Фото: inosmi.ru
Недавнее восшествие на президентский пост В. В. Путина и формирование «нового» правительства дают хороший повод задуматься о перспективах путинского правления.
Специфика путинского периода определялась тремя противоречиями, каждое из которых несло с собой и некоторый созидательный потенциал, и разрушительную силу.
Первое противоречие – необходимость сохранять богатства олигархии и при этом не допускать дальнейшей деградации государства. Изначально процесс обогащения олигархов шёл за счёт государства и имел для него катастрофически разрушительные последствия но, вместе с тем, сформировавшийся олигархический капитал уже не был заинтересован в окончательном разрушении государства. Более того, государство было необходимо олигархическому режиму как средство сохранения захваченных позиций и дальнейшего обогащения. После того, как основа состояния была заложена, олигархи уж могли немного умерить свои притязания и даже поступиться частью сверх прибыли ради установления и сохранения стабильности.
Государственная машина, став объектом олигархического паразитизма на всех уровнях, в значительной мере теряла свою эффективность. Вред от олигархии состоял не только в том, что она присваивала государственную собственность и доходы. Сам факт существования олигархов был дурным примером, побуждавшим государственный аппарат к дальнейшему, еще более глубокому разложению. Ведь если олигархам было совсем недавно можно обогащаться за счет государства, то почему новое поколение чиновников, не успевшее к предыдущей большой раздаче собственности, не могло создать из себя новое поколение олигархов? И последнее, по скорости воздействия, но не по важности. Олигархический строй изначально был непригоден к сколь-нибудь сложной экономической деятельности, а, следовательно, господство олигархии подрывало экономическую базу существования государства. Но в то же время ликвидация олигархического капитализма не могла пройти без политических потрясений, пережить которые ослабленное, истощённое государство было не в состоянии.
Противоречивое соединение неспособности олигархов продолжать свою деятельность в условиях гибнущего государства и невозможности для государственной машины устранить олигархию без смертельного удара по самой себе стало определяющим фактором политики эпохи В. В. Путина. До определённого момента этот фактор приносил ей успех, в том числе благодаря благоприятным внешнеэкономическим условиям. Путинский режим действительно смог восстановить относительную управляемость госаппарата, заморозить центробежные тенденции в регионах, обеспечить достойной зарплатой силовиков и чиновников, повысить боеспособность армии и даже выделить некоторые средства на социальные программы. При этом интересы олигархии не были существенно задеты, более того, она смогла получить свою долю от увеличившегося пирога государственного бюджета. Удалось достичь баланса между старой ельцинской олигархией и новыми олигархами, связанными уже с высшим чиновничеством эпохи Путина.
Конечно, такого рода баланс не мог быть долговечным уже просто в силу того, что неизбежно будет происходить обновление состава высшего чиновничества, которому потребуется найти новые куски пирога, не затрагивая при этом предыдущих бенефициаров. Поэтому масштабы коррупции (если вообще понятие коррупция можно отнести к этим процессам, которые представляют собой соблюдение негласного общественного договора) неизбежно должны были возрастать, разрушая работу государственного механизма. Уже само по себе это обрекало путинскую систему на загнивание. Но в то же время олигархическая система управления экономикой продолжала вести её по пути сырьевой ориентации и примитивизации. Происхождение российской бизнес-элиты наложило на неё несмываемый отпечаток, препятствующий занятиям сложными видами деятельности. Даже с типично компрадорскими задачами добычи сырья и организации розничной торговли она не в состоянии справиться без привлечения внешней интеллектуальной помощи. Что уж говорить о чем-то более сложном… Даже без внешнего воздействия проводимая политика государственно-олигархического компромисса неизбежно должна была прийти к ситуации, когда размеры пирога начнут сокращаться. Внешний удар только ускорил наступление этого момента.
Второе ключевое противоречие эпохи Путина – желание любой ценой встроиться в процесс экономической глобализации и, с другой стороны, стремление проводить независимую внешнюю политику. Глобализация как таковая безусловно не была процессом, от которого можно было остаться в стороне. Но интегрироваться в этот процесс можно было по-разному. Глобализация может нести как позитивные, так и негативные последствия. Этот очевидный факт странным образом ускользал от руководства Российской Федерации. Странность эту можно, конечно, объяснять наивностью или индоктринированностью либеральной идеологией (что, возможно, почти синонимы). Но не стоит упускать из внимания и другое. Чтобы осуществлять разумную интеграцию в процесс глобализации, необходимо иметь свою стратегию развития, но формирование такой стратегии блокировались олигархическо-государственным компромиссом. Если же вся стратегия сводится к тому, чтобы выйти на мировой рынок в качестве поставщиков сырья, то даже в этом случае неизбежно останутся какие-то сферы деятельности, сбросить которые будет невозможно. Курс на сохранение независимой внешней политики значительно расширял этот список, и по многим позициям требовал не только сохранения, но и развития. Отказаться от курса на независимость внешней политики путинское государство не могло уже хотя бы потому, что должно было защищать интересы сформировавшегося российского олигархического капитала.
Таким образом, не будучи способным выработать и воплотить в жизнь разумную стратегию развития экономики, путинское государство было обречено идти по пути интеграции экономики в глобальные процессы во всех областях, кроме добычи сырья, а по мере деградации экономики и в добыче сырья тоже. Поэтому начав с вытеснения из проекта Сахалин-2 кампании «Shell» под предлогом защиты сахалинских бобров, путинское государство вынуждено было допустить иностранные кампании в нефтедобычу во много больших масштабах. Альтернативы безудержной интеграции не было в том числе и потому, что иначе было непонятно, что делать с несырьевым сектором экономики. Например, с энергетическим машиностроением. Олигархическими приемами такой отраслью управлять невозможно, можно только уничтожить. Путинское государство не желает брать на себя управление, да и, вероятно, не способно этого эффективно сделать из-за падения качества управления и разложения госаппарата. Поэтому «Силовые машины» попадают под контроль «Siemens». С военной промышленностью так поступить все же не решаются, хотя и там попытались перейти к военно-технической интеграции с зарубежной промышленностью, например, заказав во Франции вертолётоносцы типа Mistral (а было ещё сотрудничество с французами в области тепловизоров, с израильтянами – беспилотников и др.).
Некоторое время такая стратегия казалась успешной. Не мешая олигархами наращивать капитал, а чиновникам превращаться в олигархов, путинское государство, казалось, смогло обеспечить функционирование ключевых отраслей и даже добиться иллюзии некоего локального развития. Иностранный капитал начал (пусть и точечно) вкладываться в российские промышленные предприятия. На заводах военной промышленности появилось новое оборудование, началось перевооружение армии. В этот период парадоксальным образом интеграция в глобальную экономику не препятствовала, а способствовала независимой внешней политике. Но этот успех оказался недолговечным и иллюзорными. Международная обстановка изменилась, и проекты военно-технического сотрудничества рухнули. Допущенные в Россию иностранные компании превращаются в орудие антироссийские санкций. Крупнейший оператор железнодорожных перевозок России «Первая грузовая компания» отказался закупать вагоны у Уральского вагоностроительного завода, попавшего в санкционный список (тем самым косвенно наносится удар по танковому производству, которое, по некоторым данным, является убыточным и финансируется за счет прибыли от вагонов). Причина в том, что ПГК входит в международную транспортную группу «Universal Cargo Logistics Holding». Если когда-то казалось, что приход в Россию «Siemens» приведёт к модернизации энергетического машиностроения на основе новых технологий, то теперь непонятно, есть ли у России собственное энергетическое машиностроение вообще. Да, закупленное у западных поставщиков оборудование обладает высокой производительностью и точностью работы, но оно посылает своим изготовителям информацию о том, что на нем производится. Если его отключить от связи, то в лучшем случае производитель откажется от техобслуживания, и где тогда брать запчасти, если станок выйдет из строя? И что будет, если однажды по этим каналам связи станку просто прикажут остановить работу?
Третье противоречие путинской политики состоит в желании соединить патриотическую пропаганду и культурную интеграцию в западный мир. Конечно, путинское поколение, будучи свидетелями краха Советского Союза, имевшего в числе прочих и мощные культурные предпосылки, не могло не понимать силу западной массовой культуры. Эту силу они в полной мере испытали на себе, и опыт первого взаимодействия с ней нанес на их сознание несмываемый (и отчасти травматический) отпечаток. При этом у путинской элиты сложилось впечатление, что они способны использовать арсенал западной массовой культуры в целях укрепления собственного государства. В конце концов, они подверглись её воздействию и остались патриотами (во всяком случае в собственных глазах). Советский Союз отгораживался от всего мира и пал. Путинское государство не предполагало идти по этому пути. Это не только противоречило желаниям элиты, которая напротив, стремилась интегрировать себя и свои семьи в западный мир, но и само по себе не являлось решением проблемы создания нового российского патриотизма вместо советского.
Вместе с тем, и отказаться от патриотизма путинское государство не могло. В конце концов, опыт девяностых годов показывал, что это просто непрактично. Отбросив патриотическую риторику, власть отдала её в руки оппозиции, тем самым создавая дополнительный фактор дестабилизации политической системы. Возвращение к патриотизму, тем более в новой яркой обёртке, позволило вернуть власти симпатию значительной части населения и сократить поддержку лево-патриотической оппозиции.
Культурное движение на Запад происходило в разных формах. Масс-медиа вполне успешно заимствовали западные приёмы. В сфере киноискусства синтез оказался не столь удачен, все-таки тут нужен ещё и талант. Печально, что путинские власти ту же политическую линию стали проводить в области науки и образования. Внедрение Болонской системы, имевшее определённую внутреннюю логику в рамках Европейского Союза, вносило только дезорганизацию в образовательную систему и рынок труда Российской Федерации. На первый взгляд удачной была идея использовать как инструмент интеграционной политики спорт. Таким старым испытанным средством можно было и создать благоприятный образ России для внешнего наблюдателя, и пробудить патриотичный и, что важно, одновременно совершенно аполитичный подъём у населения. Наука, которую путинская элита воспринимает, судя по политике в её отношении, специфической разновидностью спорта (только менее популярной), с самого начала получила от путинской политики только негативные плоды. Как бы ни примучивало государство российских учёных, заставляя их обзавестись индексом Хирша повыше, но все равно в англоязычных научных журналах их почти не цитируют. Кстати, советских учёных цитировали когда-то довольно обильно, хотя никаких требований к индексу Хирша им никогда не предъявляли.
Но дальше произошло нечто неожиданное: западный мир сам стал отталкивать от себя Россию. Особенно неприятна для Путина серия унижений, которым подвергли российских спортсменов, независимо от того, насколько справедливы были обвинения в употреблении допинга. Кажется, это первый случай того, как спорт из средства сближения народов был превращен в средство культивирования вражды. Даже за нынешнюю священную корову Запада – уважение к правам инвалидов, не удаётся спрятаться. Ни на параолимпийцев, ни на певицу в инвалидной коляске эти права, оказывается, не распространяются, если принято политическое решение удалить Россию из европейской культурной жизни.
С наукой тоже плохо получилось. С таким трудом путинская власть продавила реформы, ставящие российских учёных в зависимость от англоязычных научных журналов и, следовательно, западного научного сообщества, и вот теперь оказывается, что Запад враждебен, а от учёных хотят патриотизма и работы на государственные интересы. Между тем, сформировалась довольно большая группа учёных, для которых приоритетная ориентация на западную науку так же естественна, как восход и заход солнца. И беда даже не в том, что эта группа есть, а в том, что никакой альтернативной группы нет. Поэтому надежды на то, что российская наука поможет преодолевать техническое отставание в условиях санкций, беспочвенны.
Наконец, нельзя не отметить определённую исчерпанность ресурса российского патриотизма, причём даже в его ядре – культе Победы. Утверждать это уверенно пока сложно, но, возможно, общественные настроения в России подобно маятнику, достигнув высшей точки, начинают движение в противоположную сторону. Уже набившие оскомину истории про “девочек-дизайнеров”, случайно поместивших на открытку вместо фотографии советского солдата фотографию немецкого, вместо Т-34 – Тигр, вместо автомата Калашникова – Штурмгевер-43 и т.д, возможно, говорят не о некомпетентности, а о внутреннем протесте, который пока (пока!) не находит открытого выражения.
Таким образом, путинская политика порождалась сочетанием группы противоречий, синтез которых породил успехи первого периода его правления. Но в дальнейшем позитивный потенциал, заложенный в этих противоречиях, был исчерпан. Можно ли в связи с вышеизложенным считать, что в настоящий момент наступила эпоха кризиса путинской политики? Как ни странно, нет. Кризис предполагает некую динамику, внутреннюю борьбу. Эта борьба тоже может носить некоторый созидательный характер. Кризис это в том числе и возможность поиска новых выходов из имеющихся противоречий. Проблема в том, что этот кризис Россия уже пережила, он составил основное политическое содержание предыдущего срока правления Путина. Сейчас этот кризис так же исчерпал себя, как ранее исчерпал себя синтез противоречий его политики. Что если мы живём сейчас не в эпоху кризиса путинского режима, а в начале его посткризиса? Ситуации, когда кризис завершился, но никакого нового пути не было выявлено, и все осталось без изменений.
То, что российская элита вновь выдвинула вперёд Путина, показывает, что у неё нет нового ответа на старые вопросы, только та же старая политика балансирования на рассмотренных выше противоречиях. Ничего, кроме нее, Путин предложить не может. Если бы он был способен найти выход из этих противоречий, он бы уже продемонстрировал эту способность. И если ранее обстановка позволяла ему балансировать на этих противоречиях даже с некоторым блеском, то теперь никакого блеска не предвидится. «Новый» состав правительства показывает, что и правительство собирают не для того, чтобы что-то менять, а для того, чтобы все оставалось по-прежнему.
В таком случае что может делать Путин, используя старые противоречия в новых условиях? Если раньше он, опираясь на них, делал шаги вперёд и вверх, в сторону развития, то теперь ему остаются шаги назад и вниз. Пример такого шага: показать мультипликационный ролик о новом супероружии, после принять решение о сокращении военных расходов. Объяснить сокращение тем, что перевооружение армии завершено (перевооружение армии нельзя завершить, его можно только прекратить), и тем, что необходимо направить деньги на социальные расходы. Рискну предположить, что и до медицины и образования деньги не дойдут, разве что небольшая часть осядет в карманах отвечающих за эту сферу чиновников. Потому что эти деньги скоро понадобятся например, для покрытия убытков строительного бизнеса, который в прошлом сильно вложился в производственные мощности под влиянием обещаний масштабных инфраструктурных проектов (которые так и не осуществили). Поэтому расходы на образование и здравоохранение сократят ещё ниже, чем было раньше, но во имя благого дела – улучшения жилищных условий населения. Правда, очень скоро деньги понадобятся где-то ещё, и их у стройкомплекса заберут, до того, как реально будет что-то построено. А потом заберут и оттуда, куда их направили, причём в большем размере, чем когда-то дали. И так до… собственно, до чего? Куда ведёт этот процесс?
Как известно, принципы диалектики предполагают, что в процессе развития противоречия могут быть сняты. Видимо, некое подобие диалектического снятия может произойти и в том случае, если процесс развития идёт с отрицательным знаком (деградация это в конечном счёте тоже своего рода развитие). Не приведёт ли описанный выше путь к своеобразному снятию рассмотренных ранее противоречий, причём вместе с субъектами этих противоречий. Не приведёт ли посткризис к тому, что будет снята и необходимость культурной интеграции с западным миром (поскольку нечего будет интегрировать), и необходимость патриотической пропаганды, и потребность в самостоятельной внешней политике, и потребность в интеграции в мировую экономику, и нужда учитывать интересы олигархов, и нужда защищать интересы государства.
