Алексей Гаскаров – участник левого и антифашистского движения, журналист ИКД, один из так называемых «химкинских заложников», обвинительное заключение по делу которых недавно было утверждено химкинской прокуратурой, в связи с чем планируется возобновить кампанию в их защиту. Поэт, политический активист и основатель «Свободного марксистского издательства» Кирилл Медведев задал ему несколько вопросов об антифашистских акциях последнего года и общих проблемах движения.
Какими, на твой взгляд, были итоги акции 19 января? Чем она отличалась от прошлогодней? Некоторые левые (причем не только упертые доктринеры) критиковали ее за то, что ее риторика и общая направленность были слишком «общечеловеческими», что организаторы не попытались проанализировать конкретные причины появления в нашей стране неонацизма и не предложили путей его преодоления. Нравится ли тебе анонимный формат работы К19 и попытки уйти от традиционной формы митингов?
Думаю, все развивается более или менее логично. Год назад основной акцент ставился на сам факт наличия нацистского террора, на связи нацистов с отдельными представителями власти, в том числе правоохранительными органами, на рост числа убийств по национальному признаку.Тогда было очевидно, что нацисты сами вывели себя из области политического поля в сферу уголовщины – никто же не пускается в идеологические споры с маньяками и педофилами. Такая ситуация была год назад, поэтому и ответ на нацистский террор был, скажем так, «общечеловеческий». Просто потому, что так было эффективнее. И стоит отметить, что градус насилия удалось снизить. Огромное количество нацистов оказалось за решеткой на долгие сроки. Появился какой-то результат в расследовании дела об убийстве Стаса и Насти. С определенной долей вероятности можно сказать, что острая фаза была пройдена.
Естественно, сейчас нельзя отрицать по-прежнему высокий уровень ксенофобии в стране, и никаким апеллированием к полицейским методам ситуацию не изменить. Эта позиция, кстати, отражена в заявлении Комитета 19 января, и сама кампания в этом году была сконцентрирована уже не столько на нацистском терроре и памяти погибших, а, фактически, стала общей антифашистской акцией. И я не уверен, что в рамках этой площадки, которая действительно объединяет людей разных взглядов, можно достичь четкого консенсуса по вопросам миграции, ксенофобии, войны на Кавказе и т.д. Решения этих проблем должны быть обозначены у левых в собственной повестке дня.
Если говорить про саму акцию, то, конечно, всегда можно все лучше организовать, но, на мой взгляд, мероприятие по формату получилось куда лучше стандартных занудных митингов, к которым привыкло большинство политических активистов. Анонимность же комитета важна для привлечения основного внимания к проблеме, а не к тому, кто продвигает ее решение. Я, например, считаю важным право на свободу собраний, но акции в защиту 31 статьи нельзя назвать каким-то общегражданским действием, потому что они четко ассоциируется с отдельными оппозиционными лидерами и их символическим капиталом, который, на мой взгляд, и приводит к принципиальной позиции властей. Как минимум эта проблема преодолевается тактикой комитета.
По итогам дискуссий последних двух лет не кажется ли тебе, что внутри антифашистского движения наметились две линии: одна – условно более «почвенническая», другая – более «западническая»? Касаются ли эти споры только риторики, в том числе вопроса «политкорректности», или есть более глубокое различие?
Проблема в том, что тот дискурс, который существовал в антифашистском движении долгое время и, по сути, ничем не отличался от риторики западных левых, себя не оправдал. Даже в Европе очевиден рост правых настроений. Поэтому неудивительно, что постоянно происходят попытки переосмысления антифашизма и поиск новых путей развития. При этом изначально некоторое расхождение было именно в вопросах тактики и риторики, но, к сожалению, отсутствие должного уровня критического мышления и достаточного количества пространства для дискуссий привело к искажению первоначальных смыслов. Например, нельзя было сказать, что акция «Русские против фашизма» или «Русский лес» в Химках несли в себе какой-то элемент этноцентризма или национализма. Изначально идея базировалась на конструктивистском подходе к пониманию этноса, который подразумевает простую идею о том, что вопрос этнической принадлежности является формой свободной идентификации человека и никакой особой сути в себе не несет. Более того, сам конструкт русской нации, если продолжать развивать эту идею, имеет такие идентификаторы, как, например, историческая общность, которые не позволяют отнести людей, придерживающихся крайне правых взглядов, к русским. Поэтому националисты не имеют никакого права высказываться от имени «всех русских». Понятно, что здесь нет никакого почвенничества или этноцентризма, но, к сожалению, этот посыл оказался доступен далеко не всем. Одни обрушились с необоснованной критикой, другие, наоборот, стали развивать тему уже действительно больше в патриотическом, околоправом ключе. Причем эти противоречия были всегда, и хорошо, что сейчас они стали очевидны. Эта ситуация выводит дискуссию на качественно новый уровень, а значит, можно ожидать выработки какого-то более адекватного общего тренда.
Считаешь ли ты, что дискуссия с ультраправыми в СМИ необходима? Если да, то в каком формате? Какие условия антифашисты должны ставить для такой дискуссии?
Я думаю, что дискуссия возможна без каких-либо условий, если, конечно, оппонент, скажем так, достойный, а не какой-нибудь очередной болтун, который ничего собой не представляет. Я знаю, что в антифашисткой среде распространена точка зрения, что правым вообще нельзя предоставлять высказываться в публичном пространстве, потому что любая дискуссия с ними сводится к оспариванию их демагогии, а это нивелирует собственную повестку дня и заставляет как бы играть на чужом поле. Но эта позиция основана на весьма искаженном представлении о правой среде и их реальных целях, и мне кажется, что уход от дискуссии в нашей ситуации более вреден. Я исхожу из того, что равновесие давно сильно сдвинуто вправо и основано на, мягко говоря, совсем не очевидных вещах, которые подлежат публичной критике. И важно, что крайне правые уже и так присутствуют в публичном пространстве – и как активисты различных движений, и как «эксперты» по «национальным вопросам», миграции, истории и т.д.
Какими ты видишь перспективы антифашистского движения? Может ли у него быть своя собственная повестка? Есть ли вероятность, что оно будет сдвигаться в сторону других социальных проблем? В каком случае, по-твоему, возможно участие антифашистов в мероприятиях типа «Дня гнева»?
Здесь надо понимать, что люди, которые активно что-то делают в рамках антифашистского движения, никогда не были просто антифашистами. Поэтому определенная повестка существовала всегда. И сейчас, когда проблема фашизма не является суперактуальной, само движение от этого не перестанет существовать. При этом я не уверен, что антифашисты смогут массово включиться в отстаивание социальных прав, особенно в том формате, который принят у активистов социальных движений и разных оппозиционеров. Борьба за бесплатное образование и доступное жилье лишена того пафоса, который есть в борьбе за свободу – пусть даже абстрактную, – либертарное общество и т.п. Здесь важным фактором является то, что движение всегда было тесно связано с контркультурой и общий дискурс был переполнен идеалистическим максимализмом, что в принципе и привлекает молодежь, желающую наполнить свою жизнь смыслом. Мне кажется, что и популярность правых идей во многом связана с апелляцией к чему-то условно абстрактному, в каком-то смысле нематериальному – интересам нации, расы и т.д. Но другой важный момент – это все-таки тотальная пассивность общества в отстаивании своих прав, и опыт тех же Химок показывает, что даже если антифашисты станут авангардом в социальной борьбе, это еще не значит, что ситуация начнет меняться. Тем не менее, антифашистское движение по-прежнему остается самым массовым и заметным в среде так называемой внесистемной оппозиции – после националистов, конечно. И определенный потенциал в нем присутствует. Но пока нет существенных возможностей для его раскрытия, и, конечно, такие акции, как «День гнева», которые, несмотря на адекватный изначальный посыл, в итоге сводятся к бессмысленному ритуалу, вряд ли смогут привлечь антифашистов.
Сейчас много обсуждается объединение левых. Считаешь ли ты, что оно возможно? В каком виде? Какую роль могут сыграть в нем антифашисты? Какие левые течения могли бы составить новый субъект? С кем ты готов действовать в одном движении?
Я вижу определенную перспективу в формировании некоей общей левой среды, свободной от догматизма и идеологических ярлыков. Постоянное выпячивание различий между анархистами, марксистами или еще кем-то не основано на вопросах ближайшей перспективы. В обществе существует определенный запрос на общелевую идеологию, способную дать ответы на проблемы, реально волнующие большинство населения. При этом эта новая среда не должна быть сборищем зануд, посещающих никому не нужные митинги. Я думаю, понятно, про какой контингент идет речь, а разный неадекват отсеется сам собой. В этом плане активистские практики, существующие в антифашистской среде, могли бы повлиять на ситуацию, и, конечно, какая-то часть антифашистов могли бы участвовать в общелевом проекте. Например, не самым плохим опытом взаимодействия разных сил были социальные форумы, объединяющие не только левых, но и профсоюзников и активистов социальных движений. Это направление и можно было бы развивать дальше, возможно, поменяв вектор в сторону большей политизации. Здесь большой вопрос, на каких принципах подобное объединение могло бы существовать, но, по-моему, формы взаимодействия, которые есть сейчас, основанные на антиавторитарных принципах, выглядят наиболее приемлемыми и эффективными. Также было бы полезным, если бы существовала и какая-то адекватная партийная структура типа Европейских левых или бывшей Партии Демократического Социализма (ПДС) в Германии, но сильно сомневаюсь, что это будет возможно в нашей стране в ближайшее время.
