Утром 2 марта Михаил Сергеевич с удивлением сказал мне: «Представляешь, до каких лет дожил!» И мне вспомнились давние слова моего приятеля: «В России, чтобы увидеть признание своих заслуг, надо жить долго». Бог даровал Горбачеву долголетие, и он увидел, как государство, которое появилось на свет в немалой степени в результате его деятельности, наконец фактически признало его крупнейшим деятелем эпохи. И неблагодарная страна постепенно меняет мнение о нем. 2-го же вечером в эфире «Комсомольской правды» я спорил с Виктором Илюхиным о роли Горбачева в нашей истории. Изумленный ведущий после передачи сообщил мне: «Звонков в поддержку вашей точки зрения было столько же, сколько в поддержку Илюхина. Мне даже трудно поверить в это». И в самом деле, в это трудно поверить после двадцати лет государственного клеймления или забытия, после яростных нападок или клеветы со стороны «демократов» и «коммунистов», «государственников», «державников», «либералов». Горбачев дожил до ордена Андрея Первозванного, и дай ему Бог долгих лет жизни, чтобы он дожил до признания его заслуг собственным народом.
Я не являюсь апологетом Горбачева. И тем более, не являюсь его восторженным почитателем. Я знаю о его недостатках, и не раз на протяжении Перестройки был его критиком и жестким оппонентом. Но это ничего не меняет в моей оценке Горбачева как человека, который привел нас к свободе. К свободе, которую мы почти утеряли, потому что оказались недостойны ее.
Главные претензии, которые предъявляют Горбачеву, сводятся к распаду Советского Союза.Сегодня мало кто уже решается возложить на него ответственность за гайдаровские реформы, хотя, если положить руку на сердце, ни правление Ельцина, ни дикий капитализм, утвердившийся в 90-е годы, не были бы возможны без реформ Горбачева. Я отношусь к тем, для кого неприемлема действующая социально-экономическая модель, а распад СССР для меня – личная трагедия. Трагедия не только потому, что разорвано единое пространство, на котором проживает моя большая семья, не только потому, что снизился уровень благосостояния большинства людей, живущих на развалинах своей бывшей родины, но и потому, что я навсегда лишился отечества – нет его под небесами, и ни Россия, ни Украина не смогут мне заменить его, потому что в моем отечестве духовные ценности ценились выше всего, а братство народов было не только клише из официальной идеологии. Но виновен ли Горбачев в разрушении СССР?
Во время эфира мой оппонент Виктор Илюхин признал, что реформы были необходимы, но эти реформы можно было провести иным образом, и другой человек в Политбюро, Григорий Романов, готовился взять бразды правления в свои руки. Тут возникает сразу множество вопросов. Во-первых, Романов был сторонников жесткой линии, человеком не терпящим инакомыслия, и кроме «закручивания гаек» от него вряд ли можно было чего-то ожидать. Вопрос о том, можно ли было дольше сохранять советскую систему, мы ниже обсудим, а пока заметим, что третьей кандидатуры не было. Курс на реформу мог осуществить только Горбачев. Поэтому те, кто считает, что реформы были необходимы, должны принять историю такой, какой она была, без сослагательного наклонения. Да и вообще, что это за система, в которой первое лицо может быть обвинено во всех грехах и должно за них нести единоличную ответственность? Система, в которой нет сдержек и противовесов, в которой элиты бессильны остановить разрушительные действия зарвавшегося тирана? Обвинения в адрес Горбачева – это приговор системе, лишенной основного механизма, обеспечивающего выживаемость – гомеостаза. Такая система не могла не погибнуть.
Как же получилось так, что советская власть, при которой партия контролировала все стороны жизни, в которой могущественный КГБ сажал не только инакомыслящих, но даже поэтов и художников с «отклоняющимися» эстетическими взглядами (как это было при Романове с Иосифом Бродским), рухнула в одночасье? Как получилось так, что огромной страной правила воля одного-единственного человека, сам этот человек оказался неспособным справиться с грандиозностью проблем, а вознесшая его к вершине власти партия – неспособной что-либо изменить? Что делал КГБ? Что делала армия? Страна двигалась к пропасти, а все, кто должен был ее беречь, завороженно смотрели, как оседает эта махина, и долгое время не смели пошевелить ни одним членом, а когда пошевелили в августе 1991-го, то сделали это так, что разбили страну в мелкие дребезги, доказав тем самым свою импотенцию.
Отсутствие политической жизни в стране предопределило безраздельное господство бюрократии, и обеспечение ее безопасности и спокойствия стало одной из главных задач государственных структур. Кадры решают все – и в соответствии с этой сталинской формулой партийные механизмы обеспечивали вертикальную мобильность только тем, кто не угрожал существующему порядку вещей. А это были, преимущественно, люди двух типов. Идеалисты без оригинального взгляда, успешно интоксицированные господствующей идеологией, как правило, лишенные собственной воли, и деидеологизированные, но волевые прагматики, способные к мимикрии, готовые работать в любых наперед заданных условиях, лишь бы занимаемое положение могло обеспечивать их земные потребности. Любой человек с новыми идеями, «не от мира сего», с явно выраженными волевыми характеристиками воспринимался как угроза стабильности, угроза системе. В сталинские времена такие шли под вышку или на лесоповал, а после Хрущева у такого человека не было шанса занять в партийно-государственной иерархии высокое положение или, в редких случаях, удержать его. Оттого-то на верхних ярусах государственной власти и оказались слабаки, неспособные сопротивляться Генсеку тогда, когда советский корабль вошел в опасный вираж. Да и в результате драматической истории первой половины XX века в советском обществе людей такого типа осталось явно меньше критического уровня.
Горбачев в этом смысле оказался уникальным человеком. С одной стороны, его дед сделал социалистический выбор, и он не имел никаких оснований отрекаться от социализма и государственно-социалистической идеологии, а с другой, он почти вполне соответствовал чиновничьим канонам по своим человеческим данным. Он оказался и достаточно умелым интриганом, и достаточно волевым прагматиком, способным держать свою оригинальность в глубоких карманах своих партийных одежд. При этом он был лояльным последователем своего могущественного патрона, возглавлявшего либеральную линию в руководстве партии. Будь он иным – не видать бы ему не только поста Генерального секретаря, но и даже членства в Политбюро. Авторитаризм Горбачева, несомненно, мягче авторитаризма Суслова, Романова, Лигачева, Ельцина – его старших товарищей и ровесников. Именно благодаря этой мягкости и образовалось разноцветье партийной верхушки горбачевского периода, при котором самые разные мнения обрели право на жизнь. Демократизация страны началась с демократизации ЦК. Но эта мягкость имела и оборотную сторону.
Крупные реформы всегда создают угрозу режиму, который их начинает, и часто приводят к революциям. Чтобы избежать катастрофы, реформатор должен обладать глубоким знанием общества и государства, пониманием социальной динамики, иметь продуманный стратегический проект. При этом он должен быстро реагировать на неожиданные вызовы и уметь корректировать свой план. Ну, и иметь соответствующую харизму. Личностей такого масштаба в бюрократической системе быть не может, они вымываются временем вскоре после ее основания. Последним человеком в КПСС, который мог относительно безболезненно реформировать систему, был Лаврентий Берия. К моменту смерти Сталина он уже был готов пересмотреть основы политического курса, готов был освободить и реабилитировать политзаключенных и был способен опереться в своих реформах на новых людей. Но именно потому, что такие радикальные реформу были угрозой сложившейся бюрократии, Берия был арестован и уничтожен. Хрущев осмелился реализовать только часть бериевского плана, да и ту – по-пролетарски неуклюже, без интеллектуального блеска. Хотя и этого хватило для его свержения и перехода власти к совсем уже серой советской бюрократии. Страна лишилась будущего.
Когда Горбачев приступил к реформам, было слишком поздно. Реформа требовала энергичных усилий, энтузиазма, характерного для мобилизационной экономики. Народа, способного принять это условие в СССР уже не было. Идеологическое разложение, успешно начатое во времена Хрущева, дошло до крайности неверия и цинизма во времена Брежнева. Особенно сильно личный эгоизм и потребительство преобразили элиты. Реформу было делать не с кем. Конечно, имей Горбачев продуманную концепцию, действуй он, с одной стороны, не спеша, с другой, последовательно и твердо, он мог бы подготовить условия для реформаторского рывка, скажем, на пятом или десятом году своего правления. Но в том-то и дело, что Горбачева, как и любого другого функционера, прошедшего многочисленные партийные фильтры, такого плана быть не могло: он должен был усвоить взгляды своей партии. Не могло быть и потому, что для выработки стратегического плана нужно было знание социальной динамики, а социальные науки в СССР были заменены официальной архаичной, да еще и редуцированной Сталиным, марксистской идеологией. Понять общество, в котором они жили, руководители страны попросту не моги в силу своего невежества. И это не вина кого-то в отдельности – Андропова, Горбачева или их советников.
Спасибо Горбачеву, что в этих условиях он решился на реформу. Да реформа была обречена привести страну к катастрофе, но оставь они прежнюю систему, СССР рухнул бы с большим треском, не сумев войти в современность. Система, основанная на страхе, на запрете получать и распространять информацию, в том числе критически важные знания об обществе, в постидустриальную, информационную эпоху не могла быть конкурентоспособной. Жить в ХХI веке без компьютеров, ксероксов, интернета, поголовной телефонизации, это все равно что пытаться вывозить космические аппараты на космодром на конной тяге. А если бы компьютеры и прочая современная техника оказались в руках советских граждан, то ужасы ливийской революции, которую мы наблюдаем сейчас, показались бы нам цветочками. Впрочем, этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Разумеется, личные качества Горбачева ускорили крушение государства. Например, жесткий отказ от сталинского наследства, нежелание применять силу против собственных граждан положили начало росту ожиданий и требований, которые власти не могли удовлетворить. Китайцы на площади Тяньаньмынь показали, как можно остановить нарастание радикализма. Однако этот пример потряс мир. К тому же в СССР не было такой квалифицированной элиты, какой богат Китай, и тот, кто готов был бы применить силу, оставался бы уверен в верности своего курса, несмотря на потоки крови – совсем как Каддафи. Слава Богу, что у Горбачева не было решительности, которая при неизбежном отсутствии других качеств могла бы оказаться еще более губительной, чем его нерешительность.
Так что не Горбачев виноват в распаде СССР, а вся предшествующая история, и мы можем только благодарить Михаила Сергеевича, что он не дотянул до Югославского сценария. Низкий поклон ему.
