иллюстрация Павла Кутукова
Не секрет, что с началом событий на Украине, российские и украинские левые стремительно раскололись по линии поддержки/не поддержки «евромайдана». Определенная группа лиц открыто провозгласила, что он играет прогрессивную роль, так как покончит с коррупционной и олигархической властью и установит народовластие. Среди них были анархисты, пацифисты, левая интеллигенция и некоторые троцкисты.
Левый «евромайдан»
Поддержав Майдан в начале событий, часть левых так и не смогла или не решилась пересмотреть свои первоначальные оценки под давлением фактов. Что бы ни происходило в Киеве или Донецке, они повторяли набор однотипных мантр: фашизма на Украине нет, олигархов-кукловодов нет, американского империализма, который все это инициирует, нет. Есть просто честные люди, которые собрались и как умеют строят народовластие и борются с властью крупного капитала. Это меньшинство как под копирку повторяло аргументы времен Сирийской и Ливийской войн. Предполагалось, что свергнув власть военной автократии или «неправильного зеленого социализма», в этих странах удастся установить буржуазно-демократический режим, в условиях которого левым и коммунистическим партиям и движениям будет проще бороться за подлинное народовластие, в соответствии с заветами марксистских классиков.
Когда на выходе там получилась кровавая каша и никакого роста левых или даже буржуазно-демократических настроений не произошло, они стремительно забыли про эти несчастные страны, уничтоженные мировым империализмом, так как полученный результат (десятки тысяч трупов и идущие по ним к власти бородачи с Кораном наперевес) — это был явно не тот результат, на который они рассчитывали.
Когда начались события на Украине, протест, организованный и контролируемый крайне правыми группами, осуществлявшийся на деньги украинской олигархии, представился им стихийным народным выступлением — Майдан сам собой собрался, там светлые лица, все за свободу, демократию, социальную справедливость.
Полиция, сдерживавшая толпу — фашисты. А фашисты, организовавшие и контролировавшие эту толпу, суть борцы за свободу. Эксцессы не в счет. Они были искренними в своем праведном гневе, когда кто-то предупреждал, что «евромайдан» ни к чему хорошему Украину не приведет, и так же искренне радовались, когда состоялся государственный переворот, который они расценивали как победу желаемых идеалов.
«Евромайдан» победил, и сразу выяснилось, что власть захватила другая группа олигархов при поддержке фашистских отрядов, которые повели решительную борьбу на уничтожение коммунистической идеологии, советской истории и коммунистических организаций. Полученный результат оказался убедительнее всяких слов. Оказавшись в одной лодке с фашистами, эти левые группы совершили политическое самоубийство.
Несчастье в том, что они так и не поняли, в какую ловушку угодили. Когда власть на Украине оказалась не просто в руках ставленников крупного капитала, а в руках самой реакционной, самой коррумпированной и самой безответственной его фракции, борцы за народовластие встали на защиту нового режима, который в точности воспроизводил все самые худшие черты предыдущего, не соблюдая, однако, даже видимости демократических приличий, к которым была, несмотря ни на что, привержена администрация Виктора Януковича.
Далее были события в Славянске, Одессе и Мариуполе, где фашизм уже вышел на сцену не таясь, открыто убивая людей, в том числе и коммунистов. Предсказанная гражданская война и массовые жертвы стали реальностью. Некоторых из «левых за евромайдан» это ужаснуло. Такие люди быстро выпали из публичной полемики, предпочитая переживать стыд своего заблуждения подальше от тех, кого они недавно гневно топтали за несогласие с «евромайданом».
Однако были и те, кто оказался не в силах признать собственного заблуждения. А это означало, что приходилось полностью перейти на сторону новой диктатуры, приняв основные постулаты украинского фашизма — борьба с Россией в любой форме, ненависть к СССР, ненависть к Великой Отечественной войне, ненависть к «ватникам и колорадам», как называли украинские правые всех, не разделявших их мнения. Такие левые неминуемо перестали быть левыми, перебежав на другой фланг. У них еще может сохраняться остаточная левая риторика и какие-то левые фразы, но по существу они говорят уже на другом языке. Такие метаморфозы далеко не новость. Например, Йозеф Геббельс по молодости лет увлекался социалистическими идеями, входя в общество братьев Штрассеров.
Это сходство понятно — как и нацисты в Германии на ранних этапах своей деятельности, украинские фашисты использовали в своей пропаганде антикапиталистическую риторику. Но на деле партия Гитлера, в названии которой было слово «социалистическая», оставалась вполне верна интересам крупного капитала.
Позиция левых, по-прежнему защищающих постмайдановскую власть на Украине, похожа на то, как если бы ряд членов преследуемой нацистами коммунистической партии Германии заявил, что Гитлер-де прав в своем тезисе о всемирном еврейском заговоре и по-хорошему надо немецких коммунистов, выступающих против «народной германской революции», отправлять в концлагеря, топить печки крематориев «красной ватой», пока они не построили свой всемирный Коминтерн.
Самое печальное в том, что мы здесь говорим о людях, которые в большинстве своем довольно искренни в своих заблуждениях. Беда их в том, что за ними нет и не было какого-либо позитивного проекта. У них нет внятного образа будущего, которое они могут предложить и построить, они принципиально не могут собраться не то что в партию, нацеленную на захват власти, а просто в группу, способную на какую-то целесообразную систематическую деятельность. Ультимативный эгоцентризм и нигилизм, помноженный на принцип «главное ввязаться в бой, а там посмотрим», обуславливает их систематическое идейное поражение в попытках примазаться к очередной, как им кажется, революции. Для мирового империализма и крупного капитала это удобные попутчики (даже не союзники), которых привлекают в рамках конструирования общегражданского протеста, направленного на свержение очередного автократа. Потом надобность в них отпадает, так как власть сменилась желаемым образом, а такие деятели возвращаются в маргинальное состояние, так и не сделав для себя никаких выводов.
Бессмысленно надеяться, что естественное развитие Майдана приведет к осознанию массами классовых противоречий общества. Напротив, чем глубже кризис, чем тяжелее ситуация, тем активнее попытки обвинить во всем внешнего врага, тем более зашкаливает националистическая истерия.
Люди как будто не читали Джорджа Оруэлла, который прекрасно описал общество коллективного беспамятства в романе «1984». Именно такое общество строят на Украине, и если кто-то полагает, что без внешнего удара (как это произошло с фашистской Германией) или без внутренней революции этот режим куда-то исчезнет, то он сильно заблуждается. Режимы, построенные на открытом терроре, редко уходят по своей воле. А чтобы его свергнуть, требуется военное поражение или вооруженное восстание. Группы, начинавшие с трескучих фраз о революции и выставления аватарок с красным флагом на страницах фейсбука, сегодня оказались в числе лояльных подданных мультимиллиардера Порошенко, а некоторые из них даже пошли воевать с «пророссийскими сепаратистами» в составе фашистских карательных батальонов.
Цена ошибок КПУ
Коммунистическая партия Украины никогда не шла на конфронтацию с крупным капиталом, который позволял ей продвигать ряд второстепенных социальных инициатив, но вместе с тем она стала опорой режима Януковича в парламенте. В отличие от российской КПРФ, которая реальными политическими рычагами влияния не располагает, КПУ имела реальную возможность участвовать в принятии решений, пользуясь расколом в украинском олигархате. Можно сказать, что КПУ обладала своего рода «золотой акцией», без которой правящая коалиция «за Януковича» в Верховной Раде не собиралась. В обмен на свое участие в коалиции компартия получала правительственные посты и определенное влияние. Ее лидер Петр Симоненко с 2004 года последовательно доказывал, что между «оранжевыми» и «голубыми» разницы нет, но в силу «заточенности» КПУ на парламентские процедуры, речь о свержении власти «оранжево-голубых» не шла. Зато политический альянс с «Партией регионов» Януковича делал КПУ ответственной за тяжелую экономическую ситуацию в стране. В партии было много стариков и достаточно молодежи, но катастрофически не хватало людей среднего возраста.
На первых порах все ждали, что коммунисты как «партия стариков» скоро сойдут с подмостков истории, но во второй половине нулевых к ним начала приходить молодежь. Несмотря на косность центрального аппарата, на местах начали возникать по настоящему живые райкомы, которые служили залогом надежд на обновление партии. Появилась смена, которой еще недавно, казалось, не было. Но одно дело привлечь новый актив, а совсем другое — превратить его в инструмент борьбы за власть. Постаревшая партийная верхушка вела себя очень осторожно, в то время как в низовых организациях молодежь кипела идеями и предложениями, которые оставались нереализованными, что вызывало уход актива из КПУ в более радикальные организации (например, партия «Боротьба»).
Нельзя сказать, что КПУ во всем шла за Януковичем. Она активно выступала против сотрудничества с НАТО и вступления Украины в ВТО, против русофобской и антисоветской политики на Украине.
КПУ — одна из немногих партий, которая последовательно (в отличие от многих украинских левых) выступала против поднимающегося фашизма, проводила акции, митинги, протесты, но в силу собственной организационной слабости не могла добиться больших успехов в уличной политике. Она была одной из сил, которая пыталась остановить гражданскую войну, предлагая провести референдум о федерализации и переустройстве государства. Но эти инициативы были сведены на нет режимом Януковича. А лояльная ему КПУ фактически плыла по течению к неизбежной катастрофе.
После захвата власти оппозицией в Киеве депутатов КПУ силой удерживали в Верховной Раде, их заставляли участвовать в государственном перевороте, присутствуя на заседаниях Рады. Но это положение продлилось лишь какое-то время. После чего к КПУ и возникла обоснованная претензия — вместо того, чтобы покинуть этот орган пособничества перевороту (когда такая возможность появилась), они продолжали цепляться за парламентскую легитимность в наивной надежде, что их пощадят. Это дорого стоило украинской компартии. Пока они заседали в качестве мебели в Верховной Раде, фашисты крушили горкомы и обкомы, сносили памятники Ленину, убивали коммунистов в Одессе, Мариуполе и на Донбассе. Как финал процесса фракцию компартии разогнали, подготовили ряд антисоветских законов о запрете идеологии, партии и о «советской оккупации». Печальный итог для партии, которая позиционировала себя как авангард рабочего класса и пролетарских масс.
Несколько толковых выступлений Симоненко с парламентской трибуны это не то, чего ждали от коммунистов, которые по своей природе злейшие враги фашизма. В итоге партия оказалась вовлечена в процесс собственного демонтажа, в лучшем случае пассивно наблюдая за уничтожением своих структур.
Тем не менее, так было не везде. Севастопольские и луганские коммунисты оказались более активными. Лидер первых Василий Пархоменко был в числе тех, кто выступал на митинге 23 февраля, с которого началось севастопольское восстание, а депутаты местного горсовета от КПУ обеспечили необходимое число голосов, без которых нельзя было принять решения о выходе Севастополя из состава Украины.
В Луганске местное восстание началось на базе совместных действий Компартии и Прогрессивно-социалистической партии Украины, которые политически легитимировали сопротивление Киеву, и первым народным губернатором Луганщины стал прогрессивный социалист Александр Харитонов, которого лишь недавно выкупили из фашистских застенков. Остатки коммунистических организаций на Донбассе влились в общегражданское сопротивление новому режиму, но были не в силах возглавить борьбу. Крымские и севастопольские коммунисты влились в состав российской компартии, а также других партий.
Сама же КПУ, очевидно, будет полностью запрещена (если фашистский режим устоит), а ее членам, которые действительно захотят бороться с фашизмом на оккупированной территории, предстоит это делать в условиях подполья.
При этом беда Украины в том, что вместе с кризисом КПУ остальные левые так и не смогли создать новую коммунистическую партию (не по названию, а по сути), которая могла бы принять в свои ряды разочаровавшихся в КПУ и привлечь народные массы на свою сторону. Эта идейная и организационная расхлябанность украинских левых вполне логично привела к тому, что на фоне обострения социально-экономических противоречий в украинском обществе популярность КПУ вновь начала расти, и на выборах осенью 2012 года они выступили довольно неплохо (в 2007 КПУ получила примерно 5,5%, а в 2012 чуть более 13%) хотя понятное дело, что люди зачастую голосовали за КПУ, прекрасно понимая все ее проблемы и слабости. Но выбор делался исходя из тезиса «Уж лучше за них, чем за остальных упырей». Да, на фоне украинских упырей КПУ смотрелась очень даже ничего, и хотя бы за ее позицию по НАТО, фашизму, Бандере, ВТО, дружбе народов за нее стоило голосовать, чтобы потом не было совсем уж стыдно, как это было с теми, кто отдал голоса за Ющенко и Януковича.
Но этого мало для партии, которая несет в своем названии гордое слово «коммунистическая». Большевики научили, что от настоящих коммунистов всегда ожидают большего, нежели просто выглядеть лучше, чем буржуазия в рамках «общества спектакля». По объективным причинам КПУ не смогла выполнить роль авангарда рабочего класса перед лицом фашистского переворота и не выступила в роли одного из главных организаторов сопротивления фашизму.
В целом, данный кризис очевидно послужит целям очищения партии от случайных попутчиков и приведет к серьезным дискуссиям в левой и коммунистической среде о необходимости либо создания новой коммунистической партии Украины, либо восстановлению КПУ в обновленном виде и на несколько других принципах. Тут как нельзя лучше подходит высказывание Владимира Ильича Ленина о совершенных ошибках:
«Каждому свое. А мы не дадим себя во власть ни иллюзиям, ни унынию. Не бояться признавать своих ошибок, не бояться многократного, повторного труда исправления их — и мы будем на самой вершине».
В плену исторических аналогий
На фоне идеологического краха той части левых, которые поддержали «евромайдан», и организационного разгрома КПУ, важное значение имеет позиция тех левых и коммунистических сил, которые не входили в крупнейшие партии, но выступили против переворота по тем или иным причинам.
Характерной особенностью этих партий, движений, организаций и просто групп единомышленников является коммунистическая оценка произошедших на Украине событий, которые были довольно однозначно расценены как фашистский переворот в интересах крупного финансового капитала и американского империализма. Но в силу известной организационной, да и идеологической расхлябанности на первых этапах войны на Украине левые и коммунисты в основном плелись в хвосте разворачивающихся событий. Это выражалось в участии отдельных добровольцев в войне против фашистов, сборе и посылке гуманитарной помощи, участии отдельных представителей коммунистического движения в подполье на оккупированных территориях.
Во второй половине лета ситуация начала меняться, в народных республиках начали складываться местные коммунистические партии, отдельные группы левых и коммунистов начали постепенно сливаться в отряды лево-коммунистического толка. Пионером тут можно признать национал-большевиков («лимоновцев»), которые фактически попытались калькировать опыт испанских интербригад, и надо признать, что у них это получилось неплохо. Потом уже появились батальон «СССР», «1-й коммунистический отряд», рабочие отряды в Донецке. Ныне большая часть лево-коммунистических отрядов так или иначе связаны с бригадой «Призрак» Алексея Мозгового, который хоть и не является коммунистом, но многие из тех принципов, которые он отстаивает (борьба с крупным капиталом, народовластие, социальная справедливость и т.д.) вполне созвучны тем идеям, с которыми левые и коммунисты едут на Донбасс.
Вместе с усилением организационной силы левых встал вопрос о том, за что идет война. Если общий антифашистский подтекст борьбы против киевской хунты и ее американских хозяев в целом был понятен и ни у кого особых вопросов не вызывал, то вот вопрос о том, что должно получиться на выходе, со временем начал обретать все большую остроту, особенно после минских соглашений и «добровольно-принудительной» отставки известных полевых командиров, когда Москва начала напрямую управлять процессами на Донбассе.
Консолидация вокруг темы антифашизма постепенно начала уступать радикальным спорам о том, в какой ситуации оказались Донбасс и Россия, и кто в этом виноват. Существует две довольно распространенные и довлеющие точки зрения.
- Ситуация на Украине с точки зрения исторической аналогии и методологии больше всего напоминает Испанию 1936-1938, и поэтому антифашизм по-прежнему должен быть основной движущей силой развития левого движения в контексте войны на Украине, даже несмотря на то, что в попутчиках оказываются буржуазные, а так же откровенно реакционные элементы, вплоть до черносотенных.
- Ситуация на Украине ничем не отличается от ситуации времен Первой мировой войны, когда конкуренция империалистических держав, развязавших мировую войну, привела только к бессмысленным жертвам и разрушениям, а значит, коммунисты не должны занимать в этой войне какой-то стороны, так как и с одной и с другой стороны в конечном итоге империалисты, а значит, не надо повторять ошибок социал-шовинистов времен Первой мировой войны, которые в 1914 году поддержали войну и военные кредиты.
Обе эти концепции в конечном итоге упираются в структурные пороки подобных аналогий. В первом случае вместо сталинского СССР (который, впрочем, те же троцкисты или анархисты ни тогда, ни сейчас не любили и не любят) у нас есть буржуазная Россия, вступившая в стадию империализма. Во втором случае, помимо конфликта империалистических держав, имеется сугубо фашистский режим, полностью соответствующий определению Георгия Димитрова:
«Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала… Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов».
В итоге, при всей притягательности этих исторических конструкций, полная аналогия и прежняя методология неуместны. Ситуация сейчас принципиально иная, хоть и имеет определенные сходства с тем, что уже было. Почему в левой среде так сильна тяга к копированию прежней методологии? Проблема в том, что коммунистическая теория в плане саморазвития по сути застыла в 60-х годах. После смерти Сталина разве что Мао Цзэдун и немного Фидель Кастро смогли внести в нее нечто новое. Стагнация и гибель советского блока произошла во многом из-за этой теоретической отсталости и догматизма. Идея превратилась в догму, а на новые вызовы не были даны своевременные и необходимые ответы. Не имея должной теоретической и идеологической платформы, современное коммунистическое движение на просторах бывшего СССР вынужденно в основном опираться на старый идеологический базис, просто потому, что другого нет. Отсюда и тяга к историческим аналогиям, так как в истории пытаются отыскать готовые рецепты в духе «давайте поступим, как большевики», «давайте сделаем, как Ленин», «давайте применим сталинскую методологию», «предлагаю вернуться к Марксу и соответствовать классику».
Происходит это потому, что объективные предпосылки народного недовольства, которые были использованы американским империализмом при организации «евромайдана» и те антиолигархические настроения, которые реально существовали и существуют на Донбассе, оседлали отнюдь не левые и коммунисты, хотя именно они по логике вещей должны были бы быть в авангарде борьбы за социальную справедливость и народовластие. На Украине эти темы сейчас прочно оккупировали фашистские демагоги, на Донбассе эти чаяния столкнулись с оппортунистической линией Кремля, который в своих сиюминутных интересах эксплуатирует эти настроения, но одновременно открыто сотрудничает с частью украинской олигархии, что и вызывает вопросы в духе «за что боролись?». Ведь вполне очевидно, что при текущих тенденциях на выходе получится вариация на тему буржуазной республики, а за это далеко не все готовы сражаться и умирать.
Было упущено немалое время в начале войны, когда отряд из 50-100 человек мог заехать в любой город Донбасса и строить там любые порядки, которые захочет (хоть казачью республику, хоть советскую), ныне таких благоприятных условий для развития комдвижения там уже нет — сформированные в ДНР и ЛНР коммунистические партии были административно отодвинуты от реальной власти московскими назначенцами. В этом плане левые по отношению к тем же националистам оказались в роли догоняющих, так как националисты к формированию вооруженных формирований оказались более подготовлены, а левым пришлось преодолевать инерцию диванного теоретизирования и десятилетий разоружающего пацифизима. Рассуждая о том, что на Донбассе нужна настоящая социальная революция, они забыли главный урок про человека с ружьем, которое, как говорил Мао, рождает власть. Оторванное от жизни теоретизирование и многолетние попытки играть в буржуазный парламентаризм выявили системную неготовность коммунистического движения отстаивать свои взгляды с оружием в руках. То, что в ходе войны появились коммунистические отряды, говорит о том, что эта проблема была осознана и были предприняты попытки соответствовать требованиям момента.
В этом отношении члены КПУ, ПСПУ, КПРФ, «Боротьбы», «Рот-Фронта», «лимоновцы» и представители ряда других партий и движений попытались на практике соответствовать заявленной цели борьбы с фашизмом, при этом по линии отношения к российской политике на Донбассе их взгляды, как и в остальном обществе, существенно разошлись.
Весной после воссоединения Крыма с Россией и до отказа Москвы от ввода войск на Донбасс инерция общественной поддержки проводимого РФ курса на Украине привела к созданию того самого консолидированного пропутинского большинства, охватывающего практически весь политический спектр, в том числе и левых, которые видели в этом как решительную реакцию на фашистский переворот, так и уход от компрадорской политики «нулевых». Но после того, как политика Кремля поменялась и начались закулисные переговоры российской власти с киевскими правителями и украинской олигархией, а Донбасс начал умываться кровью, это большинство стало крошиться. Проводимый курс спровоцировал недовольство как справа, так и слева, хотя его причины были различными.
Присоединение Крыма перестало восприниматься как начало «революции сверху» и точка бифуркации.
Теперь этот эпизод осознавался как эпизодическая флуктуация на фоне того, что власть опять взялась за старое. Тут мы видим, как проводимый Кремлем курс гораздо лучше пресловутой «пятой колонны» разрушал и разрушает реальную опорную базу власти, выталкивая людей, которые еще весной вполне его поддерживали, в оппозицию. При этом за разговорами о «патриотических» и «либеральных» майданах забывается, что любая «цветная революция» проходит путем консолидации недовольства всех цветов политического спектра, причем недовольства реально существующего.
Коммунистическое и левое движение фрагментировано. Оно вынуждено поддерживать восставшие республики и одновременно критиковать их руководство за то, что оно под давлением Москвы проводит на Донбассе не ту политику, на которую рассчитывали люди, ехавшие туда воевать или помогать строить новое государство.
Вместе с тем коммунистическое движение продолжает активно поддерживать антифашистский дискурс, активно помогать воюющим подразделениям армии Новороссии и собирать гуманитарную помощь для Донбасса. Несмотря на идеологические споры и недовольство текущим положением вещей, сохраняется общее понимание того, что киевский режим на данном этапе представляет наибольшую опасность, что и продолжает оставаться главным консолидирующим фактором, скрепляющим разрозненные левые партии и движения.
И что главное, после многих лет пустой болтовни, левые и коммунисты получили реальную возможность делать то, для чего они предназначены — бороться за народовластие и реально воевать с фашизмом. А потому для многих из них происходящее является своеобразным университетом, где можно соотнести теоретические выкладки с практикой реальных дел. И этот практический опыт, несомненно, не пройдет даром.
