40 лет назад, в 1973 г., мировой капитализм потрясли два события: отмена «золотого стандарта» для североамериканского доллара и «нефтяной шок», вызванный резким взвинчиванием цен на нефть странами Ближнего Востока. Данные события, на первый взгляд, мало связанные друг с другом, были составной частью глобального системного кризиса капиталистического накопления 1968–1973 гг., — кризиса, возвестившего о начале конца американской гегемонии в мировой капиталистической системе, кризиса, ставшего отправной точкой в долгом и сложном процессе, который в конечном счете завершится либо новой мировой войной, либо новой мировой революцией. Следовательно, системный кризис рубежа 60–70-х гг. XX века, сформировавший нынешний мир, обладает актуальнейшим звучанием для судеб современности, и от того, сумеем ли мы его услышать, зависят во многом перспективы пролетарской революции и социализма в XXI столетии.
В 1968 г. по всему миру прошла «волна» массовых протестных движений трудящихся, достигшая наибольшей глубины в событиях «Красного мая» во Франции и «Пражской весны» в Чехословакии, что заставило не на шутку понервничать международную буржуазию. И хотя «призрак коммунизма» удалось задавить танками де Голля и Брежнева, господствующие классы вынесли урок из произошедшего. Промышленное производство стало переноситься в страны «третьего мира», обладавшие массой дешевой и бесправной рабочей силы, что, помимо прочего, позволяло снизить и издержки производства за счет использования местного сырья, которое теперь не приходилось транспортировать на большие расстояния. Достижения научно-технической революции предшествующих двух десятилетий сделали такую передислокацию промышленности не только возможной, но и крайне выгодной для капитала. Однако географические изменения в структуре промышленного производства имели под собою и более глубокую основу.
Дело в том, что на рубеже 1960–1970-х гг. в Северной Америке и Западной Европе наступил кризис перенакопления капитала. В результате конкуренции между различными капиталистическими фирмами и компаниями норма прибыли имеет тенденцию к выравниванию, достигая определенного усредненного уровня. В том случае, если конкурентное давление становится слишком велико, норма прибыли снижается до такой отметки, которая становится слишком мала для дальнейшего накопления капитала. Складывается ситуация, при которой дальнейшее авансирование капиталов в производство товаров становится невыгодным с капиталистической точки зрения. Тогда капитал начинает изыматься из сферы промышленности и перетекает в финансовый сектор, где за счет разнообразных операций и спекулятивной деятельности возможно получение высокой прибыли. Перенакопление капитала к концу 1960-х гг. создало потребность, во-первых, в развернутом переносе промышленных мощностей в страны капиталистической «периферии», что позволяло сократить издержки производства и увеличить норму прибавочной стоимости, во-вторых, в изымании избыточных капиталов из промышленного сектора и помещении их в сектор финансовый.
С перенакоплением капитала на рубеже 60–70-х гг. XX века в США — этом гегемоне мировой капиталистической системы — и Западной Европе, заваленной потоком прямых инвестиций североамериканских корпораций, был связан и кризис кейнсианской экономической модели. Данная модель, принятая на вооружение в США еще во времена «Нового курса» Ф.Д. Рузвельта, стала общераспространенной в Западной Европе в 1950–1960-е гг. и являлась базисом «Welfare state», государства «всеобщего благоденствия», того, что многие исследователи называют социал-демократической версией капитализма. Основой кейнсианства является расширение потребления наемных работников, что ведет к росту платежеспособного спроса, увеличению емкости рынка и, тем самым, способствует развитию капиталистического производства.
Однако диалектическим образом то, что было силой кейнсианской экономической модели, таило в себе и ее слабость. До тех пор, пока научно-техническая революция вела к бурному развитию производительной силы труда, повышение заработной платы пролетариев не было серьезной проблемой для капиталиста, т.к. оно компенсировалось за счет роста производительности. Однако темпы научно-технического прогресса стали снижаться, производительность труда замедлилась, а перенакопление капитала начало непомерно давить на норму прибыли. В этих условиях дальнейший рост зарплат наемных работников и расширение базы социальных гарантий оказались непосильной ношей для буржуазии, что еще сильнее подталкивало ее к переносу промышленного производства в страны «третьего мира» и, помимо этого, остро поставило вопрос о смене всей социально-экономической политики.
Как мы знаем, кейнсианство и базировавшийся на нем социал-демократический капитализм были раздавлены неолиберальным катком Рейгана и Тэтчер. Однако переход к «рейганомике» и «тэтчеризму» состоялся только на рубеже 1970–1980-х гг. До того, как бросить американских и европейских трудящихся в болото «свободного рынка» при минимуме государственного регулирования, неолиберальный социально-экономический курс был опробован в гигантской общественной «лаборатории», протянувшейся в Андах вдоль берега Тихого океана. Расположенная здесь страна Чили с 1973 г. стала настоящим «полигоном» для бомб неолиберализма.
Избранный в 1970 г. на пост чилийского президента С. Альенде провозгласил курс на «мирный», нереволюционный переход к социализму, поддержанный громадными массами трудящихся, однако вызвавший резкое неприятие как чилийской, так и международной буржуазии. Итогом стал военный переворот А. Пиночета 1973 г., приведший к гибели самого Альенде и продемонстрировавший, между прочим, тщетность попыток социалистического переустройства общества, минуя политическую революцию. Проводившаяся пиночетовским режимом социально-экономическая политика вовсе не привела к бурному росту экономики и пресловутому «чуду», о котором так горазды рассуждать буржуазные идеологи. Как однажды заметил Б. Ю. Кагарлицкий, экономическое развитие Чили при Пиночете было больше похоже на восстановление после глубокого кризиса экономики, в который попала страна в первые годы реализации неолиберальных преобразований, — причем само восстановление чилийской экономики сопровождалось ухудшением положения трудящихся и демонтированием социально-ориентированных институтов. Исторический опыт существования пиночетовского режима рельефно показывает также, что неолиберализм в экономической сфере отнюдь не обязательно предполагает расцвет политических свобод и буржуазной демократии, а может проводиться в жизнь и жестким авторитарным правительством. Именно Чили стала огромной социальной «лабораторией» неолиберального реформирования, на трудящихся классах которой международная буржуазия опробовала свою новую социально-экономическую политику, позднее реализованную уже в глобальном масштабе.
Кризисная ситуация, сложившаяся в мировой капиталистической системе к 1973 г. и характеризующаяся перенакоплением капитала в США и Западной Европе и экономическим исчерпанием кейнсианства, нашла свое наивысшее воплощение в отмене «золотого стандарта» для североамериканского доллара и в «нефтешоке», вызванном ценовой политикой стран Ближнего Востока. Как мы уже отметили выше, еще в конце 1960-х – начале 1970-х гг. Западная Европа оказалась заваленной евродолларами, инвестируемыми в европейскую промышленность и торговлю крупными американскими монополиями. Рост количества находящихся в мировом обращении долларов стремительно прогрессировал, что вело, во-первых, к их обесцениванию, во-вторых, к повышению странами-экспортерами нефти, расположенными вокруг Персидского залива, цен на энергоносители — опять-таки, вследствие долларовой инфляции.
Первым провозвестником экономических потрясений 1973 г. стало ослабление в 1971 г. контроля над валютным курсом доллара США. Как понятно читателю, эта мера не только не могла изменить ситуацию в лучшую сторону, но и прямо вела к еще более неконтролируемому увеличению обращающейся денежно-долларовой массы. Итогом данного процесса стало решение об отмене «золотого стандарта» в 1973 г., немедленно вызвавшее цепную реакцию в виде резкого увеличения цен на нефть странами Ближнего Востока.
Очередь на заправку в Лос-Анжелесе, США в 1979 году © arttattler.com
Нередко в качестве повода для организации «нефтяного шока» называют государственный переворот в Чили, ставший своего рода проигрышем странами «третьего мира» «битвы» за чилийскую медь. Однако, как подчеркивает И. Валлерстайн, взвинчивание цен на энергоносители осуществили как раз проамериканские режимы, которые явно не были заинтересованы в противостоянии капиталистическому «центру». Ближневосточными буржуа двигали не чувства солидарности с Чили, а вполне объяснимые опасения убытков, вызванные отменой «золотого стандарта». Но «нефтешок» стал и отличным экономическим путем, позволившим перевести избыточный капитал через скалистые хребты перенакопления в благодатные долины финансового сектора: средства, полученные от продажи нефти по завышенным ценам, нефтяная олигархия Ближнего Востока была вынуждена разместить в американских и западноевропейских банках.
Стоит также кратко отметить, что данные события имеют прямое отношение и к последующему распаду Советского Союза и всего «социалистического содружества». Хлынувшие в банки от продажи энергоносителей средства привели к фантастическому удешевлению кредита, когда процентные ставки едва покрывали инфляцию, а иногда и вовсе были ниже уровня последней. Государственная буржуазия СССР и стран Восточной Европы, отказавшись от опасного для ее господства курса на реформирование экономики, решила использовать дешевый кредит, предоставляемый западноевропейскими банками, для решения внутренних проблем. В этих же целях Советский Союз стал поставлять в капиталистические страны Запада нефть по ценам, которые были ниже установленных ближневосточными режимами. Однако в 1980-е гг. процентная ставка по госкредитам стала ползти вверх, а цены на энергоносители стабилизировались. Острые экономические проблемы, присущие к тому времени государственному капитализму СССР и стран «соцлагеря» и на время загнанные вглубь, вновь вышли наружу, тогда как сырьевая ориентация экономической системы Советского Союза уже была закреплена структурами международного разделения труда. Итогом стал крах «советского» государственного капитализма, распад СЭВ и ОВД, а также возвращение России на «периферию» капиталистической миросистемы.
Отмена «золотого стандарта» для доллара США и перетекание капиталов в сферу финансов привели к массированной мировой долларовой инфляции 1970-х гг., усиленной размещением громадных банковских капиталов в офшорных зонах глобального капитализма. Североамериканскому капиталу при этом не оставалось ничего иного, как наращивать собственную финансовую экспансию, что вело к дальнейшей инфляции и общему падению престижа доллара в системе мировой экономики. Безвыходность его положения объяснялась, во-первых, началом системного кризиса капиталистического накопления и, во-вторых, переходом к Б-фазе «кондратьевского цикла». На этих двух моментах нам следует остановиться несколько подробнее.
Большие циклы экономической конъюнктуры капитализма, открытые Н.Д. Кондратьевым, состоят из двух фаз: А-фазы (восходящей) и Б-фазы (нисходящей), каждая из которых длится, в среднем, 20–25 лет. А-фаза характеризуется бурным развитием производственного сектора, открытием целых новых отраслей производства, в которых норма прибыли высока и которые, вследствие этого, крайне привлекательны для капитала. Спрос на рабочую силу растет, что позволяет пролетариату успешнее отстаивать свои права и ведет к повышению уровня его классового сознания. Однако со временем капиталов в новых производственных отраслях становится слишком много, норма прибыли понижается из-за роста конкурентного давления, и капитал устремляется в финансовую сферу, встает на путь проведения экспансионистской политики. Спрос на рабочую силу снижается, усиливаются кризисные тенденции в экономике, увеличивается безработица, падает уровень жизни трудящихся классов. Условий для успешного отстаивания пролетариатом своих прав становится меньше, что снижает уровень его активности и классовой солидарности.
Кризис перенакопления на рубеже 1960–1970-х гг. и устремление капиталов в финансовый сектор сигнализировали о переходе от А-фазы к Б-фазе «кондратьевского цикла». Восходящая фаза данного цикла, начавшегося после завершения Второй мировой войны, вошла в историю в качестве «золотого тридцатилетия» глобальной капиталистической экономики и характеризуется бурным научно-техническим прогрессом, резким уменьшением безработицы и ростом качества жизни широких слоев трудящегося населения. Именно в эту «золотую эпоху» капитализма буржуазные идеологи торжественно возвестили, что социальные противоречия и экономические проблемы, присущие капиталистическому обществу, «навсегда ушли в прошлое». Последующие события, связанные с неолиберальным наступлением капитала в мировом масштабе, на практике показали, как призрак «безвозвратно ушедшего в прошлое» может стать плотью и кровью настоящего.
1924 год. Николай Кондратьев с женой Е.Д. Кондратьевой в период своей командировки в США ©
(РГАЭ. Фонд 769. Оп. 1, ед. хр. № 45)
Кризис 1968–1973 гг. свидетельствовал не только о переходе к Б-фазе «кондратьевского цикла»: он возвестил о начале конца американского системного цикла накопления капитала. Концепцию «системных циклов накопления» ввел известный представитель школы мир-системного анализа Джованни Арриги в своей работе «Долгий двадцатый век: Деньги, власть и истоки нашего времени».
Каждый системный цикл накопления, согласно Арриги, состоит из трех последовательных периодов:
– этапа «финансовой экспансии», во время которого старый режим накопления переживает кризис, и генерируются основы нового режима;
– фазы «материальной экспансии», на которой образовавшийся режим накопления развертывается в полную силу и переживает свой торгово-промышленный расцвет;
– наконец, периода еще одной «финансовой экспансии», которая указывает на закат сложившегося режима накопления капитала и дает старт его нарождающемуся «преемнику».
Системному циклу накопления капитала соответствует гегемония того или иного капиталистического центра, дающего название всему циклу.
Каждый капиталистический гегемон включает в свою структуру, выражаясь терминами Арриги, «командную высоту капитализма», сосредотачивающую в своих руках все рычаги международной капиталистической власти. Соответственному этому, история капитализма включает в себя эпохи генуэзской, голландской, британской и американской гегемоний, «командными высотами» которых являлись Генуя, Амстердам, Лондон и Нью-Йорк.
Объяснение Арриги перехода капитала от материальной экспансии к экспансии финансовой поразительно напоминает теоретическое обоснование динамики «кондратьевских циклов» экономической конъюнктуры, даваемое современным марксизмом. Капиталы, авансируемые в торгово-промышленный сектор, со временем сталкиваются с усилением конкурентного давления, что приводит к кризису перенакопления, когда дальнейшее авансирование будет снижать норму прибыли ниже «приемлемого» для хода накопления уровня. Когда торгово-промышленные капиталы сталкиваются с кризисом перенакопления, начинается их перетекание в банковско-финансовую сферу, иными словами — переход от фазы «материальной экспансии» к фазе «финансовой экспансии». Данный переход свидетельствует о начале заката старого режима накопления и связанной с ним системы капиталистической власти; конституируются основы следующего режима накопления и гегемонии нового капиталистического «центра».
В настоящей статье мы не можем затронуть комплекс вопросов, касающихся выдвинутых Арриги идей, и обратиться к их критическому разбору, хотя концепция системных циклов накопления представляет, по нашему мнению, огромное значение для современной марксистской экономической теории. (Особое внимание при ее марксистском переосмыслении следует уделить самому пониманию капитализма: если Арриги, вслед за Ф. Броделем, связывает капитализм с торгово-финансовой деятельностью, то нам необходимо четко и недвусмысленно вести речь о капиталистическом способе производства.) Куда важнее сейчас отметить следующее: в упомянутой выше книге Арриги подчеркивал, что кризис 1968–1973 гг., ставший поворотным пунктом в переходе от фазы материальной экспансии к фазе финансовой экспансии американского системного цикла накопления, является, тем самым, началом конца режима мировой американской гегемонии. Это указывает на важную отличительную особенность современной эпохи: она является эпохой изменения иерархии капиталистической миросистемы.
Кризис перенакопления капитала рубежа 1960–1970-х гг., вызвавший отток капиталов из сферы промышленности в финансовый сектор, отозвался инфляционным эхом в конце 1970-х гг., когда обесценивание доллара и падение его престижа на мировых финансовых рынках вели к росту государственного долга США. Одним из главных предвыборных обещаний избранного на пост американского президента Рейгана было именно сокращение госдолга. Как раз под этим предлогом администрация Рейгана проводила жесткую неолиберальную социально-экономическую политику, активизируя, в то же время, «гонку вооружений» во время своего «крестового похода» против «коммунистической угрозы». Американское правительство, экономя на нуждах трудящихся классов общества, не видело в то же самое время никакого противоречия принципам «рейганомики», направляя гигантские субсидии на поддержку военных корпораций. В результате государственный долг США не только не уменьшился, но, напротив, вырос почти в четыре раза. Крупнейшее в первой половине XX века государство-кредитор превратилось к концу столетия в крупнейшего должника.
Подчеркнутая агрессивность внешнеполитической доктрины рейгановского президентства имела под собой весомые основания. Как известно, капитал спасается от кризиса перенакопления не только бегством из промышленного в финансовый сектор. Не менее эффективным средством для него является война и связанные с ней госзаказы на вооружения. Однако после поражения во Вьетнамской войне американское правительство не могло так быстро пойти на втягивание США в очередной затяжной вооруженный конфликт. В то же время революция 1979 г. в Иране, являвшемся до этого одним из главных союзников США в районе Персидского залива, и ввод советских войск в Афганистан для поддержки дружественного СССР режима в том же году оказались слишком сильными ударами по гегемонистскому статусу североамериканской сверхдержавы, чтобы оставить их без внимания. Итогом стала т.н. «вторая холодная война» 1980-х гг., направленная против Советского Союза, объявленного «империей зла». Эскалация наращивания вооружений, обрушившаяся тяжелым бременем на американскую экономику, но выгодная помещенному в производство вооружений промышленному капиталу, оказалась непосильной ношей для хозяйственной системы СССР.
Женщина копается в сумке на демонтированном памятнике в Москве в 1991 году © theatlantic.com
Крах государственного капитализма в Советском Союзе и распад мирового «социалистического» лагеря привели к новому раскладу сил в капиталистической миросистеме. На планете осталась лишь одна сверхдержава, торжествовавшая, казалось, от ощущения своей окончательной победы. Ее проблема состояла в том, что мировая гегемония США все более настоятельно ставилась под вопрос бюрократической буржуазией Китая, стремящейся к переделу рынков и сфер влияния в свою пользу. Выросла и мощь Европейского Союза, экономическим «локомотивом» которого стала объединенная Германия. Начавшиеся сдвиги в иерархии мировой капиталистической системы несут в себе опасность возгорания нового глобального вооруженного столкновения, которое не может не сопровождать утверждение нового гегемона и потерю старым своего доминирующего статуса. Напомним, что переход от британского режима гегемонии к гегемонии американской, а также попытки Германии занять ключевые позиции в капиталистической миросистеме привели в первой половине XX века к двум мировым империалистическим войнам. Поэтому возвышение Китая в наши дни, особенно в свете обостряющейся капиталистической борьбы за энергоносители, а также отчаянного стремления США сохранить за собой гегемонистский статус, таит в себе опасность нового мирового военного столкновения. Однако у печального сценария Третьей мировой войны есть куда более обнадеживающая альтернатива.
Этой альтернативой является социалистическая революция. Дело в том, что капитализм практически полностью исчерпал резервы для своего дальнейшего развития. Еще на рубеже XIX и XX веков все страны и территории мира оказались объединены в глобальную капиталистическую систему: была исчерпана, следовательно, возможность для расширения капитализма «вширь», что стало важнейшей причиной Первой мировой войны — этой потрясшей сознание современников бойни, устроенной монополиями в целях передела мира. Началось активное расширение капитализма «вглубь», наиболее ярко проявившееся в последней четверти XX столетия, когда буржуазия стран капиталистического «центра», рьяно проводящая политику неолиберальной глобализации, стала в своих интересах менять структуру международного разделения труда и навязывать «периферийным» странам те социально-экономические порядки, которые были ей нужны, причем делала она это всеми возможными способами, совершенно не считаясь хотя бы с самыми элементарными интересами пролетариата и всех остальных трудящихся классов. Это закономерно вело к увеличению пропасти между «центром» и «периферией» капиталистической миросистемы.
Б.Ю. Кагарлицкий в своей работе «Марксизм: Введение в социальную и политическую теорию» приводит данные английского экономиста Алана Фримана, который установил, что разрыв в объеме ВВП на душу населения между «центральными» и «периферийными» странами мирового капитализма за последние сто лет вырос с показателя 1:6 до показателя 1:60. С. Амин в книге «Вирус либерализма» отмечает, что из 1 миллиарда всего мирового городского населения в 1940-е гг. к категории трудящихся с неустойчивыми заработками (иными словами, к наиболее малообеспеченным трудящимся слоям) относилось чуть менее 250 миллионов городских жителей, т.е. около четверти всего населения городов. В начале 2000-х гг. соответствующие показатели были следующими: 3 миллиарда городского населения в мире, из них, как минимум, 1,5 миллиарда (т.е. половину!) составляли малообеспеченные трудящиеся. Иными словами, в то время, как число жителей всех городов мира выросло в 3 раза, количество трудящихся с неустойчивыми заработками возросло в 6 раз, т.е. шло в 2 раза быстрее.
Стоит ли говорить, что основная масса обездоленных трудящихся, едва сводящих концы с концами, сосредоточена в «периферийных» странах? Приведенные данные, помимо прочего, демонстрируют, что выделенная Марксом тенденция к абсолютному и относительному обнищанию пролетариата имманентно присуща капиталистическому способу производству и никуда не исчезла в XX веке. Другое дело, что ее мы можем увидеть только в том случае, если будем рассматривать не отдельные капиталистические экономики в рамках тех или иных государственных границ, а всю капиталистическую миросистему в целом.
Передел глобальных социально-экономических структур в интересах буржуазии стран капиталистического «центра» и неразрывно связанное с этим переделом обнищание мирового пролетариата являлись, таким образом, следствием потребности для развития капитализма «вглубь». Однако резервы для такого развития неуклонно исчерпываются. В этом свете начавшийся в 1968–1973 гг. кризис американской гегемонии, постепенное завершение американского системного цикла накопления открывают перед нами перспективу не только мирового военного конфликта, но и социально-революционной альтернативы.
Данная альтернатива, при всех трудностях, стоящих перед современным международным пролетарским движением, не является такой уж недостижимой, о чем свидетельствует активизация в последние годы классовой борьбы пролетариата по всему миру. Да, у многих пролетариев на данный момент нет четких антикапиталистических убеждений, зачастую нет и выражающих их коренные объективные интересы марксистских партий. Однако события социально-политической борьбы на арабском Востоке, в Южно-Африканской республике, в Казахстане, в Греции и Турции, протестные движения трудящихся в Западной Европе, России, Соединенных Штатах Америки доказывают, что пролетариат способен бороться и пролетариат будет бороться. Именно это и позволяет нам утверждать, что XXI столетие будет веком международной социалистической революции, которая положит конец капиталистической эпохе. В противном случае нас ждет весьма незавидное будущее.
В ближайшие десятилетия, а возможно и в ближайшие годы, современное мировое общество окажется перед исторической развилкой и будет вынуждено сделать судьбоносный выбор. В конечном счете, ставку при принятии данного решения можно определить знаменитыми словами Розы Люксембург: «Социализм или варварство».
