Убийства милиционеров в Приморье вызвали паническую реакцию властей и волну массовых симпатий к «неуловимым мстителям». Пока «вся королевская рать» с танками и авиацией безуспешно прочесывала тайгу в поисках новоявленных робин гудов, Интернет бурлил слухами и злорадством.
, – сокрушается один из офицеров краевого УВД, – . У приморских партизан не замедлили появиться подражатели. 12 мая в Пермском крае неизвестные расстреляли пост дорожно-постовой службы, один из сотрудников которой погиб на месте. Так же, как в 70-х чуть ли не половина немцев изъявляла готовность спрятать у себя бойцов РАФ, в сегодняшней России «лесные братья» найдут такую поддержку, какая не снилась ни одному политику или партии.
Параллели между событиями в Приморье и недавними волнениями в Междуреченске напрашиваются сами собой. И там, и тут – вспышки отчаяния доведенных до ручки жителей нищих, удаленных от центра городов и поселков. И там, и тут – стихийный протест, живо напоминающий крестьянские бунты. И там, и тут – дефицит достоверных данных компенсируется обилием дезинформации. И там, и тут фигурируют «программные» документы, подлинность которых сомнительна. Так, сообщается, что Роман Муромцев, от имени которого в сети был опубликован полубезумный «ПРИКАЗ № 1 Командующего Русской армией на Дальнем Востоке», оказался обычным уголовником, не причастным к подвигам «лесных братьев». Однако независимо от истинного происхождения этого документа, роль свою он сыграл. Националисты могут торжествовать очередную победу на мифотворческом фронте. Пока реальный Муромцев прячется на съемной квартире, его виртуальный двойник уже собирает под свои знамена толпы восторженных фанатов.
Впрочем, наряду с внешними сходствами, между кузбасской и приморской историями имеется и очевидная разница. Каким бы спонтанным ни был междуреченский протест, он был осмысленным, следовал определенной, пусть примитивной, тактике, идущей из 90-х годов, и, казалось бы, подтвердившей свою эффективность в Пикалево. Тот факт, что ненасильственная акция гражданского неповиновения переросла в столкновения с ОМОНом – следствие провокации властей, стремившихся репрессиями не допустить повторения «рельсовой войны». Ответом на силовой разгон протестующих стала попытка преодолеть ограниченность пикалевской тактики, внести в борьбу элемент организации, опереться на солидарность трудящихся и оппозиционных политических сил. Каково бы ни было происхождение «Обращения Союза жителей Кузбасса», в нем предлагались разумные меры, отвечавшие требованиям момента.
В случае с приморскими партизанами мы видим совершенно иную, люмпен-пролетарскую, разновидность бунта. Если верно, что причиной появления «лесных братьев» стала месть группы кировской молодежи за беспредел местной милиции, то это именно акт отчаяния, «революционного самоубийства». Подобным образом на рубеже XIX-XX веков действовали анархисты, уничтожавшие праздных буржуа и мелких служителей власти не столько из политических, сколько из экзистенциальных побуждений, и смеясь шедшие на эшафот.
Нет сомнений, что в нынешней России для подобного рода терроризма имеется богатая почва, непрерывно удобряемая правящей элитой. Так же, как Междуреченск стал логическим продолжением Пикалево, кровавые события в Приморье – закономерное следствие дела Дымовского. Мятежный майор, решивший рассказать «царю» правду о злых опричниках действовал точно по той же схеме, что и пикалевцы. И поплатился за это. Приморские «герильеро» к власть предержащим уже не апеллируют – они просто истребляют ментов.
Проблема в том, что иррациональный протест бесплоден по определению и чем больше поддержки он получает в обществе, тем более очевидна неспособность этого общества к эффективному сопротивлению. Вполне естественно, что выгоду из приморской драмы извлекут именно нацисты. Так же, как бессознательная ненависть к капитализму невежественного, деполитизированного и лишенного опыта классовой солидарности обывателя находит крайнее выражение в убийстве бесправных гастарбайтеров, убийство гастарбайтеров в милицейской форме является ударом не по системе, порождающей коррупцию и насилие, а по ее рабам. Зараженный ксенофобскими предрассудками рабочий видит в приезжем из Средней Азии или с Кавказа, прежде всего, конкурента на рынке труда, своего рода штрейкбрехера, отнимающего рабочие места у трудящихся коренной национальности. Взявшиеся за обрезы приморские парни, вероятно, мало чем отличаются от убитых ими рядовых ментов, таких же малокультурных представителей социального дна. Они мстят им за предательство общей для тех и других социальной среды.
Кто выигрывает от этой междоусобицы, угадать нетрудно. Сторонники авторитарного курса получают еще один повод для усиления репрессивного аппарата, в том числе – создания кастовой, противопоставленной трудящимся, профессиональной полиции. При этом значительная часть населения, уставшая от милицейского произвола и коррупции, наверняка поддержит подобное начинание. Рядовые сотрудники МВД, еще недавно сочувствовавшие Дымовскому и заявлявшие о нежелании разгонять социальные протесты, вероятно, сплотятся вокруг начальства. Спецслужбы и отделы по борьбе с экстремизмом, разумеется, усилят активность, так же как и нацистские подпольные группировки. Массовая поддержка безыдейной или реакционно окрашенной партизанщины не даст ничего, кроме выпускания пара, которое кровно необходимо власть предержащим. Единственный способ реально изменить положение вещей состоит в том, чтобы, объединив разрозненные очаги социального протеста, построить массовое, независимое от бюрократии и бизнеса движение рабочих и малоимущих, способное выдвинуть свою собственную, демократическую и антикапиталистическую программу. Отчаянию одиночек необходимо противопоставить силу коллективного отпора; примитивной националистической мифологии – идеологию классовой самоорганизации и солидарности; слепой ненависти – трезвое осознание своих интересов и целей ведущейся борьбы.