Михаил Фонвизин: у истоков русского социализма

В последние годы среди активистов левого движения в нашей стране очень популярны споры о том, существует ли в природе такое явление, как «русский социализм», какой смысл вкладывается в это понятие, с какой политической практикой оно соотносится. Между тем, сам термин «русский социализм», принадлежащий Александру Ивановичу Герцену, возник в совершенно конкретной исторической ситуации, в условиях существования крепостного права и крестьянской общины. Почти одновременно с Герценом и независимо от него о русском общинном социализме заговорил и декабрист Михаил Александрович Фонвизин.

Племянник крупнейшего русского комедиографа, автора «Бригадира», «Недоросля», «Всеобщей придворной грамматики» и первых — потаённых! — конституционных проектов Дениса Ивановича Фонвизина, Михаил Александрович Фонвизин родился 20 (по новому стилю — 31) августа 1788 года в имении своих родителей в деревне Марьино Бронницкого уезда Московской губернии (ныне это Раменский район Московской области). Там же, в Марьино, герой Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии, генерал, награжденный за героизм золотою шпагою с надписью «За храбрость» и многими орденами (под Смоленском, «опрокинув со стрелками неприятельскую кавалерию», он был ранен пулей в левую ногу и награжден орденом Владимира 4-й степени, за Бородино Фонвизин получил орден Анны 2-й степени, после битвы при Кульме — прусский орден «За заслуги» и Кульмский крест), один из основателей первой декабристской организации «Союз спасения», проведший 27 лет в тюрьме, на каторге и в ссылке, и окончил свой жизненный путь. Как и положено смутьяну-волнодумцу, под гласным надзором царской полиции. Первый русский социалист скончался 30 апреля (12 мая) 1854 года, 160 лет тому назад.

Будущий декабрист получил воспитание, типичное для юношей дворянского круга:

«Воспитывался я в детском возрасте дома, потом учился в С.-Петербурге в Немецком училище св. Петра, наконец, в Москве в Университетском пансионе и слушал лекции в Московском университете».

Военная служба в гвардии и участие в сражениях с Наполеоном Бонапартом не мешали интенсивной работе ума, систематическому самообразованию. «Припоминая себе впечатления первой молодости, — показывал Фонвизин на следствии, — уверился я, что свободный образ мыслей получил не от сообщества с кем-либо, но, когда мне было 17 лет, из прилежного чтения Монтескье, Райналя и Руссо, также древней и новейшей истории, изучением которой занимался я с особенною охотою». В этом же показании он подчеркнул, что «прилежал более к математическим и военным наукам». Аналитический склад ума этого оригинального социального мыслителя сближает Фонвизина с такими декабристами, как Пестель, Лунин, Штейнгель, братья Тургеневы, и выгодно отличает работы Фонвизина от дошедшего до нас литературного наследия многих его соратников, искренний радикализм которых, ненависть к тирании, крепостничеству и проклятому царизму базировалась во многом на эмоциональном и эстетическом неприятии окружающей деятельности.

Вернувшись из заграничного похода в Петербург в чине полковника, Фонвизин в возрасте 32 лет стал генералом. Казалось бы, карьера складывалась блестяще, впереди маячила отменная перспектива, но было нечто, томившее душу, не дававшее вести спокойную и размеренную жизнь великосветского денди, блестящего гвардейского офицера и придворного, превосходно описанную в пушкинском «Евгении Онегине». (К слову, жена Фонвизина Наталья Дмитриевна послужила прототипом Татьяны Лариной, а сам Фонвизин эпизодически появляется в самом конце романа в стихах в образе её мужа-генерала, которому Татьяна, как известна, «отдана и буду век ему верна». Так реальная жизнь совместилась с литературой…)
«Возвратясь в Петербург, могли ли наши либералы удовлетвориться пошлою полковою жизнию, и скучными мелочными занятиями, и подробностями строевой службы, которых от них требовали строго начальники, угождая тем врожденном склонности Александра и братьев к фрунтомании?.. Двукратное пребывание за границей, — пояснял декабрист Фонвизин Следственному комитету, — и любимое мое чтение новейших французских и немецких публицистов, равно журналов и газет разных партий немало способствовали к утверждению моих политических мнений». Уже в 1816 году Михаил Александрович стал членом тайного общества.

Много позже, в своих воспоминаниях, Фонвизин охарактеризовал два основных пункта программы «Союза спасения»: «приобрести России законно-свободные постановления» и «стараться об уничтожении крепостного рабства».

Среди декабристов даже в самые первые годы существовали серьезные разногласия о желательном для России образе правления, предопределившем раскол между «Северным» и «Южным обществами», конкуренцию различных конституционных проектов — Никиты Муравьёва и «Русской правды» Павла Пестеля: «Большая часть членов желала для России монархического образа правления, ограниченного представительными институциями по образу Англии и Франции, но были приверженцы и республиканской свободы Северо-Американских штатов».

Болезнь и смерть отца, хлопоты по имению, затяжной сложный роман с Натальей Дмитриевной Апухтиной («та самая Татьяна») отвлекли Фонвизина от участия в поздних декабристских обществах. Девушка из разорившейся дворянской семьи, мечтательная, романтичная, с неукротимым темпераментом, на 17 лет моложе своего будущего мужа, Наталья Апухтина отличалась редким свободолюбием и вышла замуж за Михаила Александровича по настоянию родителей («молила мать — для милой Тани все были жребии равны…»). Она не отвечала взаимностью страстно влюбившемуся генералу и пошла под венец, как сама впоследствии вспоминала, по сугубо прозаическим причинам: «Надобно было отца из беды выкупать». Отец невесты в своё время взял в долг у матери жениха крупную сумму и никак не мог её вернуть. Всю жизнь любя другого, Наталья Дмитриевна, вопреки «доброжелательному мнению» царского двора, не покинула осужденного мужа, последовала за ним на каторгу и в ссылку, разделив все тяготы сибирского изгнания и оставаясь рядом с Фонвизиным до самого его конца.

В неучастии Фонвизина в непосредственной подготовке восстания сыграл свою роль и личный конфликт Фонвизина с Пестелем. В своих воспоминаниях Фонвизин откровенно написал: «Главою Южного отделения был полковник Пестель — человек высокого ума, с большими познаниями, может быть, даже гениальный, но он не обладал даром, столь необходимым для предводителя политической партии, привязывать к себе людей. В душе его было что-то черствое, отталкивающее симпатическое сочувствие тех, которых он должен был вести к цели». После разгрома восстания декабристов Михаил Александрович был 9 января 1826 года арестован в своей подмосковной деревне и отправлен в Петербург, где заключен в Петропавловскую крепость. По приговору Верховного уголовного суда, утвержденному царём, был осужден на 12 лет каторги и последующее поселение в Сибири, в европейскую часть России смог вернуться лишь незадолго до смерти в 1853 году, потеряв за годы изгнания здоровье и своих с Натальей Дмитриевной сыновей, не сумевших выжить в суровом климате и без квалифицированной медицинской помощи. После выхода с каторги, в ссылке Фонвизин много работал, оставив немалое литературное наследство. Важнейшее место в нём занимает записка «О коммунизме и социализме», созданная в 1849—1851 годах.

Не имея доступа к большинству европейских источников, ссыльный декабрист тем не менее судит о революционных событиях с поразительной ясностью и чёткостью. В марте 1849 года он, к примеру, пишет о том, что «Западная Европа вступила теперь в период реакции — нельзя, однако, полагать, чтобы реакция имела целию восстановление монархического принципа; она скорее происходит от опасений среднего класса, то есть вообще владельцев, за свои имущества, которым угрожают пролетарии, эта бедственная язва всех европейских государств». При этом Фонвизин не только высказывает предположения о роли русской сельской общины в грядущем социальном преобразовании нашей страны, но и прямо говорит о том, на чьей стороне находятся его симпатии: «Социалистские и коммунистские учения не останутся без последствий и принесут вожделенный плод…Можно находить разные социальные теории утопическими, несбыточными, но основная идея социализма есть истина и грядущее этой идее принадлежит». Питательную среду для распространения социалистических идей, представляющей главную угрозу существующему буржуазному и феодальному социальному порядку, Фонвизин видит в пролетариате:

«Пролетарии — эти жалкие бездомники, по большей части почти без религии, без правил нравственности, почти одичавшие… ненавидя настоящий порядок общества, не обеспечивающий ни их настоящее, ни будущее, только и жаждут ниспровержения всего существующего, надеясь в социальном перевороте обрести улучшения своей бедственной участи». Разумеется, Фонвизин далёк от научного социализма, он по своим взглядам, скорее, утопический социалист с сильным влиянием христианских идей, но он целиком согласен с социалистической критикой буржуазного общества:

«Нельзя не признать основательными упреки их, что везде общество находится не в нормальном состоянии, что интересы страждущего большинства во всех землях принесены в жертву благосостоянию меньшего числа граждан, которые по положению своему в обществе, богатству, образованности, если не по праву, то существенно составляют высшее сословие, участвующее в правительстве и имеющее решительное влияние на законодательную, исполнительную и судебную власти. Это меньшинство, естественно, стремится удерживать и охранять существующий порядок и препятствовать всякого рода нововведениям и преобразованиям (в пользу страждущего большинства), если эти изменения могут угрожать выгодам и влиянию высшего класса. В этом отношении коммунисты и социалисты правы».

Другое дело, что, признав правоту коммунистов и социалистов, Фонвизин тут же допускает важную оговорку: «Способы, которыми они думают исправить общество и восстановить его в состояние нормальное, часто ошибочны. Это несбыточные мечты-утопии, которые не устоят перед судом здравой критики».

Фонвизин был первым в череде русских утопических социалистов, видевших коренное отличие отечественных условий от европейских в наличии в России крестьянской общины. По его мнению, наличие общины делает излишним появление пролетариата, поскольку условиями исторического развития для него-де нет почвы: «Странный, однако, факт, может быть, многими и не замеченный — в России, государстве самодержавном и в котором в большом размере существует рабство, находится и главный элемент социалистических и коммунистических теорий (по пословице: les extrèmesse touchent [крайности сходятся, фр.]) — это право общего владения землями четырех пятых всего населения России, т.е. всего земледельческого класса: факт чрезвычайно важный для прочности будущего благосостояния нашего отечества». Идеализируя общинное землевладение, Фонвизин считает, что оно сможет стать гарантией самобытного пути развития России, способной, по мнению декабриста, избежать социальных революций европейского типа. Как известно, история распорядилась по-другому, и это предсказание человека, стоявшего у истоков русского социализма, не сбылось.

Но другой прогноз Михаила Александровича Фонвизина, первым в нашей стране написавшего о том, что именно от пролетариата «произошли все революционные движения последних двух годов в Германии, Пруссии, Австрии, Франции», реализовался вполне: «Хотя пожар кажется на время потушенным, но огонь таится под пеплом и может легко от какого-нибудь непредвиденного обстоятельства возгореться с новою силою». Так и произошло через 63 года после кончины декабриста, когда в огне костров возле Смольного, в пожарах помещичьих усадьб и полицейских участков сгорела до тла сословная монархия Романовых, вся полуфеодальная Россия эксплуататоров, и ей на смену пришла новая, народная власть, во многом осуществившая на практике то, за что отдали свою жизни многие поколения русских революционеров. Начиная с декабристов, среди которых был и Михаил Фонвизин.