НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КАГАРЛИЦКИМ БОРИСОМ ЮЛЬЕВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КАГАРЛИЦКОГО БОРИСА ЮЛЬЕВИЧА.
Сто лет спустя
Советский Союз не дожил до своего столетнего юбилея. Федерация советских республик была основана в декабре 1922 года, а распущена в декабре 1991 года. И если смотреть на историю этого государства как на попытку собрать вместе на основе своеобразного авторитарного федерализма различные народы, проживавшие на территории бывшей Российской империи, то многочисленные конфликты, развернувшиеся на постсоветском пространстве, а тем более — нынешний конфликт на Украине, свидетельствуют о том, что попытка эта завершилась неудачей, несмотря на немалое число промежуточных достижений, о которых сейчас мало кто хочет вспоминать.
Точно также можно, казалось бы, поставить точку и на истории СССР как первого в мире социалистического государства. В 1936 году, представляя новую советскую конституцию, Сталин заявил о полной и окончательной победе социализма, обосновав свой вывод тем, что в стране не осталось более буржуазных классов. Хотя с точки зрения даже обыденной логики, не говоря уже о марксистской теории, этот факт свидетельствовал лишь о том, что в СССР нет капитализма. Позитивная же программа социалистической революции, предполагавшая народовластие и общественный контроль над развитием экономики, так и не была выполнена. А восстановление капитализма в 1990-е годы сделало продолжение дискуссии о социальной природе советского государства бессмысленным. Россия, Украина и другие бывшие советские республики прочно вписались в мировую капиталистическую систему, став её новой периферией.
Значит ли это, что советский проект можно сегодня назвать окончательно завершенным и оценить как провалившийся? Думаю, такой вывод будет не только преждевременным, но и неверным. На протяжении без малого 70 лет, в точение которых продолжался проект СССР, на всей его территории происходила масштабная модернизация экономики и общества. Причем происходила она, хоть и не вполне равномерно, но так или иначе затрагивала все советские республики, включая территории, развитие которых ранее было подчинено логике колониальной эксплуатации (в этом смысле нет ничего более нелепого и антиисторичного, чем пытаться анализировать развитие новых независимых государств с помощью модного ныне постколониального дискурса). Перераспределение ресурсов шло, в отличие от того, как это происходило в капиталистической мир-системе на протяжении большей части ХХ века, не от периферии к центру, а наоборот, от центра — к периферии, что и было одной из основ бурного экономического роста на первом этапе развития СССР.
Однако форсированная индустриализация и быстрая урбанизация, которые сами советские идеологи считали главным достижениями нового государства, были лишь одним из аспектов куда более масштабного и глубокого модернизационного процесса. Тексты ранних советских лидеров — от Ленина и Луначарского до Сталина и Троцкого — не оставляют сомнений в том, что Советский Союз представлял собой беспрецедентный в истории просветительский проект. И если идеи Маркса и Энгельса, несмотря на постоянное цитирование власть имущими их трудов, были реализованы лишь в очень небольшой мере, то планы французских, немецких и русских просветителей XVIII-XIX веков были последовательно и настойчиво воплощены в жизнь. Ликвидация неграмотности, повсеместное, часто принудительное внедрение практик гражданского участия, настойчивое и щедрое поощрение государством образования и науки, невероятная вера в значимость печатного слова и общественной мысли (оборотной стороной чего была придирчивая и мелочная цензура), превращение искусства (включая такие элитарные жанры как опера и балет) в народное достояние, централизованные программы по внедрению национальной письменности и формированию литературы среди малых народов, ранее не имевших ни того, ни другого, всё это точно соответствовало просветительской идеологии.
И не стоит удивляться тому, что последовательные усилия по просвещению масс совпадали с жестким, часто безжалостным авторитаризмом. Исторически идеология просвещения связывается с ценностями современной демократии. Но лишь в том смысле, что просвещенный народ сможет взять свою судьбу в собственные руки и, компетентно избрав себе достойных лидеров, определить пути дальнейшего развития. Однако это случится в конце пути, когда поставленные цели будут достигнуты, а задачи решены. Непосредственно же в процессе работы приходится устранять и подавлять всё то, что мешает прогрессу. Не может быть дискуссии между учителем и учеником о том, сколько будет дважды два, учебные задания не оспариваются также, как и военные приказы. В просвещении есть мощный потенциал авторитаризма. И этот потенциал в полной мере был задействован советским обществом.
Французский мыслитель Мишель Фуко доказывал, что отношения учителя и ученика в школе являются по сути дела отношениями власти. Применительно к СССР вполне можно использовать обратную теорему: отношения власти были в значительной мере отношениями учителя и ученика. Писатель-диссидент Андрей Синявский жаловался, что советское общество представляло собой соединение тюрьмы и школы. Это замечание очень точно передает характер существовавшей системы, причем не только в негативном плане. Авторитарными методами внедрялось знание. Народ учили, воспитывали, освобождали и запугивали. Советский человек, формировавшийся таким опытом, сталкивался с постоянными противоречиями. Ему внушали самые возвышенные гуманистические ценности, включая стремление к свободе, его воспитывали таким образом, чтобы он был способен к самостоятельным решениям, проявлению инициативы, творчеству и критическим оценкам происходящего. Но его постоянно наказывали, если эта инициатива оказывалась направлена не туда, куда указывало начальство, а его критическое мышление порождало выводы, неудобные для руководящей партии.
Воспитатель и воспитуемый находились в постоянном взаимодействии, открывавшем беспрецедентные возможности и порождавшем неминуемые и постоянно нараставшие конфликты. И чем более очевидными становились успехи народного воспитания, тем более острыми делались и системные проблемы, с которыми сталкивалось советское общество. Коммунистическая партия, руководство которой взяло на себя никем не предоставленные, но часто и никем не оспариваемые полномочия руководить, поучать и воспитывать, была легитимна именно в той мере, в какой общее направление развития совпадало с самой же партией формулируемым представлением о прогрессе. Каждый новый взятый советским обществом рубеж порождал новые проблемы и противоречия. На первых порах диктатура коммунистической интеллигенции и малочисленного, но просвещенного рабочего класса в отсталой крестьянской стране, где часто отсутствовали не только школы, но и дороги, могла оспариваться представителями старой элиты, могла вызывать сопротивление из-за своих безжалостных, грубых, а зачастую и не особенно компетентных мер, но общество не могло предложить ей системную альтернативу. Совсем иначе обстояли дела впоследствии, когда грамотность стала всеобщей, когда Советский Союз стал с гордостью презентовать себя как «самую читающую страну мира», когда огромная территория «одной шестой части суши» покрылась сетью университетов и научных центров, когда в городах стало жить подавляющее большинство населения, а промышленный потенциал государства позволил ему претендовать на место второй экономики мира. Кстати, и военный потенциал СССР, остатки которого бездарно растрачиваются сейчас постсоветским режимом в России, был бы невозможен без активного внедрения современных технологий и без массового образования. Если победу Пруссии над Австрией в XIX веке, как известно, обеспечил прусский школьный учитель, то превращение СССР в сверхдержаву сделали возможным советские ученые, включая тех, кто во времена Сталина занимался своим творчеством за решеткой в пресловутых гулаговских «шарашках».
Совершенно естественно, что после победы в Великой Отечественной войне и превращения СССР в сверхдержаву общество оказалось уже совершенно не похожим на то, каким оно было в начале ХХ века, когда к власти пришли большевики. Реформы, начавшиеся после смерти Сталина, были закономерным ответом на новые вызовы и попыткой использовать возможности, порожденные достигнутыми успехами. Но реформы были частичными и непоследовательными. И не могли быть иными, поскольку должны были разрешить принципиально неразрешимое противоречие: расширить права и свободы граждан, не ограничивая власть бюрократии.
Ученик не просто вырос и с отличием закончил обучение, он во многом уже превзошел учителя. А учитель не только не готов был отпустить ученика, предоставив ему свободу политического и нравственного самоопределения, но напротив, постоянно придумывал новые способы контроля и пытался с упорством, достойным лучшего применения, и под угрозой наказания вбивать в голову взрослых людей всё те же истины, хорошо известные со школьной скамьи.
Сталкиваясь с постоянными навязчивыми поучениями и мелочным, контрпродуктивным контролем со стороны государства, советский человек не только испытывал постоянную фрустрацию и раздражение, но и становился агрессивно инфантильным. Удивительным образом в позднем СССР можно было наблюдать совершенно уникальную ретроградную инфантилизацию массового сознания, которое на глазах деградировало. Несмотря на высокий уровень технической образованности, представления о политике и обществе становились всё более наивными и архаичными. Люди сознательно и ожесточенно отторгали плоды просвещения, навязанные им извне и, как им казалось, никак не связанные с реальной жизнью, где повседневный опыт откровенно не совпадал с провозглашаемыми идеалами. И если на первых порах бюрократия очень успешно пресекала попытки бунта против реальности во имя идеала, то затем, когда даже самим бунтовщикам стало ясно, что сопротивление бесполезно, под вопрос были поставлены уже идеалы.
Сочетание повсеместного цинизма и прагматизма с высоким уровнем образования и практической компетентности, позволявшим легко приспосабливаться к меняющимся условиям, в значительной мере предопределило трагический исход Перестройки. Сначала жители СССР с радостью приняли капитализм, не задумываясь о проблемах и опасностях, с этим связанных, а затем, когда все негативные стороны буржуазного порядка стали для них очевидными, они, вместо того, чтобы бороться и бунтовать, начали активно искать индивидуальные решения, эксплуатируя полученные в советские годы знания. И в большинстве случаев это им удавалось. Хотя либеральные публицисты и сетовали на советских людей, которые «не вписываются в рынок», способность индивидуально выживать в условиях конкуренции именно у людей, выросших в СССР, оказалась просто феноменальная, о чем свидетельствуют не в последнюю очередь достижения эмигрантов, стремительно рассеявшихся по всей планете.
К несчастью, капиталистическая реставрация, развернувшаяся на всех территориях бывшего Союза после его распада, повсеместно сопровождалась архаизацией общественных отношений, примитивизацией экономики, свертыванием технологически сложных производств и, как следствие, варваризацией политики. Связь рынка и демократии, предлагавшаяся в качестве аксиомы реформаторами, была опровергнута практикой. Борьбу за демократию приходится начинать сначала, зачастую в значительно худших условиях по сравнению со временами позднего СССР. И это лишний раз подтверждает мысль о том, что без социальных преобразований, без участия трудящихся в принятии решений и без обобществления собственности прогресс свободы оказывается невозможным. Нам предстоит пройти ещё долгий, а главное — трудный путь, чтобы выбраться из кризиса, в который Россию, другие постсоветские республики, да и весь мир завела политика буржуазной реставрации. Но основанием для оптимизма является то, что доставшиеся нам от СССР плоды просвещения всё-таки не были утрачены полностью. А коллективный опыт советской истории, как позитивный, так и негативный, стал уже достоянием всего человечества.
