Dizzy

  • Публикации
    • Колонки
    • События
    • Анализ
    • Дебаты
    • Интервью
    • Репортаж
    • Левые
    • Ликбез
    • День в истории
    • Передовицы
  • Культура
    • Кино
    • Книги
    • Театр
    • Музыка
    • Арт
    • ТВ
    • Пресса
    • Сеть
    • Наука
  • Авторы
  • Видео
  • О нас
  • Помощь Рабкору
29

Отмена выборов. Реально ли?

328

Что происходит на востоке Таджикистана?

305

Доверие стоит дорого

773

Путинская идеология победы

Главная Рубрики Авторские колонки 2016 Ноябрь 01 «Управляемая демократия» как политическая технология

«Управляемая демократия» как политическая технология

Твитнуть
© Steven Ritzer/Flickr

© Steven Ritzer/Flickr

Любая общественная система лишь тогда сохраняет себя, когда она способна подавлять свои внутренние, разрушающие ее, противоречия. Делать это можно разными способами. Можно устраивать массовые репрессии (в разных формах) и добиваться от граждан верности одной-единственной «идеологии», однозначной и целостной. Этим путём шла советская номенклатура, да и прочие «тоталитарные» режимы XX века, и они были тем более успешными, что немалая часть гражданского общества сама участвовала в этих репрессиях и даже часто с энтузиазмом инициировала их, разделяя идейные установки элит. Однако во второй половине XX столетия подобная практика себя дискредитировала в мировом масштабе и не могла уже быть эффективной: массовое сознание и массовая психология индустриально развитых стран, прошедших воспитание «социальным государством», уже были не те, что в XIX столетии или в начале XX века. Массовые ригоризм и стремление к самопожертвованию во имя какой бы то ни было абстрактной идеи (будь то личное бессмертие, «американская мечта» или «коммунизм») уступили место столь же массовому потребительству и гедонизму. Идея личного развития и потребления оказалась привлекательней всех остальных идей. Население не перестало быть управляемым (возможно, даже стало более управляемым), но оно стало требовать заботы со стороны государства – и в значительной степени получать ее в обмен на политическое и идеологическое послушание.

Нужно отметить особо: опорой «социального государства» – неважно, о какой его модели речь, советской или «западной» – является массовый тип, испытывающий в той или иной степени осознанную потребность в конкретном личном благе. Это платежеспособный потребитель, человек, который способен не только многообразно платить, но прежде всего многообразно хотеть. Он выстраивает свою жизнедеятельность уже не по кантовскому императиву «надо», а по фейербаховскому: «хочу». И это стало для него привычкой, повседневным стандартом.

Следовательно, чтобы ликвидировать перераспределительный социализм «социального государства» и, следуя рецептам неолиберализма, вернуться к свободному рынку, к либеральному капитализму, недостаточно просто изменить внутреннюю государственную политику.

Последовательный успех неолиберального проекта означает уничтожение «общества потребления» самого по себе, то есть уничтожение вышеупомянутого массового психологического типа и возвращение к его предшественнику.

Есть два способа это сделать. Во-первых, можно еще раз прибегнуть к массовым репрессиям. Но это хлопотливый и, как мы уже сказали выше, дискредитировавший себя путь, в современных условиях лишенный массовой базы.

Остается одно: навязать обществу упрощение потребностей, повернуть общественное развитие вспять. Это можно сделать, возродив предыдущий «героический», ригористический массовый тип со свойственным ему садо-мазохизмом. Эту цель преследует особая идеологическая политика государства: «религиозное возрождение» в его «неофеодальном», традиционалистском, фундаменталистском или мультикультуралистском вариантах, примитивизация образования (Болонский процесс, ЕГЭ), переключение массового сознания на «фейковые» темы (вроде «можно или нет танцевать в церкви», однополые браки), иррационализация философских штудий (в виде постмодернизма), создание и пропаганда (прямая или косвенная) протестных симулякров (спойлерные партии, вегетарианство, ЛГБТ или «антимех») и т. д.

Современное левое движение способствует этому регрессу, когда его представители разделяют стереотипы и даже социальные программы неолиберальных и «мультикультурных» элит в их непосредственном или «спойлерном» выражении.

Лево-радикальную и правую критику «общества потребления», порой действительно верно отмечающую его недостатки, объединяет одно: отсутствие позитивной альтернативы наличному общественному состоянию.

Каковы конкретные политические технологии, применяемые для достижения этой цели? Их особенность в том, что они по форме «антитоталитарны». Например, они подразумевают отказ от моноидеологии в пользу так называемого «идеологического плюрализма», демократии и либеральных ценностей (в России это происходило в конце 80-х и в 90-е). В России, например, идеологическая монополия запрещена конституцией. Однако это не более, как правовая фикция. Дело в том, что состояние общественного сознания не требует такого инструмента управления, как государственная моноидеология. Ибо здесь общественное сознание является либо идейно инертным, либо исповедующим идеологию, не выходящую за мировоззренческий горизонт элиты и поэтому не угрожающей ей. Поэтому в данном случае декларируемый отказ от моноидеологии означает монополию другой идеологии, только специфической. Она – в полном соответствии с официальной толерантностью – отличается от прежней тем, что структурирована в виде понятийных оппозиций, а не самодовлеющих императивов.

Поэтому свойственная ей логическая конструкция выглядит как отсутствие идеологии вообще и на деле оказывается более гибкой. Например, никто от вас сейчас не требует, чтобы вы говорили, что А=А. Дескать, это тоталитаризм. А у нас демократия, поэтому вы можете сказать и -А=-А. Идеология политической оппозиции тем самым конструируется по схеме антиномии, с помощью простого переворачивания: если власть делает даже что-то разумное, это все равно должно опровергаться, а если неразумное, то оно опровергается чем-то столь же неразумным.

Например, идеологии Русского мира противопоставляется прямолинейная русофобия иных публицистов «Эха Москвы». Или елею, льющемуся из уст телеведущего канала «Россия-1» Киселева, противопоставляется другая крайность: мысль, что в общественный строй России – это «феодализм» и «фашизм». Или противоречия между Россией, ЕС и США преподносятся как противоречия, лежащие не в сфере социально-экономических отношений, а как антагонистические противоречия между «европейскостью» и «азиатчиной», «цивилизованностью» и «византийством». Или международные отношения описываются с помощью мифологических антиномий: «Запад» против «Востока», которым, как известно, не сойтись друг с другом. Или вся сложность украинских событий преподносится как противостояние «молодой демократии» и «полковника ФСБ». И т. д.

Идейный дуализм этой виртуальной, формализированной демократии воплощается в существовании двух информационных каналов. Один из них – официальный. Он создаёт привлекательный образ настоящего. Ему противостоят информационные ресурсы, дающие противоположную картину и потому считающиеся оппозиционными. Последние формируют программу политической оппозиции, её лозунги и мировоззрение.

Тот факт, что оба канала контролируются государственными чиновниками, оппозиционеры обычно игнорируют.

Выгодный властям контроль за обществом даёт не один канал, а их взаимодействие в определенных, заданных идейных рамках. Они вместе задают обществу понятийную сетку, искажающую реальность и исключающую практическую, рациональную альтернативу. Выражая свою программу в данных понятиях, оппозиция себя дискредитирует в глазах остальной общественности или ведёт себя иррационально. Это помогает властям ею манипулировать.

«Оппозиционные» информационные каналы дополняются спойлерными политическими партиями и культурными учреждениями вроде Ельцин-центра – своеобразной культурной резервации оппозиции (подобной рок-клубам поздней советской эпохи), попечительский совет которой возглавляет руководитель администрации президента РФ. Подобное поощрение оппозиционных настроений возможно только в одном случае: эти настроения не включают в себя ничего такого, что в действительности угрожает существующей социально-экономической и политической модели. Перед нами сконструированный самой властью оппозиционный симулякр.

Так оказывается, что правящей буржуазно-бюрократической корпорации все равно, какие слова произносить, какие символы использовать в управленческой практике, если в обществе нет никакой практической альтернативы ее господству.

Плюрализм здесь виртуален, он лишен всякого практического смысла. Этим объясняется существование проправительственных «неосоветских» и даже «коммунистических» движений вроде «Сути времени».

В этих условиях сказать, что существует какой-то иной взгляд на вещи, выходящий за рамки общепринятой антиномии, вы уже не можете. То есть можете, конечно, но вас никто не будет слушать и в первую очередь не будут слушать сами противники властей. Более того, они сами будут затыкать вам рот. Оппозиция здесь встраивается в рамки господствующей идеологии (либеральная – в рамки неолиберализма, левая – в рамки неосоветизма и неосталинизма) и сама начинает выполнять репрессивную функцию и решать задачи правящего класса, так или иначе участвуя в уничтожении рациональной альтернативы.

Всякий, кто с этими упрощениями и спойлерами не согласен, выглядит как апологет режима и протестной массе (мыслящей в большинстве своём артельно) становится неинтересен. Результат, выгодный властям, достигнут: протестующие слои, неспособные рационально осмыслить реальность, становятся управляемыми и действуют вопреки собственным интересам. Трагический и бесславный конец их протеста (который может быть вполне искренен и морально обоснован) предрешён.

Технология проста и гениальна. Вполне оправданный социальный протест форматируется в «оранжевую революцию», которая подавляется не менее «оранжевой» контрреволюцией. Когда на роль Робеспьера выдвигается Навальный, на роль Марата – Латынина с Белковским, то протестующая масса вместо разрушения социальной Бастилии годится только на то, чтобы рыть новый котлован. Не удивительно, что подавляющее большинство гражданского общества в этих условиях либо поддерживает правительство, либо остается равнодушной к протестным акциям. Но является ли это признаком гражданской незрелости? Ответ на этот вопрос зависит от критерия последней. Таким критерием может быть только способность граждан к самоорганизации, а это предполагает осознание ими своих интересов. Избегать участия в борьбе за чужие интересы и соблюдать интересы свои – вот в чем состоит содержательный признак политически развитого гражданского общества. По этому критерию российское гражданское общество необходимо считать более зрелым, чем, скажем, украинское или американское – вопреки всем либеральным штампам на этот счет, ибо оно в большинстве своем не таскает из огня чужие каштаны. И ничто так не способствовало воспитанию этой зрелости, как опыт 90-х годов и недавняя украинская «революция гидности», поддержанная российскими оппозиционными либералами.

В какой-то степени подобная технология «управляемой оппозиции» оправдана. Если общество не вырабатывает никакой практической альтернативы существующему порядку, а наличная оппозиция лишена малейшей конструктивности и при этом ее уничтожить физически невозможно, то, конечно, ею лучше управлять – лучше с точки зрения самого гражданского общества.

Данный политический режим не есть российское изобретение. Так, еще в конце 40-х годов М. Хоркхаймер констатировал управляемость оппозиционного движения на Западе1, а позже, в 60-х, Г. Маркузе описывал западное общество как «общество без оппозиции».

Можно долго гадать о том, кем конкретно и как формировался этот политический режим в постсоветской России, но ясно одно: что ему предшествовало. С распадом Советского Союза перед правящей корпорацией встал нехитрый выбор: либо полностью променять независимость страны на офшорные вклады, интегрировавшись в «цивилизованный мир», как это произошло с элитами Восточной Европы, либо сохранить хоть какую-то степень экономической и внешнеполитической самостоятельности. Реформы «младорефоматоров» 90-х годов намечали первый путь, второй связан с «путинским режимом». Складывание этого режима в нулевые – десятые годы, каким бы противоречивым он ни оказался на практике, означало политическую маргинализацию сторонников первого пути. Но в обоих случаях перед нами только по сути варианты одного и того же: неолиберальной модели развития страны. Разница между этими вариантами только в последовательности и формах воплощения.

  1. Хоркхаймер М. Затмение разума. К критике инструментального разума. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2011. С. 173. ↩
Ноя 1, 2016Андрей Коряковцев
Поддержать Рабкор.ру
Твитнуть
1-11-2016 Авторские колонкиГерберт Маркузе, неолиберализм, оппозиция, экономика1,402
Андрей Коряковцев
Андрей Коряковцев

Кандидат философских наук, доцент кафедры политологии и организации работы с молодёжью УрГПУ, член Союза российских писателей.

Какими будут выборы президента Болгарии?Парламентские выборы в Грузии – окончательные итоги
  См. также  
 
Шри-Ланка: крах зеленого эксперимента?
 
Неформальная занятость, авторитаризм и профсоюзы в Зимбабве
 
Беды России и страхи либералов
По всем вопросам (в т.ч. авторства) пишите на atomz.peace@gmail.com
2022 © Рабкор.ру