Днём 24 июля 2013 года Московский городской суд оставил без удовлетворения апелляцию на продление ареста для левого активиста Алексея Гаскарова, поданную адвокатом Светланой Сидоркиной и поддержанную в суде адвокатом Дмитрием Динзе. Это значит, что Алексей, задержанный 28 апреля сего года в родном Жуковском, подмосковном аэрограде, гордости советской авиационной науки и промышленности, будет сидеть как минимум до 6 октября.
Алексея обвиняют в том, что 6 мая 2012 года он находился на Болотной площади и якобы толкнул полицейского, а также руководил группой радикальной молодёжи, намеревавшейся участвовать в беспорядках. В действительности же всё было ровно наоборот: группа ОМОНовцев избила Алексея Гаскарова 6 мая прошлого года — так, как они это умеют, повалив на землю и затем избивая лежачего по лицу ногами — но хода заявлению, поданному Гаскаровым в том же месяце в Следственный комитет, дано не было.
Алексей Гаскаров стал последним по времени арестованным по «Болотному делу», его взяли на улице, когда он вышел из дома за кормом для кота, спустя почти год после событий. Разумеется, всё это время Алексей ни от кого не скрывался — у него была постоянная работа в Москве (получив образование финансового аналитика, он работал в фирме, занимающейся внедрением инновационных решений в малом и среднем бизнесе, обучал персонал региональных бизнес-структур, много ездил по стране), большая, как говорили раньше, общественная нагрузка: осенью 2012-го Алексей Гаскаров был выбран в КС российской оппозиции, набрав больше всех голосов по левой курии, а весной 2013-го — в Народный совет города Жуковского, орган местного самоуправления. В этом своём качестве он хорошо известен в родном городе, не раз давал интервью местным СМИ, водил знакомство со многими знаменитыми горожанами, в том числе с космонавтами и лётчиками-испытателями, Героями Советского Союза. Но помимо этого Алексей много времени посвящал экологическим и градостроительным проблемам Жуковского, участвовал в управлении ТСЖ в своём доме (товарищество было создано по его инициативе, в точном соответствии с рекомендациями левых теоретиков и практиков общественного движения из Института «Коллективное действие», в котором Гаскаров проработал несколько лет), вёл городской киноклуб, ну и, само собой, кормил кота. С подругой Аней он выезжал летом прошлого года (уже после событий на Болотной площади) в отпуск за границу и, конечно, не остался там, а вернулся домой.
Все эти нескончаемые и уже, наверное, наскучившие вам подробности быта 28-летнего активиста нужны здесь потому, что являются доказательной базой его адвокатов, которые именно так аргументировали апелляцию и просьбу выбрать на время следствия меру пресечения, не связанную с арестом: Алексей не иголка в стоге сена, он постоянно на виду у сотен людей, скрыться ему некуда, да он и не проявлял ни разу стремления скрыться, наоборот, активисту легального общественного движения постоянно надо находиться на поверхности, на людях.
Все эти аргументы, произнесённые в судах не раз (сначала 29 апреля при выборе меры пресечения в первый раз, затем дважды в июне — на обжаловании и на продлении ареста, и, наконец, сегодня, 24 июля, во время апелляции в Мосгорсуде), отметались простой скороговоркой прокурора и следователя (сегодня был один прокурор), ссылавшихся на его «скрытный образ жизни» и то, что Гаскаров имеет заграничный паспорт (!) и большой авторитет среди молодёжи (!!). Сегодня же прокурор Карасёв, небольшого роста мужчина средних лет, в белой рубашке, тёмных брюках и контрастирующих с одеждой желтоватых мягких туфлях, просто вымолвил, что, мол, «не доказывает», «не соответствует», «не имеет оснований» — его «речь» не заняла и 30 секунд. Заслушав также Гаскарова, суд удалился на совещание. Родственники и друзья Алексея повскакивали с мест, начали размахивать руками и пытались подпрыгнуть, чтобы Лёша, которого даже не вывезли на суд из СИЗО — общение происходило по видеосвязи, — увидел их, но Алексей мог видеть только судей, сидевших на возвышении. Зато все в зале видели его — за решёткой, в узком пространстве, где за его спиной находились ещё несколько заключённых, ожидавших своей очереди судиться. Лёша, конечно, бодрился, улыбался в камеру во время перерыва, а остальные шутили, вспоминали почему-то про Pussy Riot и про то, что все-все мировые музыканты, включая Мадонну, выступили за их освобождение.
В этот момент я подумал, что правосудие в России выглядит столь же жалко, как и остатки бесплатного здравоохранения, все эти наши поликлиники и больнички, где люди часами в духоте и тесноте ждут своей очереди, превозмогая боль и усталость (суд был назначен на 10.45, а начался только в 13.00, через 135 минут, и Лёша всё это время, надо полагать, сидел в этой тесной клетке вместе с другими узниками, пытался шутить, пытался дышать, пытался сосредоточиться, перелистывая конспект своей защитительной речи), столь же жалко, как и переполненные школьные классы, где учителю не до индивидуального подхода, а ученика подавляет масса шаловливых и буйных или, наоборот, забитых и депрессивных одноклассников.
Я сразу вспомнил свой первый поход в суд в 1984 или 1985 году, куда нас повёл на практику преподаватель уголовного права (я учился не на юридическом, а всего лишь на учителя истории, но препод у нас был активный). Тогда судили какого-то 18-тилетнего бедняка, который отобрал у 17-летнего парня малость побогаче понравившуюся ему куртку или шапку, да ещё слегка двинул тому по челюсти. Слов нет: преступление! Прокурор требовал для 18-летнего четырёх лет на зоне, 17-летний просил простить обидчика и говорил, что сам уже простил и зла не держит, а судья… Судья была невысокой женщиной средних лет, может быть, даже в желтоватых туфлях к тёмной одежде (я этого тогда не заметил из-за кафедры), а где-нибудь в заднем помещении суда её, наверное, ждал ребёнок, или этот ребёнок ждал дома, вместе с отцом-алкоголиком… Не знаю, какова была непосредственная причина, но судья во всё время суда, все эти 80 или 90 минут практически не прекращала орать на всех: на обвиняемого, на его адвоката, на потерпевшего, на его мать, на публику (нас набилось в зал половина институтской группы и мы заполнили его почти весь) и даже на прокурора! Суд прошёл «как по маслу» — подсудимый поехал на зону на все четыре года, о которых просил прокурор. Выйдя тогда из суда, я понял, что с правом не свяжу себя никогда, даже в форме его преподавания детям, что всю жизнь буду стараться держаться подальше от судов, где творится подобный псевдозаконный фарс.
Прошло почти 30 лет, суд по апелляции на арест политического и социального активиста Алексея Гаскарова проходил тихо и вежливо. И скоро — от стартовой просьбы представиться, адресованной председательствующим политзаключённому, стоящему перед видеокамерой в камере московского СИЗО-5 «Водник», до вынесения вердикта («оставить без удовлетворения») прошло всего-то 27 минут, с учётом короткого перерыва, за который, ну честное слово, даже при большой сноровке нельзя было успеть не то что толком обсудить, а даже просто отпечатать решение, которое зачитывал под конец один из судей (тот, что слева; по центру величественно сиял свежим загаром председательствующий; третий судья с большой седой головой по фамилии Гайдар всё время прикрывал лицо руками — то ли спать хотел, то ли стыд глаза выел, не знаю). Что это значит? Что решение было готово заранее? И что о том, каково оно будет, было известно заранее прокурору, который даже не потрудился в своей 25-секундной речи привести хотя бы один аргумент за то, чтобы молодой человек, работавший в сфере инновационного бизнеса и много времени отдававший бескорыстной общественной активности, остался за решёткой ещё минимум на два с половиной месяца?
Всё закончилось настолько быстро, что у нас ещё хватило энергии пойти в соседний корпус, где в зале 635 слушалось «дело 12-ти» — то же самое «Болотное», по которому проходит и Алексей Гаскаров, просто с теми 12-тью следователи уже закончили, а с Алексеем только начинают. Большой торжественный зал с двумя «аквариумами» для политзэков (один из них заполнен десятью людьми, другой пока что пуст) и двумя рядами скамеек для адвокатов и расконвоированных женских обвиняемых (заняты все), со многими рядами публики, что-то мне смутно напоминал с высоты балкона для прессы. Тут в зале раздался то ли вертолётный стрёкот, то ли тревожный вой сирены (уже второй день подряд здесь смотрели прошлогоднее, от 6 мая, видео Сергея Минаева с комментариями ведущего, напоминающими прокурорские; я бы назвал их — «комментарии с обвинительным уклоном») и я поймал ассоциацию: большой торжественный зал суда напоминал большой торжественный гроб со стеклянной крышкой, если смотреть на него сверху, когда его уже начали опускать в могилу, но первые комья земли ещё не ударились о него с глухим стуком. А в гробу этом — не только замуровываемые сейчас заживо на глазах у всей Российской Федерации невиновные политузники 6 мая, не только их адвокаты, родственники и прочая публика, не только даже прокуроры с судьёй, в гробу уже, кажется, и вся Российская Федерация — неслышно умерла и неслышно самозахоранивается под мерный шелест растущих тарифов, налогов и новых, всё более бессмысленных и безумных запретов.
На крыльце здания Мосгорсуда нельзя курить, надо идти в специально отведённую беседку, как в армии. Но это бы ладно: на крыльце здания Мосгорсуда кажется, что вот-вот тебе запретят дышать. И хочется бежать оттуда куда глаза глядят. Но бежать нельзя — надо, наоборот, ходить на суды, поддерживать безвинно осуждаемых мужчин, парней и девушек. Может быть, надо брать с собой на суды индивидуальный «кислородный баллон». Не знаю, что за него может сойти. Для кого-то достаточно совести, кому-то необходима убеждённость, что социализм победит. У меня есть и то, и другое, так что, пожалуй, больше никаких отговорок. Да и взаимная помощь, как говорил старик Кропоткин, не просто приятная случайность, взаимная помощь это — фактор эволюции.