В спорах о верном и ошибочном для левых понимании политической борьбы вновь ломаются копья. Но немаловажен и другой вопрос: кто из левых сейчас действительно может считаться таковым? Исторические условия позволяют дать здесь ответ, потому как одна часть левых видит своей насущной задачей решительный слом неолиберализма, а другая — готовится жить и бороться в его условиях, признавая его как данность. Доходит до того, что некоторые «революционеры» признают возможным шагнуть в социализм прямо из неолиберального капитализма.
Левыми в последние годы называют себя очень многие. Здесь можно найти сталинистов, маоистов и троцкистов — суровых хранителей традиций XX века. Под той же маркой: анархисты, зеленые движения, общества защиты животных, борцы за права сексуальных и иных меньшинств, сторонники информационной свободы, законного обмена в интернете и равноправия полов. К левым относят себя социал-демократы и социалисты, имеющие в Евросоюзе внушительные по электоральным результатам партии. Однако перечень этот никого не объединяет, так как зерна и плевелы — выражаясь библейски — перемешаны. Понятие же «левые» стало столь обтекаемым и широким, что почти утратило смысл.
Левыми традиционно считаются политические силы, представляющие интересы рабочего класса. В этой роли они никогда не были едины, как не являлся единым и неизменным класс наемных работников. В число левых на протяжении XIX-XX веков входили партии и движения разной степени радикальности и адекватности реалиям, а также потребностям классовой борьбы. В положении сектантов оказывались в разное время разные силы, еще недавно имевшие опору в массовом движении. Такая судьба постигла анархистов в Западной Европе (за исключением Юга), когда в начале XX столетия социал-демократы, а потом и коммунисты показали себя силами, способными помочь пролетариату решать актуальные задачи.
В среде левых было и остается в силе правило о том, что радикальность (левизна) не имеет предела. Всегда были и будут более радикальные по отношению к ведущим силам группировки. Будут и более умеренные. Но их влияние остается в зависимости от адекватности. Причем, даже самые верные теоретические положения не помогут овладеть массами, если их — трудящихся классов — насущные интересы будут отбрасываться как задачи реформистской борьбы. Сила левых партий прошлого века была основана на готовности отражать интересы рабочего класса, если таковой вообще вел борьбу за них. В одних условиях это укрепляло чисто реформистские партии, в других — требующие революционных перемен.
Революции в подлинной, а не теоретически отшлифованной истории были постоянно присущи капитализму. Они его поправляли там, где этого никак нельзя было сделать «мирным путем». Они даже смогли опрокинуть власть буржуазии на 1/6 части суши, что привело вовсе не к «окончательной и бесповоротной победе социализма». Реставрация капитализма оказалась к концу XX века закономерным явлением. Подготовила его контрреволюция, являвшаяся в СССР и других «социалистических государствах» столь же логичной, как и невозможность перейти к социализму политически.
Вопрос об обществе будущего неимоверно запутался к началу XXI века. Он в глазах одних левых разрешается взятием власти рабочим классом, по оценке других – социализм должен быть подготовлен развитием капитализма и не может строиться на копировании капиталистической индустрии, третьих же он не интересует или волнует мало, лишь как «культурный феномен». Между тем его во многом разрешила история. Она на фактах доказала, что захват пролетариатом и его структурами капиталистической экономики еще не позволяет говорить о победе социализма. Это лишь акт борьбы, акт радикальный и, зачастую, единственно возможный для масс.
Порой (как это было на Кубе в 1959-1960 годах), обстоятельства превращают буржуазно-демократическую революцию в социалистическую, раннюю по историческому характеру. Умеренные по первоначальным замыслам революционные силы тогда переходят к более радикальной программе, без реализации которой они обречены на поражение.
Левых минувшего века было легко разделить на группы. Первая мировая война создала, правда, серьезные трудности для левого движения как антикапиталистического. Социал-демократы всюду встали на буржуазно-патриотические позиции. Однако Владимир Ленин и его товарищи нашли выход: вместе с большевиками они выделили под новым названием революционные силы, не стремящиеся защищать капиталистическое отечество как свой дом. Так появились коммунисты XX века, которые позднее разделились на сталинистов и троцкистов. Одни верили в возможность построения социализма в капиталистическом окружении, другие — в силу рабочего класса, способного сокрушить буржуазию в мировой революции.
Капитализм проглотил всех. Он перешел на новую стадию развития, стал неолиберальным и финансово интегрированным – шагнул в глобализацию. Потому нет смысла обсуждать, как и почему одни сталинисты стали реформистами, а другие нет. Бесполезно также копаться в том, почему троцкисты в одних странах остались или сделались группами по изучению наследия основоположника тенденции, а в других — имеют влияние. Мало что объясняет идентификация защитников животных, анонимности в интернете и различных форм отношений (культурных, экономических или сексуальных) и прочих как левых. Зато размыв понятия «левые», разложение партий этой направленности или мумификация их (по Антонио Грамши), а также потеря способности стратегически мыслить вполне объяснима в целом.
Удаленность от широких масс, радикальное доктринерство, следование в чужом векторе (консервативно-националистическом или либеральном), а также уход в область малых дел — все это стало нормой для левых по всему миру за последние 35-40 лет. Предтечей перелома было движение «новых левых». Борис Кагарлицкий в книге «Неолиберализм и революция» подчеркивает, что они противопоставляли свою непримиримость всему, по их мнению, отжившему: партийным структурам и профсоюзам, реформам и участию в политической борьбе в рамках буржуазного строя.
Однако не яд идей «новых левых», а новые экономические реалии в мире привели к многостороннему ослаблению левых сил и рабочего движения. Эра неолиберального капитализма обернулась усилением кризиса левых. Он резко обострился в сфере теории и практики социализма (чему помог крах СССР и КПСС). Он охватил традиционные — сильнейшие среди левых — организации, партии как коммунистической, так и социал-демократической направленности. Они рушились, уходили на правые позиции (к либерализму или, реже, национализму, как КПРФ в России) или превращались в централистские структуры с догматической идеологией.
Волна антиглобализма в 1990-2000-х годах мало что изменила. Оживление социальной борьбы подтолкнуло дискуссии, помогло многим людям осознать природу кризиса левого движения. Но выйти из него не удалось.
Антиглобалистское движение выступало против неолиберальных перемен в мире во многом с социально-консервативных позиций и опираясь на идеалы справедливости. Сторонникам его хотелось верить, что они вооружены альтернативой и являются альтерглобалистами. Но альтернатива могла существовать лишь в теории. Неолиберальный капитализм обладал колоссальным напором, а другие варианты развития оставались бесконечно далеки от реализации. История той эпохи вариантов не предполагала: зона промышленного капитализма расширялась так, как это было выгодно корпорациям, а их классовые противники ослабевали. Но бесконечно так происходить не могло.
Успехи глобализации подготовили острейший экономический кризис, выявивший упадок левых много сильнее, чем когда бы то ни было. Понятие «левый» оказалось слишком широким, а главное – дискредитированным. Его опозорил вовсе не реформизм части организаций! Проблемой был полный и безоговорочный переход многих левых на сторону транснационального капитала. 2008-2014 годы не походили на кризисную пору 1970-х годов. Выходило так, что те силы, которые объявляли себя реформистами (социал-демократы), проводили всюду в Европе неолиберальную политику, хотя обещали избирателям бороться против нее. Никаких значимых левых реформ, за исключением, быть может, в одной Латинской Америке, на планете за минувшие тридцать лет не происходило. С правильными условиями для социалистической революции, как изложены они в старых советских учебниках, дело всюду обстояло плохо.
Исторический процесс оказался сложнее, чем это виделось даже самым передовым мыслителям-марксистам в XX веке. Капитализм доказал, что крах колониальных империй — это далеко еще не его конец. Но в 2008 году мировой неолиберальный порядок-триумфатор споткнулся о внутренние экономические противоречия. Почти три десятилетия обеспечивавшая хозяйственный рост модель капитализма задрожала не от удара организаций классового врага, а от кризиса, победить который правящий класс оказывается не в силах вот уже шесть лет. По их истечении проблемы вновь усилились, но ни массы, ни их многообразный авангард (о котором они знают совсем мало) оказались не готовы добить раненого зверя.
Неолиберальный капитализм лечит себя сам, как умеет. Но от его микстур «жесткой экономии» и новых радикальных реформ положение класса наемных работников, как бы он ни был многослоен, становится тяжелее. Потребность в переменах возникает объективно, особенно в силу того, что старый порядок демонстрирует неспособность разрешить кризис. Но кто сможет возглавить атаку на него? Левые? Но какие? Какой программой они будут вооружены?
Прежде чем мы получим практические ответы на эти вопросы, необходимо понять: покончить с неолиберализмом в рамках еще капиталистической формации (из нее легко выпрыгнуть только в фантазиях) — это задача далеко не реформистского порядка. Важно и то, что реализовать ее невозможно без замены «свободной торговли» новыми большими защищенными, а не открытыми рынками. Здесь же встает вопрос о создании мощного сектора национальной промышленности, отказе от рыночных принципов в науке и образовании — возврат к общественному развитию. Необходимо стимулирование спроса, повышение покупательной способности рабочих. Простите, кто позволит провести такие реформы?
Левые заигрались вдали от политики. Большинство активистов ничего не знают о проделанной за последние годы их товарищами аналитической работе (а может быть, и наоборот – об их безделье в теоретической сфере). Они не понимают врага, не понимают, как и почему он стал настолько сильным, а их сделал такими слабыми. Они, может быть, прочли все советские учебники марксизма-ленинизма. С этого многие начинают, но этого мало, и главное — не все там верно. Нужен свежий анализ и свежий материал. Все это позволит, наконец, увидеть слабые места неолиберального капитализма. Но еще нужно выбросить из голов фантазию, будто бы в социализм легко попасть. Она так же вредна, как и мысль о том, что мы туда вообще не попадем в обозримом будущем.
Кризис 2008 и последующих годов ставит вопрос об отбраковке большой части «левых». Одни показали себя сторонниками неолиберализма, как партии социал-демократов в ЕС. Другие поддерживают его лишь частично, выступая за фрагментацию общества: особые права разных культурных групп, а не единство правил и равенство перед законом. Есть и те, кто так далеко ушел влево, что не скоро разберется в происходящем, да они этого и не хотят — такие левые ищут лишь убежища для души. Остаются те, что не желают идти на поводу у либералов или старых националистов. Нет! Есть еще одна группа: это невольно определяющиеся, возмущенные всем существующим порядком, но близкие к анархизму по взглядам. Немалый размер этой группы в России связан как раз с успехами неолиберализма — демонтажем советской индустрии, науки и образования.
Понятие «левые» затерто, запутано и немало измарано. Однако с хорошим словом «коммунисты» дело обстоит не лучше. Таково наследие XX века, и с этим ничего не поделаешь — слишком много возникает ассоциаций. Но не с этим нужно разобраться в первую очередь. Важнее всего поставить конкретные задачи преобразований. На постсоветском пространстве они будут сходны с теми, что должны будут определить для себя левые других второстепенных зон мирового капитализма.
Первейшее – вырвать свои страны из периферийного положения (о логике периферийного развития речь не идет, так как никакого развития нет). Перестать быть периферией для России возможно лишь сообща с соседними государствами, на основе интеграции экономик — общего рынка и протекционизма, демократизации общественного устройства. Этому должно предшествовать построение широкого народного блока с выработкой такого «реформистского» плана, что будет понятен рабочим массам и отразит их интересы.
Конечно, слишком радикальные товарищи скажут, что такая стратегия не приведет незамедлительно к социализму. Но они смогут спрятаться от неправильных континентальных революций, с их демократической — «гнилостно буржуазной» сутью. Спрятаться за «правильные положения» марксизма-ленинизма для доктринеров будет особенно легко, поскольку непонимание истории часто рождает и страх перед участием в ней. Что же касается эффекта для любимого ими на словах рабочего класса, то этот вопрос как «чрезмерно» практический таких товарищей не интересует.