных» выступлений дала кратковременную надежду, что был выбран верный путь. Пришедшая год спустя апатия расставила все по своим местам. Несмотря на значимость социальной повестки, судя по опросам, проведенным на Болотной и Сахарова, лишь единицы пришли к «новой вере». Большинство шарахается от догматических лозунгов, словно пропущенных через программу автоматического перевода PROMT.
Обряд — символ социальных отношений, который укрепляет веру в непогрешимость устоев нашего сообщества. Ритуалы, будь то литургия на слова из «Марсельезы», хадж к сапатистам или крещение огнем на баррикадах, помогают всем нам закрепить выученный материал. Кроме того, они приобщают адептов к коллективным нормам жизни.
Затем на собраниях и форумах активисты доводят конструкцию мифотворчества до конца, создавая сказ о пришествии Царства. Мифы рассказывают о происхождении человека и ключевых институтах общества. Здесь же формируется мессианское ожидание нового Октября, который готовит кровавую баню всем недоброжелателям униженных, но сохранивших веру в классовый анализ.
Еще Бертран Рассел в «Истории западной философии» подчеркнул мифологичность марксистской идеологии и схожесть с христианскими мифами. Подобную точку зрения разделял и Мирча Элиаде в «Аспектах мифа». Он утверждал, что, несмотря на секуляризацию сознания в современном обществе, место для мифов все еще остается.
Ритуал, как отмечает английский антрополог Виктор Тернер, это «последовательность действий, которые охватывают жесты, слова и объекты, которые предназначаются для воздействия на сверхъестественные силы в интересах исполнителей». Чем же это отличается от митингов, где глас пришедших обращен чрез журналистов к высшему разуму? Разуму, которой после коллективной медитации должен снизить цены на ЖКХ, сделать выборы прозрачными и обеспечить достойную зарплату?
Накануне мероприятий политические активисты рисуют потерявшие сакральность растяжки и иконы, которые все больше похожи на лубки. Устраивают крестные ходы по Бульварному кольцу, громогласно требуя от государства освободить политзаключенных. Государству, которое они проклинают, они могут сопротивляться лишь тем, что отстаивают одиночные службы напротив Петровки, 38.
Похожие на идолопоклонников левые выходят на демонстрации, на которых уже нечего демонстрировать. Сюда приходят выпустить своих демонов, вдоволь побеситься на освобожденных от прохожих улицах, где полиция будет охранять протестующих. Они показывают геройские позы самим себе и окружающим зевакам, но кто из обывателей присоединится к митингу? Кто из прохожих не отмахнулся от похожей на рекламу листовки?
Сейчас, словно христианизированные язычники, оппозиционеры устраивают скачки в честь божества железобетона, перекрывая автомобильное движение. Когда их наполняют силы, то они готовы на ритуальные пересечения с сотрудниками полиции, которые заканчиваются все тем же традиционным отступлением, бегством или задержанием. Все это сопровождается хоровыми песнопениями про единство масс и месть буржуазии.
Когда приходит беда, то протестующие совершают обряды во славу божества масс-медиа. Когда молитва истова, то беда отступает, чтобы потом прийти вновь. Анархисты, социалисты и коммунисты собирают пожертвования и подати, чтобы поддержать еще на пару лет свою вавилонскую башню партстроительства.
Иногда календарные обряды становятся ритуалами группового перелома. Они могут привести к смене статуса: можно вспомнить «оккупаи» в 2012-м, рельсовые войны шахтеров и октябрь 93-го. Тогда традиционные демонстрации вышли на новый уровень, их участники пытались изменить устоявшееся положение.
Лишь половина назвавших себя православными знакома с Библией, лишь 4% из них регулярно посещают службы и причащаются. Возможно, что схожие цифры могут быть характерны и для левых. Большая часть из них видна лишь на Первомай и 7 ноября. В течение года они не участвуют в организационной работе или дискуссионных кружках.
В действиях современных левых не ощущается истинной веры. Несмотря на схожесть социальных условий, со времен толстовства и богостроительства нет попыток обосновать теологию освобождения для местных реалий. Здесь нет места ни для бьющего через край молодецкого задора панк-молебна, ни для решительных действий, ни для передела собственной повседневной жизни. Провозглашая революцию, сами активисты не готовы в сию же минуту к радикальным изменения. Их действия интересны только как материал для изучения будущими антропологами и участниками НИИ митингов.
Тернер отмечает, что ритуалы — адаптивные механизмы, призванные облегчить принятие нового. Лиминальность — переходное состояние между двумя стадиями развития. Оно связано с изменением социального статуса, самосознания и норм. Этот период — обязательная часть ритуала перехода, сравнимый с переходом ребенка в другую возрастную группу.
Они низведены до полного единообразия, чтобы обрести новый облик и быть заново сформированными. Вместе с тем, новые группы стремятся установить отношения товарищества и равноправия. После краха советской системы координат современная левая так и осталась в подростковом возрасте. Попытавшись отделиться от старых символов, российские левые по-прежнему не могут найти себе место, и при этом по-прежнему пуповиной привязаны к прошлому.
Сейчас активисты продолжают цепляться за старое, когда налицо все признаки разложения. Это вдвойне иронично, учитывая, что левые всегда заявляли о своей приверженности к прогрессу, авангарду и всему новому. Несмотря на внешнюю приверженность церемонии, нельзя говорить о желании творить. Активисты готовы реагировать на новые проблемы, привнесенные властью, но не могут самостоятельно изменить повестку. Нынешние революционеры, как верно замечает кандидат философских наук Петр Рябов, могут стать лишь «жертвами» и «протестантами», обличителями и критиками, но не победителями».
Фактически в тупик зашли леваки всех цветов — от красно-коричневых нацболов до нежно-розовых соцдемов. Они не могут найти понятного массам языка и создать новые символы, увлекающие за собой. Движение продолжает двигаться по инерции, совершая механические действия, значение и смысл которого не понимают ни адресаты послания, ни сами активисты. Потому что так делали наше предшественники. Как заметил автор книги «Полицейские в наших головах» Ферал Фавн, коммуникации в левой среде одобряются, пока они не раскаляют страсти, а столкновения же ритуализируются.
Он отмечает, что «ложная вежливость становится нормой, индивидуальные вспышки же подавляются во славу консенсуса». Эскаписты, обороняющие святые мощи, не готовы к критике. Тем более, к самокритике: они боятся, что здесь лишь пара шагов до исповедей Объединенной Красной Армии. Тогда японские коммунисты в порыве самобичевания убили нескольких товарищей за недостаточное соответствие званию революционера.
Итоги года — произошел провал бойкота выборов мэра Москвы, катастрофическое снижение явки на общегражданских митингах, на грани раскола оказались крупнейшие организации — «Левый фронт», «Автономное действие» и «Российское социалистическое движение». Большинство узников 6 мая являются левыми — социалистами и анархистами. Тем не менее, на коммунальной кухне леваков по-прежнему спорят, чья вера претендует на истину.
Значит, необходимо радикально изменить само отношение левых к своим ритуалам, через это — изменить свою жизнь, и только тогда, быть может, удастся повлиять на окружающую жизнь.