Мы уже написали про реакцию правой части русской эмиграции на смерть Ленина. Теперь речь пойдет о представителях тех левых партий, которые волею судеб оказались в эмиграции.
Отношения левых течений эмиграции к личности Владимира Ленина было неоднозначным, как в оценках его политической роли в истории страны, так и в суждениях о личных качествах. Это во многом определялось различным отношением к Октябрьской революции, характерным для левых партий эмиграции.
Меньшевики и правые эсеры не приняли Октябрьскую революцию, а поэтому, уже сам захват власти большевиками в октябре 1917 году был, по их мнению, величайшим преступлением Ленина и большевиков против демократической Февральской революции. Левые эсеры, как известно, поддержали большевиков в октябре и, вплоть до подписания Брестского мира, оставались наряду с ними второй правящей партией. Преступление большевиков, по их мнению, заключалось в «предательстве революции» и в отказе от реализации практических шагов на пути к мировой революции. Анархисты также рассматривали большевиков как «могильщиков революции», не давших ей развиться до стадии полного уничтожения государства. Это в конченом счете определяло отношение тех или иных публицистов к фигуре Владимира Ленина.
В центральном органе заграничной делегации партии социалистов-революционеров «Революционная Россия» на смерть Ленина отозвался известный эсеровский публицист Марк Слоним статьей «Великий неудачник». Статья эта интересна тем, что она находила Владимира Ленина политическим «неудачником», чего не хотели признать даже самые «злые» правые публицисты русского зарубежья, которые отмечали как раз политический успех Владимира Ленина, построенный на его «беспринципности» и «хитрости».
Марк Слоним сходился с Петром Струве в оценки того, что Ленин был догматиком, которому не присуще было мыслить творчески:
«Он (Ленин – Д.М.) всегда исходил от учителя, поминая Маркса, как имя Аллаха – и только приспособлял, подчас искажая и коверкая, некоторые из положений марксистской теории… Мысль Ленина – догматическая. Он любил формулировки и всегда искал той ясности, которая, с одной стороны, делала его положения общедоступными и понятными массе, с другой, сообщала им иной раз убийственный примитивизм». (Революционная Россия. Прага. № 33-34. 1924. С. 7).
Ленин смог добиться только лишь власти, но остальные его начинания потерпели абсолютный крах. Идеи свободы народа и его освобождения от оков бюрократии, с которыми шел на борьбу Ленин, ради которых он совершал революцию и подвергался бесчисленным опасностям, оказались уничтожены потоком насилия и нового «коммунистического» угнетения:
«Это может прозвучать, словно парадокс – но в историю Ленин отойдет, как великий неудачник… Что оставил он в России, которой управлял четыре года, которой и поднес, как вотчиной, владеют его пререкающиеся между собой наследники и оруженосцы?
Банкротство всех своих начинаний, отказ от всех первоначальных планов и жизнь – вопреки большевизму и наперекор ему». (Там же. С. 8).
Для эсеров было характерно акцентировать особое внимание на насилие, практиковавшимся большевиками. Эта партия хотя и признавала террор в качестве одного из средств борьбы, но считала его допустимым лишь в условиях отсутствия каких-либо легальных средств политической борьбы и приемлемым только к лицам облеченным властью. Не забывали также эсеры, что их многие однопартийцы находились в местах заключения в СССР, подвергнутые нечеловеческим физическим и духовным испытаниям, они не давали забыть им, что именно Ленин являлся причиной их невзгод и несчастий.
В другом печатном органе партии эсеров «Воле России», где преимущественно печатались статьи левых эсеров и членов эсеровского «центра», статьей на кончину Владимира Ленина отозвался лидер партии Виктор Чернов. Называлась эта статья очень просто – «Ленин». В ней Виктор Михайлович пытался резюмировать политический итог жизни своего, пожалуй, самого главного противника, который низверг его с самого Олимпа власти в январе 1918 года.
Виктор Чернов подчеркивал, что Ленин умер уже давно – год назад, то есть еще в 1923 году, физическая смерть лишь довершила духовную кончину:
«Ленин умер. Умер второй раз, – физически. Духовно и политически он умер уже давно, – по меньшей мере год тому назад. Мы уже привыкли давно говорить о нем в прошедшем времени. И потому нам не трудно теперь писать о нем просто и безгневно». (Воля России. Прага. № 3. 1924. С. 30).
Более иронически последний год жизни «вождя мирового пролетариата» изобразил Марк Слоним:
«Хоронили Ленина недавно, хотя уж давно превратился он в политического мертвеца. Впрочем, именем его и авторитетом пользовались до самого последнего времени – как пугалом, как воспоминанием, как символом… Он безмолвно присутствовал на заседаниях своих товарищей, уставившись на них онемелым глазом – и его именем скреплялись все решения, и о нем рассказывались непосвященным всяческие чудеса. – Вполне оригинальным является и то сравнение, которое давал Марк Слоним, – И был он как глава Ку-Клукс Клана – председателем нереальным, вождем символическим». (Революционная Россия. Прага. № 33-34. 1924. С. 6-7).
Меньшевик С. Сумский (Каплун) отметил очень символичную обстановку последних дней жизни Владимира Ленина:
«Горки – глушь, отстоящая на несколько верст от железной дороги. И именно здесь, в запорошенном снегом усадебном доме – со стародворянскими колоннами, со старинными портретами в золоченых рамах, в быту, целиком впитавшем в себя и сохранившем в себе особый колорит русской национальной культуры, – должен был скончаться человек, начавший свою деятельность проповедью классически городской культуры пролетариата, идеолог интернационала, революционер, мечтавший о электрификации земного шара… Ленин, вероятно, и помыслить не мог, что последние, о ком позаботится он в своей жизни, будут крестьянские ребятишки, для которых, по его распоряжению, у него была зажжена елка, и что первые, кто пойдут за его гробом, будут отцы и матери этих ребятишек». (Социалистический вестник. Берлин. № 4(74). 1924. С. 2).
В изображении Виктора Чернова Ленин предстает человеком творчески ограниченным и не способным на создание самобытного учения. Человеческие качества личности были затемнены у него политическими целями; любые средства, которые способны привести к победе над противником были для Ленина хороши:
«Ленина часто обвиняли в том, что он не хотел или не умеет быть «честным противником». Но для Ленина самое понятие «честного противника» было нелепостью, обывательским предрассудком. Им порой можно воспользоваться, немножко по иезуитски, в собственных интересах, но принять его всерьез глупо. Защитник пролетариата не только вправе, но и обязан по отношению к врагу отбросить всякие scrupules (сомнения)». (Воля России. Прага. № 3. 1924. С. 31).
Виктор Чернов придает личности Владимира Ленина особое обаяние великого титана-сокрушителя, который восстав против всех человеческих принципов, смог узаконить все мыслимые и немыслимые формы борьбы. В этой оценке «разрушительная» роль Ленина показывается в несколько ином ракурсе, чем у правых эмигрантов. Ленин был дуалистом, для которого мир делился на два антагонистических лагеря, одному из которых он без остатка служил.
Объясняя политические удачи, которые улыбались Ленину, Виктор Чернов находит причину в его «сильной воле». Воля одних политиков, их благоразумие, не позволяют им добиться удачи, другие же в той ситуации, когда все условия указывают на необходимость уступить обстоятельствам, идут напролом и добиваются цели, ибо удача только и ждала последнего шага к ней:
«Его (Ленина – Д. М.) ничем непреоборимый, действенный оптимизм, даже в такие моменты, когда все дело казалось погибшим, и все готовы были потерять голову, не раз оправдывался просто потому, что Ленина во время спасали ошибки врагов. Это бывал просто слепой дар судьбы, удача; но удача венчает лишь тех, кто умеет держаться до конца даже в явно безнадежном положении». (Там же. С. 32).
Это место очень автобиографично, говоря о людях, ошибки которых позволили Ленину вознестись на вершину власти, Виктор Михайлович имел в виду в первую очередь себя самого. В эмигрантских мемуарах он писал о своих политических ошибках в тот решающий исторический момент, неудачах, которые были вызваны его нерешительностью и чересчур мягким – предназначенным не для политики – характером.
И конечно в Черновском некрологе не обошлось без старых – еще дореволюционных – обид и вражды. Не может забыть Виктор Чернов «украденной» аграрной программы у партии эсеров, увлекаясь и забывая, что его противник уже отошел в небытие, он напоминает своему оппоненту этот плагиат. Привносил Ленин методы фракционной борьбы и в философию, где также разделил всех еретиков и праведников:
«И когда среди русских марксистов пошел философский разброд мыслей и завелись разные эмпириокритические ереси, Ленин, не долго задумываясь, засел в библиотеку, со свойственным ему упорством преодолел труды тех, кто в Европе служил философским прототипом для русских «ересей и еретиков», еще тщательнее пересмотрел писанья их критиков, а затем смастерил целую книгу, в которой «разделал» всех этих Шуппе, Лаасов, Махов, Авенариусов, Петцольдов и им подобных так, как привык разделывать у себя в партии непослушных и бунтовщиков: как дураков и мальчишек». (Там же. С. 33).
Стоит особо остановиться на взаимоотношениях Ленина со своими соратниками и однопартийцами. Многими было подмечено, что его отношение к людям определялось не столько их личными качествами, сколько идейной близостью, но наиболее тонко эту черту характера Ленина смог уловить Виктор Михайлович Чернов:
«За простую идейную оппозицию партии в критический для нее момент он способен был, не моргнув глазом, обречь на расстрел десятки и сотни людей; а сам он любил беззаботно хохотать с детьми, любовно возиться с щенками и котятами. Аморалистом он был не из-за того, чтобы в его груди жили легионы страстей, ниспровергающих всякие моральные нормы и переступающих через все заповеди; о, нет, его эмоциональная сторона была однообразна, была скудна, но в этой маниакальной сосредоточенности и опасна; он был профессиональным борцом, он был политическим боксером на арене социальных распрей, и в этом смысле знал «одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть»: этой страстью была сама его профессия, сама борьба, само переливание своей воли в формы политических событий. И аморализм его был простым производным из монопольного владычества над ним этой страсти». (Там же. С. 37).
Меньшевики, которые принадлежали к заграничной делегации РСДРП, не были столь резки в оценке политической роли и личных качеств Владимира Ленина. Это определялось отчасти тем, что Ленин был частью истории общей и для меньшевиков, и для большевиков партии; он вместе с меньшевиками организовывал и руководил рабочим движением при его зарождении в России. Меньшевики не могли не отмечать, что, несмотря на массу отступлений, большевики стремились проводить политику отражающую интересы рабочего класса.
Октябрьскую революцию все течения меньшевизма не приняли, посчитав ее проявлением бланкизма. Но левые меньшевики вместе с осуждением насильственного захвата власти подчеркивали, что большевики в тот период отражали максималистские настроения широких рабочих масс, а в последующие годы они все силы отдали на борьбу с контрреволюцией. С другой стороны, многие члены меньшевистской партии подвергались спорадическим репрессиям: высылкам и заключениям. Сам Ленин не раз призывал на голову меньшевиков перуны пролетарского гнева, грозясь «окончательно» политически уничтожить их. Из этих противоречий и складывалось особое – меньшевистское отношение к коммунистической партии и лично ее вождю Владимиру Ленину.
В передовице «Социалистического вестника» под названием «Смерть В. И. Ленина» редакция журнала сразу же решила подчеркнуть, что Ленина она будет рассматривать не как вождя партии и государства, их политического противника, а как «крупного деятеля рабочего движения».
Ленин смог возглавить стихийное движение народных масс, но эти массы были, в силу особенностей развития России, неразвиты. Массы, когда наступила революция, еще не освободились от оков рабства, и им, как и древнееврейскому народу блуждавшему в пустыне Синая, требовалось избавиться от рабского сознания, необходимо было пройти школу самоорганизации и борьбы в рамках капитализма. Владимир Ленин не поднялся выше стихии, подчинился ей и возглавил ее, но итогом стало возвращение к исконному рабству:
«Его (Ленина – Д. М.) сила заключалась в том, что его несла стихия; в том, что он был не из тех вождей, которые стараются поднять стихию на ступень сознательности, а из тех, которые, наоборот, становятся во главе стихии именно потому, что ей подчиняются. Его гений состоял в том, что он умел уловить все колебания стихии, ее подъемные порывы, как и судороги ее разложения, умел нащупать родственные ей струи и в мировом рабочем движении, отравленном войной, и всем этим умел воспользоваться, чтобы на этом зыбком фундаменте воздвигнуть трон своей идее, которая воплощалась для него в нем самом». (Социалистический вестник. Берлин. № 2(72). 1924. С. 1).
Эти массы также оставались верны своему вождю. Ненавидя ближайших соратников Ленина, массы переносили всю ответственность за промахи коммунистической партии на этих новых «вождей», а все достижения революции на Ленина. В этом своеобразном народном мышлении на новый лад было перетолковано старое – Царь хороший, да слуги плохие. Но если раньше народное суеверие возлагало все надежды на нового наследника, то смерть Ленина вызвала всеобщее уныние и опасение:
«Со смертью Ленина прочно укрепилась легенда о царе и поднялась тревога о наследнике. Мало похожи те чувства, с которыми крестьянин встречал наследника, на чувства, обращенные к Зиновьеву» (Там же. № 4(74). 1924. С. 3).
Для анархистов, несмотря на их крайнюю политическую «левизну», большевики и Ленин представлялись не лучше, нежели царь и его камарилья. Анархистами особо подчеркивалась воля, с помощью которой Ленин не только удержал в большевистской партии единство в трудные моменты, но и смог победить всех своих внутренних и внешних политических соперников. С его потерей большевики обречены на раскол и должны будут уйти в небытие, а «монстр» – большевистское государство непременно будет повержен еще «живыми силами революционного духа народа»:
«Но партия потеряла в Ленине более чем выдающегося политика и стратега: она потеряла в нем то, что являлось характерной особенностью большевизма, она потеряла в нем свою соль. Партия без Ленина есть опресневшая партия». (Анархический вестник. Берлин. № 7. 1924. С. 1).
В своих прогнозах левые эмигранты были более оптимистичны, чем правые, из которых многие осознавали, что их политическое время безвозвратно ушло. Новая экономическая политика привела страну к экономическому раскрепощению, на поверхность вновь стали выходить старые социальные противоречия, которые не были разрешены Октябрьской революцией. Это все отражалось на жизни коммунистической партии – уже в 1923 году разгорелась первая внутрипартийная схватка между Триумвирами (Сталин, Каменев и Зиновьев) и Троцким. Левые эмигрантские партии полагали, что «склоки» внутри РКП (б) не только оживят политическую жизнь страны, но и будут способствовать росту политической активности крестьян и рабочих, что приведет к утверждению политических свобод.
История, не знающая сослагательного наклонения, не всегда предстает перед нами в сказочном обличии, не всегда в ее анналах можно увидеть победу прогрессивных и светлых сил над реакцией и тьмой, увы, скорее мы можем наблюдать обратную картину.
Владимир Ленин навсегда останется противоречивой фигурой, как в нашей – российской истории, так и в истории всего человечества. Однако, оценивая его деятельность с точки зрения прогрессивности поставленных целей и конечности получившегося на их основе «продукта», то нельзя не признать абсолютную непохожесть идеи совершенного и свободного общества, которую проповедовал своим ученикам Ленин на того Левиафана, пожирающего свободного человека, которым явилось, в конечном итоге, Советское государство.