Одним из наиболее интересных гостей недавно завершившегося пермского фестиваля «Текстура» оказался режиссер театра и кино, драматург, удостоенный премии Альфреда Радока за пьесу «Хроники обыкновенного безумия», Петр Зеленка. На фестивале прошла ретроспектива художника: зрители увидели его фильмы «Пуговичники» (1997), «Год дьявола» (2002), «Карамазовы» (2008), а также поставленный в Перми спектакль по пьесе «Термен». Кроме того, прошла публичная беседа Зеленки и кинокритика Алексея Медведева в рамках программы «Storytelling в игровом кино». Режиссер рассказывал о том, как он создает документальную основу для вымышленных историй и чем отличается европейский storytelling от голливудского.
Американская история строится на главном герое, и зритель следит за его судьбой, Европейское сюжетосложение предполагает, что зритель следит за историей как таковой, за тем, как складываются обстоятельства. «Если сформулировать в двух словах, посмотрев голливудский фильм, зритель мечтает познакомиться с актером, а посмотрев европейский — с режиссером. Но вообще я снимаю фильмы только для того, чтобы вставить туда музыку, которую я люблю. Весь этот storytelling — это просто предлог».
Сейчас из тени выходит жанр mockumentary, известный многим благодаря фильму «This is Spinal Tap» (1984), в котором впервые прозвучало название жанра. В картине речь идет об абсолютно вымышленной группе Spinal Tap и высмеивается типичное брутальное поведение рок-музыкантов.Возникновение жанра свидетельствует о том, что от документального кино сегодня остается исключительно эстетика, которой можно манипулировать в художественных целях. Первый фильм Петра Зеленки — «Mňága — Happy End» (1996) о чешской группе Mňága a Žďorp сам режиссер считает уникальным в своей фильмографии, потому что в нем рассказывается вымышленная история о становлении реальной группы, участники которой играть совершенно не умели. С фильмом «Карамазовы» (2008) ситуация схожая — первым толчком к созданию фильма было простое желание зафиксировать театральную труппу, участвующую в постановке романа Достоевского, а уже из этого родился сюжет. «Основная идея состояла в том, чтобы актеры оказались в абсолютно реальном пространстве, потому что обычно они же на сцене, в абстракции, — рассказывает Зеленка, — сначала мы хотели играть на задворках дока в Гданьске, но у нас не вышло, потому что он был рабочим, и там были еще строящиеся корабли. Потом мы решили, что можно провернуть это на металлургическом заводе, где в итоге и был снят фильм». В картине интересным образом сходится спектакль и реальность: пока актеры репетируют, за ними наблюдает местный рабочий, у которого умирает сын. Также в фильме есть кукольный мини-спектакль: Фёдор Михайлович, похожий то ли на резинового пупса, то ли на покемона, делится профессиональными секретами.
Так как Зеленка интересуется «реальностью», ему приходится работать с непрофессиональными актерами, потому что зачастую необходима «иная степень правды»: «Есть множество способов, как заставить непрофессионального актера, натурщика играть хорошо, но самый лучший из них — это заставить его устать. Потому что непрофессиональному актеру хочется играть, ему кажется, что он перед камерой, что он должен именно показывать что-то, выражать себя. Часто приходится переделывать саму историю, потому что ты понимаешь, что он не сможет ее сыграть, не сможет быстро переключиться с одного состояния на другое. В моем первом фильме про группу «Mňága» персонажи все время играли одну интонацию — они были постоянно удивлены тому, что с ними происходит».
После вручения премии на церемонии закрытия «Текстуры», режиссер рассказал Юлии Рудницкой о своих нереализованных проектах, неоткрытых именах и незамеченной музыке и биографии Янки Дягилевой.
Вы говорили на «Storytelling в игровом кино» о противостоянии голливудского и европейского способов построения историй. А если вы вдруг окажетесь в Голливуде, и вам предоставят бюджет, то что вы снимете? Есть ли у вас какие-то проекты, которые вы не можете реализовать из-за нехватки средств?
Да, у меня есть два сценария, от которых я уже мысленно отказался, потому что они рассчитаны на большой бюджет. Если бы мне кто-нибудь дал 10 миллионов долларов, то могло бы выйти хорошее кино про одного большого чешского режиссера, который был кроме всего прочего шпионом. За ним стоит реально существовавший человек, он умер два года назад, ему был сто один год. Правда, последние 25 лет он ничего не снимал, но его фильмография начинается с 1935 года, он и до войны снимал, и во время нее, и после, и при коммунистах. Вообще, точно не известно, был ли он шпионом, я кое-что все-таки выдумал сам.
Он чешский национальный герой?
Ну да, но это еще большой вопрос, был ли он героем.
А как вообще в современном чешском кино и театре рефлексируются историко-культурные травмы?
Исторические фильмы выходят, но очень редко, потому что для них требуется большой бюджет, даже если у тебя фильм про 50-е или 60-е. Не так давно в течение трех лет правительство выделяло деньги, и тут же вышли фильмы о событиях Первой, Второй Мировой войны и про послевоенный период. Так что рефлексия есть, но сейчас, к сожалению, снова нет средств, поэтому и хороших исторических фильмов не появляется.
А какие чешские имена, по вашему, остались не открытыми для русских зрителей?
Есть такой режиссер Богдан Слама, он снял пять фильмов («Дикие пчелы» (2001), «Радость» (2002), «Счастье» (2005), «Сельский учитель» (2008), «Четыре солнца» (2012)) и во всех прослеживается очень мощное, серьезное высказывание. Он хорошо известен на фестивале в Локарно, его фильмы идут в Германии и Чехии, но, скорее всего, не в России. На мой взгляд, этого режиссера нельзя упускать из виду.
А какие у вас вообще ощущения от «Текстуры», как вам Пермь?
Конечно, чувствуется, что все это организовано москвичами, а в Москве меня все же немного знают. Но я был рад встретить здесь знакомых, потому что нередко приходится ехать куда-то очень далеко, чтобы встретиться с людьми, с которым ты познакомился вообще в другом контексте. Это такой казус современности.
А вы бы могли назвать несколько интересных имен, кого вы хотели бы, например, предложить «Текстуре» на следующий год?
Да, это очень интересный вопрос. Может, Тодд Солондз, американский режиссер еврейского происхождения. У него самый известный фильм «Счастье» (1995). Мне еще кажется, что братья Пресняковы писали удивительные пьесы, хотя насчет фильмов я не уверен.
Вы как-то говорили, что пишете сценарий для сериала на HBO. Расскажете о чем он?
Есть такой израильский сериал «BeTipul». В Америке снят ремэйк этого сериала — «In treatment», он идет как раз на HBO. А я тоже пишу сценарий для нашего чешского ремэйка, нам его заказал наш чешский HBO. Вообще, это очень хороший сериал, там про психолога, у которого каждый день приемы. В понедельник один пациент, во вторник другой, а по пятницам он консультируется со своим другом, который тоже психолог. И каждый день недели у него один и тот же пациент, и зритель понимает, например, что раз сегодня вторник, значит сегодня будет эта самая женщина, а по четвергам к нему ходит семейная пара. Это что-то такое среднее между home-video, театром и телевидением.
А вы еще как-то говорили, что снимаете кино лишь затем, чтобы вставить туда свою любимую музыку. Что еще не прозвучало в вашем творчестве? Вокруг чьих композиций вы бы выстроили новый сюжет?
Я бы вставил в свой фильм песни Янки Дягилевой. Вообще, мне кажется, что Янка Дягилева заслужила хороший биографический фильм. С ее песнями. С актрисой, которая бы сыграла ее. С кем-то в роли Егора Летова. Мне кажется, кто-то из русских режиссеров обязан снять эту историю, она ведь настоящий символ, русская Дженис Джоплин в своем роде. Странная, удивительная музыка и очень свежие мысли. Ведь Pussy Riot — это же отражение Янки Дягилевой, в этом уже нет никакой новизны. Просто какие-то девочки, которых не любит власть.