© ibtimes.co.uk
Британские парламентские выборы 8 июня 2017 года закончились вничью. Строго говоря, не победил никто. Ни одна партия не набрала большинства, чтобы сформировать правительство. Тори, потеряв 13 мандатов, по-прежнему остаются крупнейшей партией и сохранят пост премьер-министра, пусть и на недолгое время. Тем не менее победители и проигравшие известны. И речь идет не только о главе консерваторов Терезе Мэй, назначившей эти досрочные выборы, чтобы окончательно добить лейбористскую оппозицию и задавить критиков внутри собственной партии, но получившей прямо противоположный результат. Однако всё по порядку.
Начнем, конечно, с консерваторов.
Желание Терезы Мэй решить все свои проблемы одним ударом более чем объяснимо. И сколько бы ни писали о слабой избирательной кампании консерваторов, главной причиной неудач было отсутствие ясного политического ответа на вопрос, каким путем пойдет Британия после развода с Евросоюзом. Премьер-министр пыталась превратить выборы в повторный референдум о Brexit, надеясь получить поддержку тех, кто уже проголосовал за выход. Но выяснилось, что гражданам Соединенного Королевства сейчас нужно другое. Почти все, даже большинство их тех, кто год назад хотел оставаться в Евросоюзе, сейчас понимают, что вопрос решен и выход состоится в любом случае. Но тем более важен вопрос о том, что дальше. Британия пойдет своим путем, но куда она намерена прийти? И кого она хочет повести за собой? На эти вопросы у тори ответа не было.
Консервативная партия далека от единства. В отличие от лейбористов, привыкших открыто обсуждать свои разногласия, превращая даже межличностные столкновения в идейное противостояние, тори, как старая партия элиты, никогда не выносят сор из избы.
Но все хорошо знают, что на самом деле в партии идет постоянная борьба между традиционным аристократическим крылом и мелкобуржуазными выскочками, представителями которых были Маргарет Тэтчер и Тереза Мэй.
Ситуация, впрочем, осложняется тем, что Мэй, пытаясь подражать железной леди, использовала совершенно иную риторику, апеллируя к традиции «красных тори». Она обещала защищать промышленность и поддерживать рабочего человека, противопоставляя его жадным представителям финансового капитала. Увы, это сработало скорее против премьер-министра. Буржуазным кругам эти разговоры не понравились, даже несмотря на то, что звучали только общие слова, за которыми никакая политическая программа не вырисовывалась.
А низы общества резонно сделали заключение, что если уж назрел поворот влево, то разумнее поддержать настоящего социалиста Джереми Корбина, чем «красных тори».
Потеряв голоса, Тереза Мэй продолжает настаивать на том, чтобы остаться в кресле премьера, но аристократическое крыло партии открыто дает понять, что не смирится с этим. Выходцы из Итона и Оксфорда согласны терпеть премьера-плебея при условии, что этот лидер гарантирует им успех. Но при первой же неудаче они готовы поставить на место выскочку. Бывший канцлер Джордж Осборн уже обозвал Терезу Мэй «ходячей мертвячкой» (dead woman walking). А тут ещё предложение о коалиции с ольстерскими юнионистами. Эти ребята из Северной Ирландии имеют очень плохую репутацию в приличном лондонском обществе. По большей части это грубые выходцы из протестантских рабочих кварталов Белфаста. У них ужасные манеры. Их считают в Лондоне хамами и гомофобами. В прессе уже появляются иронические заметки о том, как отнесется королева к новым членам правительства, совершенно не знающим этикета. Но депутаты-ирландцы тоже не лыком шиты. Понимая, что тори без них не устоять, они упорно набивают себе цену, затягивая переговоры и выдвигая всё новые и новые условия.
Впрочем, даже больше, чем тори, проиграли на выборах шотландские националисты.
В прошлый раз они добились полной победы в округах к северу от английской границы. И почти победили на референдуме о независимости. Эти успехи были интерпретированы лидерами партии как мандат на то, чтобы приступить к развалу британского государства. Но реальные шотландские избиратели рассуждали иначе.
Значительная часть из тех, кто отправил депутатов-националистов представлять Шотландию в Вестминстере и голосовал за отделение на референдуме, вовсе не стремились к независимости. Они просто использовали эти возможности, чтобы выразить своё возмущение политикой Лондона. Когда же шотландская националистическая партия взялась за дело всерьез, люди испугались. Шутливая игра в борьбу за независимость грозила не только затянуться, но и принять серьезный оборот.
Поразительным образом шотландский национализм до мелочей повторил риторику национализма украинского. Мало того, что гражданам упорно внушали, что «Шотландия — не Англия», в ход пошла и формула «Шотландия це Европа». Англичан объявляли дикарями-островитянам, которым противостоит настоящая европейская страна Шотландия, у которой Лондон коварно украл «незалежность». Картину дополняет совсем уже украинская тема «безвиза». Шотландские националисты пугали своих сограждан тем, что после выхода Британии из ЕС обиженные правительства континентальных стран введут визовый режим для жителей острова, а единственный способ избежать этого для себя — это срочно отделиться от Англии.
Но Шотландия — не Украина. Здесь это не сработало. Хуже того, дало обратный эффект. Настолько, что жители ряда округов внезапно проголосовали за тори.
Партия консерваторов в наибольшей степени ассоциировалась теперь с принципом «единой и неделимой» Британии. И самый лучший способ поставить на место националистов состоял в том, чтобы послать в Вестминстер от Шотландии именно тори. Националисты потеряли 21 мандат, больше, чем даже консерваторы в Англии. А журналисты шутили, что кабинет Терезы Мэй спасли именно не любящие её шотландцы. Ведь без нескольких мандатов, полученных к северу от границы, у тори даже при поддержке североирландских протестантов не хватило бы депутатов для вотума доверия.
Главными победителями из борьбы вышли лейбористы Джереми Корбина. И не только потому, что выиграли 30 депутатских мандатов, проведя в парламент новых молодых политиков с радикальными взглядами. Ещё несколько месяцев назад все комментаторы дружно заявляли, что Корбин с его левой программой не сможет получить поддержку избирателей. Партии прочили не просто поражение, а разгром. Вместо этого лейбористы резко увеличили свою поддержку — не только там, где выигрывали округа, но и там, где им победить не удалось. Среди молодежи партия Корбина однозначно вышла в лидеры, причем среди избирателей моложе 25 лет её перевес стал подавляющим.
Энергичная кампания Корбина, безусловно, сыграла немалую роль. Хотя на первых порах все говорили, что в Шотландии на фоне господства националистов ничего сделать не удастся, он проводил немало времени к северу от границы — и результатом стали мандаты, отвоеванные в Глазго, в старых рабочих кварталах, некогда являвшихся бастионами левых, где лейбористы утратили влияние во времена Тони Блэра из-за либерального курса партии.
И всё же сводить дело к эффекту Корбина не стоит. Решающую роль сыграла не харизма лидера, а предвыборный манифест «For the Many not for Few» («Для большинства, а не для избранных»). В нём давалась очень простая, выполнимая программа, предусматривавшая серьезные изменения в обществе. Для реиндустриализации предлагалось создать инвестиционный фонд (наподобие финской Ситры, вытащившей страну из кризиса в 1990-е годы), предлагалось ренационализировать железные дороги и другие общественные службы, приватизация которых привела к резкому снижению эффективности, подорожанию услуг и во многих случаях организационному развалу.
Вопреки утверждениям правой прессы, ничего сверхрадикального в Манифесте партии не было. Скорее, это было обещание вернуть социал-демократию на её первоначальные позиции классового реформизма.
Но на фоне многих лет господства неолиберализма это воспринималось как глоток свежего воздуха. А главное, всё, о чем говорили Корбин и его соратники, было реально. Это не красивые утопии, о которых любят помечтать левые интеллектуалы, а практическая программа, позволяющая изменить условия жизни для множества людей. Программа, на основе которой левые силы в других странах Европы могут формулировать аналогичные стратегии, скорее всего — более радикальные.
Каков итог?
Brexit показал силу духа британцев, их потребность в новом патриотизме, становящемся ответом на либеральную политику Евросоюза и транснациональных корпораций. А выборы 2017 года продемонстрировали, что этот новый патриотизм становится движущей силой перемен тогда, когда опирается на классовую политику и классовый интерес большинства. Лейбористы смогли продемонстрировать себя силой, отстаивающей эти интересы. И добились успеха.
Корбин не только устоял, пережив очередной политический вызов, но и укрепил свои позиции. Его успех был одновременно неожиданным (для интеллектуалов и аналитиков, прочивших ему поражение) и закономерным, поскольку в основе его была способность новой лейбористской команды выразить массовые потребности, не всегда сформулированные, но всё более ощущаемые в обществе.
В то время как Терезу Мэй её собственные однопартийцы призывают поскорее уйти из политики, на Корбина всё больше людей смотрит как на будущего лидера Британии. Но в конечном счете его будущее зависит от общего хода событий в Европе, от того, как быстро наберет силу новое движение за прогрессивные перемены. В том числе и в России.
