У страха глаза велики…
…А еще сильнее кошки зверя нет, говорит седая мудрость. Эти пословицы как нельзя лучше поясняют суть, пожалуй, самых горячих споров современных отечественных марксистов или по крайне мере тех, кто к таковым себя относит. Но кто та кошка, которая напугала марксистских мышей всех партий, течений и оттенков?
Феминизм!
И речь идет не о массовом движении женщин, отстаивающих свои права, а о нескольких работах известных заграничных профессоров преимущественно женского пола и немногочисленных местных популяризаторах их идей. Несомненно, что феминизм, пропагандируемый этим узким, но подчас шумным кругом, является буржуазным по своему характеру.
Находятся те, кому этот вполне очевидный факт дает повод поспешно возвести, как им кажется, надежные защитные сооружения, призванные остановить феминистское нашествие. Раз феминизм бывает только буржуазным, то надо приложить все силы для того, чтобы не пустить его сторонников за стены марксисткой крепости. Однако, если дело дошло до осады, то в крепости всегда есть «пятая колонна», которая готова открыть двери противнику при первой возможности. Предательство зреет среди тех, кто решился запятнать чистое имя марксизма и сделать его прилагательным, а значит, подчиненным и униженным по отношению к феминизму. Марксистский феминизм – это сочетание несочетаемого, чудовищный оксюморон, но вместе с тем и метка, выдающая ни много ни мало изменников дела рабочего класса.
Могут сказать, что я преувеличиваю и изображенная картина есть плод моей фантазии. Но если мы обратимся к очерку Юрия Симоненко «Марксизм и феминизм» (хотя правильнее было бы назвать его «Марксизм или феминизм»), то обнаружим вполне серьезным тоном высказанное обвинение в адрес «так называемых марксистских феминисток» в пособничестве буржуазным феминисткам. По Симоненко, если союз «так называемых марксистских» и обычных буржуазных феминисток победит, то нас ждет раскол рабочего класса на два параллельных рабочих класса по половому признаку.
Это могло бы сойти за шутку, но Симоненко слишком верит в могущество буржуазных феминисток и их «пособниц», чтобы шутить. Процитирую, чтобы не быть голословным: «Называющие себя “марксистскими” феминистки якобы применяют марксистский классовый подход, отделяя женщин рабочего класса от женщин класса буржуазии, но они также разделяют и сам рабочий класс, фактически превращая его в два параллельных рабочих класса, вводя свою “концепцию патриархата”, которая у них общая с другими течениями феминизма. Причем по линии “борьбы с патриархатом” “марксистки”-феминистки часто смыкаются с прочими феминистками, оправдывая такую смычку агитацией “неправильных” товарок в свое, “правильное” течение. Мужчин же они считают товарищами только тех, кто согласен с тем, что женщина-пролетарка “угнетена дважды”, капиталистической системой и “патриархатом” − то есть, самим товарищем-мужчиной» [1].
Присмотримся к этой крайне симптоматичной по своему характеру цитате поближе. И что же мы увидим? Панику, охватившую публициста, который даже стал злоупотреблять кавычками до такой степени, что в глазах рябит. Автор в испуге пускается в долгий поход против теории феминизма, чтобы предотвратить грядущую катастрофу рабочего класса. Но вместо того, чтобы тратить чернила на доказательство теоретической несостоятельности конструкций буржуазных феминисток, ему стоило задаться вопросом, насколько этот масштабный вредительский план по созданию двух параллельных рабочих классов может быть реализован на практике. Достаточно минимального мыслительного напряжения и капли здравого смысла, чтобы понять, что такой план попросту неосуществим, а значит, и весь испуг напрасен.
«Пусть себе буржуазные феминистки думают что хотят, но реальная жизнь поправит их идеи, подошьет их под себя, как костюм (а идеи на деле не более чем сшитый дурно ли, хорошо ли костюм, надетый на тело реальной жизни)», − вот каким должен быть ответ свободного от паники марксиста. «Но жизнь бывает дурной, а дурная жизнь порождает дурные идеи. Слишком часто человечество ходило в старых лохмотьях или довольствовалось безвкусной одеждой», − должен будет продолжить марксист, если он действительно заинтересован не только в критике несуразных идей буржуазного феминизма, но и в критике той общественной реальности, которая, будучи не в ладах сама с собой, обильно порождает призрачные духовные образования, дающие ложные ответы на действительные проблемы общественной жизни. «Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание» [2], − написал давным-давно некто Карл Маркс.
Марксистская критика идеологий заключается в выявлении того объективного общественного запроса, на который эти идеологии являются неудовлетворительными ответами. Буржуазный феминизм неверен не только потому, что он в теоретическом отношении допускает промахи, которые могут быть вызваны различными причинами, но прежде всего потому, что не дает правильного выражения действительному положению женщин и не может служить крепким идейным фундаментом для критики этого положения. Именно общественное бытие женщины является месторождением идей о женщине, и к этому источнику марксисту следовало бы направить свое внимание. Но именно этим с поразительной легкостью пренебрегают иные защитники марксисткой ортодоксии и начинают долгие блуждания в тумане теорий буржуазного феминизма, отбиваясь то одного призрака, то от другого. И выходит так, что вместо того, чтобы открыто смотреть на реальные проблемы женщин, люди, именующие себя марксистами, просто отговариваются от этих проблем, обрушивая всю свою критическую мощь на буржуазный феминизм. Общественное положение женщины для них остается в лучшем случае terra incognita, окутанной мифами, но еще чаще оказывается вне поля зрения, а значит, не получает правильного теоретического выражения. Отсутствие ответа сложно признать за ответ, но эта, казалось бы, азбучная истина не всем ясна.
«Сейчас женский вопрос не актуален. Если он и обсуждается в общественных дискуссиях, то лишь по инициативе теоретиков буржуазного феминизма, которые тем самым оправдывают свои ученые степени. Следуют же за их бредовыми идеями просто по недоразумению или глупости, других причин просто быть не может», − так рассуждают иные самозваные марксистские ортодоксы. Создается впечатление, что эти товарищи в результате долгих блужданий в лабиринтах буржуазных теорий не только теряют остатки марксистского мировоззрения (при условии того, что оно у них было), но и селятся на постоянное место жительства в своем странном мире, где женщины либо отсутствуют полностью, либо присутствуют исключительно в виде теоретизирующих буржуазных феминисток, профессионально рождающих несуразные идеи, которые можно то с героическим видом, то играючи опровергать.
Так, например, Симоненко легко разоблачает нелепость требования оплаты бытовых забот домохозяек («…вы получаете эту оплату в виде крыши над головой, еды в холодильнике, электричества, от которого работает холодильник, стиральная машина, пылесос, телевизор, компьютер и т. д.»), выражает негодование («…не завидую я детям, чьи матери считают свою материнскую заботу о них работой, за которую требуют оплаты»), обвиняет феминисток в неприязни к семейному быту и воспитанию детей и подводит под этим жирную черту с выводом о том, что Маркс и Энгельс не высказывали пожеланий разрушить семью как свободное сожительство мужчины и женщины, но лишь показывали неизбежность крушения буржуазной семьи.
Но если бы Симоненко вдруг решился бы на свой страх и риск принять всерьез тезис об объективном крушении буржуазной семьи и его последствиях и обратился к реальности, то он как минимум в половину сэкономил бы свое красноречие и оставил при себе столь изысканные по ядовитости инвективы. Обратимся к скупой статистике. Доля женщин, основным занятием которых является ведение домашнего хозяйства, в России в 2017 году составляла лишь 4,8%. Для сравнения: 63,3% женщин работают, а 21,7% находятся на пенсии, и даже студенток больше, чем домохозяек (7,5%) [3]. То есть абсолютному большинству мужчин не стоит опасаться гнева домохозяек, которые будут снимать с них последнюю рубашку, мотивируя это необходимостью платы за бытовые услуги. А если женщина и снимет рубашку с мужчины, то, скорее всего, для того, чтобы ее постирать, а затем погладить, дабы ее вторая половина выглядела достойно. А после эта женщина, как и ее избранник, отправится на работу, после которой ее ждет приготовление ужина, уборка, занятия с детьми. Но если вдруг женщина решит высказать своему благоверному свои возражения насчет подобного распределения бытовых обязанностей, то рискует получить в ответ тысячи отговорок или обвинений, в том числе и тех, на которые так щедр Юрий Симоненко.
Можно только гадать, как злые буржуазные феминистки при гипотетическом удовлетворении своих требований будут законодательным путем добиваться платы за домашнюю работу, но что мы точно знаем, так это то, какие усилия предпринимает и на какие ухищрения идет государство для взимания алиментов на детей с должников. «Анализ исполнительных документов указанной категории показал, что почти 83% от общего количества находящихся в ФССП России исполнительных производств о взыскании алиментов возбуждены в отношении мужчин. Женщин, задолжавших средства на содержание собственных детей, почти в 5 раз меньше» [4], – отчитывается перед обществом Федеральная служба судебных приставов по работе в первом квартале 2018 года. Но даже если алименты выплачиваются, то их сумма редко бывает достаточной для полноценного содержания ребенка. Не секрет, что основные заботы, связанные с воспитанием детей как в браке, так и после его расторжения в подавляющем количестве случаев ложатся на плечи женщин, и один этот факт показывает, насколько уязвимее положение женщины по сравнению с положением мужчины и насколько сильно оно зависит от внешних факторов: общей экономической ситуации, развитости системы социальной защиты материнства и детства, в конце концов, от добропорядочности и честности мужа или сожителя.
Но то, что высказывает Симоненко, вопреки его воле является лучшим способом агитации за справедливость требований буржуазного феминизма. Представляется картина, как молодой мужчина вроде бы марксистских взглядов читает женщине проповедь примерно такого содержания: «У тебя же есть стиральная машина, холодильник и микроволновка – и все это куплено мною, на мои деньги для тебя, чтобы облегчить тебе жизнь, а ты тут смеешь с меня требовать, чтобы я еще денег дал тебе на расходы! На что ты свою зарплату извела? Может, свою стряпню за еду считаешь, а то, что чуть-чуть покрутишься на кухне, – за работу? Да, и заботы тебе о детях в тягость, не думал, что ты такая плохая мать! Совсем обленилась, не следишь за чистотой в доме и смеешь высказывать неприязнь к семейному быту! Может быть, ты еще ко всему прочему решила феминисткой стать?». У собеседницы велик соблазн ответить: «А почему бы и нет!».
Как бы ни убеждал Симоненко себя и своих читателей, что поводов для возмущения у трудящейся женщины нет, женщины все чаще будут его высказывать и чем дальше, тем более громко и открыто. Причины этому стоит искать отнюдь не в том, что женщины повально зачитываются литературой идолов буржуазного феминизма. Не вызывает сомнений то, что сознание большинства женщин заражено буржуазными идеями (правда, не стоит переоценивать свободу от этих идей у мужской половины человечества), но было бы большим преувеличением считать, что буржуазно-феминистские по своему духу идеи среди них составляют сколь бы заметной величины. Напротив, любому непредвзятому наблюдателю очевидно, что их доля очень мала. Что касается подавляющего большинства женщин, то они живут в мире патриархальных предрассудков и впитывают они эти предрассудки, обходясь без усердного чтения Домостроя и катехизисов. Сам быт и общественные отношения, минуя царство высокоразвитых теорий, производят и поддерживают привычный взгляд на вещи и социальные роли людей. Вот с этим подкрепленным каждодневным опытом патриархальным мировоззрением сложнее всего идейно порвать женщине, обретшей осознание своего действительного положения. Ей с неизбежностью придется обратить свое возмущение именно против патриархальных привычек, и только ослепленный этими же привычками мужчина может утверждать, что такое возмущение напрасно. Именно так поступает Симоненко, ведь, с его точки зрения, повода возмущаться у трудящейся женщины нет, а право на абсурдный, но хоть какой-то бунт – это привилегия буржуазной феминистки с ученой степенью, и с такой женщиной Симоненко может развить многостраничную заочную дискуссию ради того, чтобы показать, что с обретением формального равенства женский вопрос утрачивает всякий смысл. Освобождение уже случилось, чего же еще желать? Разве что всяких глупостей.
Замечательно, что Симоненко не упустил случая отметить роль СССР в освобождении женщины, но так, чтобы, с одной стороны, задеть буржуазных феминисток, а с другой – не раскрыть всех аспектов советских преобразований. «Советская власть объявила войну тому неравенству, о котором писал Энгельс, и победила, вернув женщину в производство и сформировав фактически новый тип семьи» [1], − отмечает он. Но Юрий забывает, что именно капитализм вовлекал женщин в невиданных ранее масштабах в производство, в экономическую жизнь вообще. Социализм же продолжал эту тенденцию, но на других принципиально отличных социально-экономических основаниях. Но что это были за основания и как они поменяли реальное существование женщины, Симоненко не упоминает.
Похвально, что автор очерка связывает изменение института семьи с изменениями общественно-экономических отношений, но делается это механическим образом. Там, где надо видеть живой процесс, в котором долго изживаются явления прошлого, Симоненко видит перемещение поезда от станции Капитализм к станции Социализм: на первой станции вошли люди еще с буржуазными, а кое-где и с феодальными семейно-брачными традициями и привычками, а на следующей вышли уже готовые ангелоподобные жители коммунистического будущего. Заметим, что сейчас советскому проекту социалистического строительства нужны не похвалы, а критика, но в очерке Симоненко удивляет другое: за дифирамбами советской семье автор просмотрел то, что СССР уже давно нет и живем мы при капитализме. Вместе же с капитализмом не просто возвращается скрытая проституция, облеченная в форму буржуазного брака, победе над которой в СССР так радуется Симоненко, но и прямая форма проституции, не прикрытая никакими приличиями и оговорками. Достаточно посмотреть сводку криминальных новостей, чтобы узнать, что показательные облавы на притоны стали обыденностью, а если обратиться к материалам независимых журналистов в любом российском городе, можно окончательно ощутить, что с продажной любовью в нашей стране полный порядок. Но все это оказалось вне поля зрения борца с феминизмом и вопросом, как сказывается реставрация капитализма на реальном существовании женщин. Действительно, к чему это все, когда феминистки у ворот, а за стенами крепости зреет заговор?
Вернемся к советскому опыту освобождения женщины. Он предлагал, помимо слома всех препятствий и ограничений на пути к формальному равенству (что для начала XX века было более чем радикальным заявлением), еще и изменение условий массового участия женщин в производстве, которое при капитализме всегда означало неравенство и унижения (достаточно вспомнить неравную оплату труда и негласную, но при этом повсеместную традицию права первой брачной ночи на английских фабриках XIX века), а также нечто другое, что капитализм не может в принципе предложить, – нечто приближающее общество к достижению подлинного содержательного равенства между мужчиной и женщиной, приближающее больше, чем тысячи деклараций безоговорочного признания человеческого достоинства за женщиной.
На базе развития социалистического производства в СССР строилась система общественного воспитания и образования, здравоохранения, общественного питания и детского отдыха, росла доступная каждому гражданину сфера услуг, велась небывалая по охвату популяризация научного мировоззрения, шла борьба с суевериями, патриархальными предрассудками и религиозным мракобесием, массово пропагандировалось педагогическое знание и внедрялись в быт основы гигиены. Даже в самых отдаленных уголках страны возводились учреждения культуры и укреплялась система защиты женщин от семейного насилия. Без совокупности этих мер провозглашенное равенство полов осталось бы формальной декларацией. Для здравомыслящего человека очевидно, что без широкой программы, направленной на изменение условий существования женщины, ее полноценное участие в общественной жизни остается под вопросом. Женщины, если смотреть на дело по-марксистски, вправе требовать пересмотра своего общественного положения и критиковать всякое решение, связанное с их ежедневными нуждами, профессиональным и личным будущим. Без участия самих женщин изменить их существование невозможно.
Описывая положение женщин в послевоенной Западной Европе и рост феминистского движения, Симона де Бовуар отмечала: «Сегодня многие из них требуют для себя нового статуса… Им не нужно, чтобы их превозносили как женщин: они хотят, чтобы в них самих, как и в человечестве в целом, трансценденция одержала верх над имманентностью; они хотят, чтобы им наконец были предоставлены абстрактные права и конкретные возможности, без сочетания которых свобода не более чем мистификация» [5]. Прибегая к привычному для неё философскому жаргону, одна из самых известных и авторитетных теоретиков феминизма выразила мысль о том, что абстрактные права, за которые в середине XX века продолжали бороться женщины многих стран Западной Европы, сами по себе не дают полноценного доступа к участию в процессе изменения мира. Чтобы женщина смогла на равных с мужчиной участвовать в общественной борьбе и труде, необходимо реализовать целый комплекс мер, призванных разрушить устоявшиеся формы жизни, перепахать быт, привести к тому, что биологические особенности женщины, которые были веками тяжким ограничением для нее, стали моментом ее свободы, разделяемой вместе с ней всем обществом. Так, способность женщины к рождению ребенка на протяжении всей предыдущей истории человечества подчинялось общественным отношениям, характер и функционирование которых меньше всего завесили от воли женщин. Именно поэтому ребенок приходил в мир либо как дань общественным требованиям, либо как результат случайности; оба варианта исключают свободное сознательное решение и делают женщину заложницей неконтролируемых ею социальных отношений. Феминизм настаивает на том, что рождение ребенка должно перестать быть катастрофой, отделяющей женщину от участия в жизни общества, и стать, напротив, событием, влекущем за собой выстраивание позитивных отношений с миром. Будет ли марксист протестовать против такой постановки вопроса? По-моему, ответ очевиден. Другое дело, что марксист скажет, что феминистки, определив верно общее направление и цель движения, предлагают при этом либо извилистые, либо неверные пути для их достижения и именно за это они подвергаются справедливой критике. Но критика – это не ругань, она предполагает выявление сильных (если есть таковые, конечно) сторон критикуемого идейного течения. В феминизме сильные стороны определенно имеются, но они остаются тайной за семью печатями для Симоненко.
Но вернемся в СССР, где широко проводилась борьба за освобождение женщины. Конечно, этот процесс не был завершен, имелось множество недочетов и упущений, часто делались отступления, но общее направление движения было всем понятным. Женщина, жившая до Октябрьской революции, и женщина, чья общественная активность приходилась на 1970-е годы, представляли столь разительный контраст, что никому в голову не приходило отрицать революционных преобразований в деле охраны и защиты прав женщин. На любую попытку игнорировать новую реальность, сложившуюся в отношении полов, существовало множество вполне действенных ответов, запускающих механизмы приведения в чувства всякого гражданина, который стал бы вдруг тосковать по патриархальных временам, не говоря уже о попытках их возрождения. Именно поэтому советской женщине не нужно было обращение к ярким и экстравагантным формам защиты своих прав, которыми славится буржуазный феминизм. Так, никому не приходило в голову делать выводы об ущемлении прав женщин в СССР на основании подсчетов количества лиц женского пола в партийном и государственном аппарате. Какая разница, какого пола директор твоего завода, ведь это никоем образом не сказывалось на то, что ему придется считаться с объективными требованиями, относящимся к реальным нуждам и женщин, и мужчин? Участие женщин в общественной жизни и количество женщин, занимающих руководящие посты, неуклонно возрастало в СССР.
«Все советские годы шла массированная пропаганда феминизма, впрочем, без использования этого термина. Трактористка Паша Ангелина, женщина-посол Александра Коллонтай и т.д. были ролевыми моделями, которым следовало подражать. В СССР никогда не было неравной оплаты труда для мужчин и женщин − что до сих пор остается едва ли не главным пунктиком западных феминисток и что было нормой в США и многих европейских странах, вытекавшей именно из консервативно-религиозных устоев этих обществ. К тому же существовала мощная законодательная система социальной защищенности женщин на работе: декретные отпуска, сохранение рабочего места на период беременности, родов и воспитания детей, чего тогда не имелось на Западе» [6], − неожиданно расхваливает советский опыт в своей статье Максим Артемьев, журналист «Форбса» одного из столпов буржуазной прессы.
Интересно, насколько легко расхваливающий советские преобразования в области защиты прав женщин буржуазный журналист сходится в выводах с бойцом крепости марксисткой ортодоксии Юрием Симоненко, и вывод это звучит примерно так: «Нам эта заграничная зараза под названием феминизм не нужна». Различие позиций Артемьева и Симоненко прослеживается в том, что первый просто недоумевает, зачем такое диковинное явление пересаживать на отечественную почву, а второй погружается в теоретические глубины, вычерчивая монструозный образ марксистских феминисток – самой пугающей разновидности женщин. Откуда же, по Симоненко, берутся марксистские феминистки, кто они такие?
Мы узнаем, что «явление это, как и все “модное” и “прогрессивное”, пришло в российскую полупериферию из стран центра и пока еще не окрепло настолько, чтобы оформиться в политическую организацию или партию, но дело явно движется к этому» [1]. Симоненко легко сводит суть идейного течения к моде, а так как модное законодательство пишется в других странах, то получается, что отечественные граждане (в данном случае, гражданки) обречены на подражание. Раз речь идет о подражании, то никаких корней в реальности нашей страны это явление иметь не может. Для Симоненко мода – причина более чем достаточная для того, чтобы возникла опасность появления могущественной партии, хотя если это женская партия, то без моды обойтись не могло, ведь кто-кто, а женщины падки на модные аксессуары, в том числе идейные, для них это что-то вроде духов от известного бренда.
Блюститель чистоты марксисткой ортодоксии сам не замечает, что таким сомнительным аргументом можно многое объяснить. К примеру, появление марксизма в Российской империи, которое также было результатом «моды». Марксизм – европейское идейное течение, идеология пролетариата, а Российская империя – страна особая, в ней пролетариата было в разы меньше, чем крестьянства. Что же касается большевизма, то это особый русский коммунизм: переварили зарубежную моду своими тысячекилометровыми просторами. Именно так – сочетанием моды и русским мессианством – объяснял марксизм-ленинизм Бердяев. Но если бердяевскую логику применить к феминизму, то с потерей модной славы он вполне мог бы окунувшись в третьеримскую купель, стать частью нашей отечественной тысячелетней культуры. И не такую невидаль приручали! Но эта возможность отрицается хранителем марксисткой чистоты прямо с порога. И с праха создан и в прах он обратится. Модой был, модой и останется. Но мода – вещь быстропроходящая и изменчивая, стоит ли из-за нее так нервничать? Феминизм не иначе как легкая простуда без вмешательства врачей пройдет.
Но продолжим. Симоненко пишет: «Я лишь обозначил симптоматику, констатировал: субкультура феминисток есть, и эта субкультура уже начала проникать в “левую” среду под видом так называемого “марксистского” феминизма. Но это следствия» [1]. Следствия чего, спросим мы? Неужели моды, моды на все западное? Симоненко, спохватившись, оговаривается: «Откуда болезнь, угрожающая российской “левой”, проникает в умы будущих “марксисток”-феминисток? Кто-то ответит просто: “с Запада!”, имея в виду, что, как и большинство субкультур, российский феминизм суть подражание феминизму западному. Отчасти это, конечно же, так. Но только отчасти» [1]. И это «только отчасти» остается без пояснения, примерно как любимый в свое время поэтический оборот Бориса Гребенщикова «что-то еще».
Разъяснение этого «только отчасти» ведет борца за чистоту марксисткой ортодоксии к сравнению феминисткой субкультуры с другими субкультурами (молодежными, отметим про себя). Последуем и мы за Симоненко и посмотрим, что такого уникального есть у обеспокоившего его варианта контркультуры. И снова вспомним Бориса Гребенщикова: «Панки любят грязь, а хиппи – цветы», а вот феминистки, если верить борцу за марксистскую ортодоксию, цветы радикально не любят, грязь воспринимают нормально, но это не главное, главное то, что они … много читают. «Это только на первый взгляд может показаться, что чтобы нормальная девушка или женщина стала феминисткой, ей достаточно перестать брить ноги и подмышки, выкрасить волосы на голове в кислотно-ядовитый цвет, наделать побольше татуировок и вставить как можно больше железа в разные части тела, надеть уродливую (чтобы окружающие не “объективировали”) одежду и избегать часто мыться. Все это “преображение” имеет идеологическую основу. Феминистки много читают» [1]. Получается, для женщины вершиной контркультурного поведения является не экстравагантный внешний вид (тут они мастерицы неожиданно меняться), но обильное чтение.
Записав феминисток в субкультуру, Симоненко не замечает два обстоятельства, первое из которых заключается в том, что представителей любого идейного, социального или политического течения можно утрамбовать в понятие определенной субкультуры, добавив соответствующие прилагательное. Можно, например, сказать, что есть зюгановская субкультура, для представителей которой не так важен внешний вид и чтение марксисткой литературы, как ностальгия по СССР, вера в доброго дяденьку Грудина и обряд хождения на выборы. Что касается сравнения феминисткой субкультуры с молодежными субкультурами, то тут есть момент, который Симоненко не приходит в голову: молодым ты становишься и перестаешь быть, а вот женщиной, за исключением крайне редких обстоятельств, – нет, с этим живешь всю жизнь. Молодежные субкультуры не ставят задачи внести глубокие изменения в жизнь общества, концентрируясь прежде всего вокруг неформального досуга, феминистки же видят своей целью изменение общественного положения женщин. Проще говоря, они ставят женский вопрос в связи с проблемой изменения жизненного уклада и привычек всего общества. Отсюда и столь удивляющее Симоненко стремление к обильному чтению, которое является необходимостью для представителя любого общественного течения, которое определяет в качестве смысла своего существования изменение действительности. Для того, чтобы изменить действительность, ее надо понять. Можно критиковать теоретиков феминизма за то, что общественная действительность предстает в их идеях однобоко, неполно, ошибочно, но то, что они обращаются к существованию женщины в современных общественных условиях с точки зрения изменения этих условий, делает им честь. Но марксистский ортодокс видит здесь что-то вроде субкультурного шибболета: мол, панки похваляются ирокезами, а феминистки – знанием модных теорий.
В феминизме Симоненко видит то чудачество, то дьявольскую опасность, но никак не выражение объективного общественного запроса. Для него при советской власти женский вопрос был окончательно и решен в нашей стране. В этом Симоненко поддерживает буржуазный журналист Артемьев: «Гендерное разнообразие – великая вещь на самом деле, и россияне это давно поняли, не нуждаясь в высокопарной риторике. Когда в экономику на равных включены как мужчины, так и женщины, то это приводит к раскрытию потенциала каждого индивидуума, что, в конечном счете, идет на пользу всем» [6]. Так что, женщины, раскрывайте свой потенциал, а вот рот для возражений раскрывать не смейте, ведь этот мир для вас теперь как дом родной.
Марксисту претит высокопарная риторика, которая звучит в приведенной цитате буржуазного журналиста, но запомним, что и Симоненко, и Артемьев считают феминизм зверем, излишним в отечественной фауне. Симоненко, правда, добавил бы, что стоит истребить этого зверя и в ареале естественного обитания, потому что европейских левых брак с феминизмом привел к поражению, и пусть для нас это будет уроком бдительности. Главной причиной ненужности российскому обществу феминизма являются (и по Артемьеву, и по Симоненко) старания советской власти по части ликвидации неравноправия вообще и неравенства между мужчиной и женщиной в частности. А потому любое недовольство женщин можно пресечь через демонстрацию успеха отдельных женщин в современном обществе. Могу предположить, что марксист Симоненко ответит на возмущение женщин примерно так: «Что же вы подняли вой о неравенстве, посмотрите, сколько ваших сестриц ученые степени имеют и сочиняют для вас теории, призванные убедить вас в том, что вы угнетены, и расколоть рабочий класс!». Буржуазный журналист, которому несвойственен страх раскола рабочего класса, всей своей статьей радостно утверждает: «Посмотрите, дорогие сограждане, сколько женщин у нас в администрации и бизнесе, побольше, чем в иных европейских странах! Можно и больше, но и так неплохо!».
Но такие «ответы» говорит скорее о том, где вращаются и с кем общаются доблестные отрицатели феминизма. На женщину-работницу, а таких абсолютное большинство среди женщин, подобные аргументы не подействуют. Может, для кого-то будет открытием, что не все женщины (и даже мужчины) проявляют стремление стать научными деятелями с мировыми именами и успешными представителями бизнеса. Отсутствие такого стремления – результат объективных общественных ограничений и механизмов разделения труда, а также того, что не все имеют к этим родам занятости субъективную предрасположенность. Не может общество состоять сплошь из ученых и предпринимателей, большинство женщин (как и мужчин) заняты в иных сферах. Куда чаще среди женщин встречаются продавщицы, швеи, учительницы, бухгалтера, чем дипломированные создательницы возмутительных для Симоненко теорий. Женщину-работницу интересуют конкретные проблемы, связанные с ее жизнью: как удержаться на работе, как устроить детей в детский сад, как получить для себя и своих детей достойное медицинское обслуживание, как защитить себя от унижений на трудовом месте и в быту и т.д. Вся совокупность проблем, возникающих вокруг общественного положения женщины, называется женским вопросом. Неужели ему сейчас нет места в общественных дискуссиях, как считают иные товарищи?
Трудно отрицать, что наша страна за последние несколько десятилетий не только потеряла значительную часть промышленного потенциала, но и лишилась широкой государственной программы по действенной охране и защите прав женщин. Современное буржуазное государство предпочитает откупаться подачками, снабженными громкими названиями и разрекламированными как панацея от всех общественных бед, и продолжает ежечасно лить пошлый елей «духовности». Стоит ли удивляться, что те явления, которые связывались с дремучим прошлым, возвращаются и становятся частью обыденной жизни. Под окропление святой водой и пение муэдзина вновь утверждают средневековую патриархальную мораль. Фашиствующие и черносотенные мыслители не прочь порассуждать о святости очага и гармонии в отношениях между полами, которое было в прошлом и которое хорошо бы насадить, внедрить, учредить вновь на нашей благословенной почве. Со всех сторон, не жалея сил и средств, казённые СМИ стараются внушить женщине то, что нет у нее повода протестовать. И марксист Симоненко присоединяется к этому хору. В ситуации, когда идет разрушение всех завоеваний Октябрьской революции, он «лучше выдумать не мог», как начать борьбу с буржуазным феминизмом, видимо, считая, что это самый главный враг коммунистического движения! Но если марксисты сегодня и находятся в осаде, то явно не в осаде ордами феминисток. Товарищу Симоненко не приходит в голову, что при нынешних условиях буржуазное феминистское движение, если оно станет массовым, окажется прогрессивным шагом, особенно в той его части, которая будет касаться борьбы с домашним насилием и воспитанием в женщине элементарного самоуважения.
Может быть, Симоненко боится, что буржуазные феминистки дурно подействуют на женщин из марксистского движения и собьют их с правильного пути? Это напрасно, во-первых, потому что осознавший верность марксизма человек вряд ли будет соблазнен глупостью (а Симоненко потратил столько сил, чтобы доказать, что феминизм не более чем глупость), а если и соблазнится, то сознание его было неглубоким и такой человек принесет больше вреда, чем пользы. Отличный способ очистить ряды от неустойчивых элементов дают нам буржуазные феминистки! Во-вторых, соблазнять фактически некого: женщин в коммунистическом движении раз-два и обчелся. Для того, чтобы женщин у марксистов кто-то увел, нужно сначала завоевать доверие этих женщин, а с этим дело обстоит плохо, и едва ли позиция Симоненко переломит ситуацию.
Именно об этом стоит задуматься марксистам, найти объективные причины такого печального обстоятельства, дать практический ответ на женский вопрос, а не бегать от него и не прятать по-страусиному голову. Отрицание актуальности женского вопроса Симоненко и ему подобными приводит к тому, что буржуазные феминистки получают возможность вербовать начинающих осознавать свое угнетенное положение трудящихся женщин. Да, буржуазные феминистки дают неправильный ответ, но так дайте, если вы марксисты, правильный ответ, а не отделывайтесь отговорками. Придет к вам женщина со своими бедами и решится заговорить о них, как может, как умеет, а вы скажете, что это все не важно, есть дела посолидней. Есть классовая борьба, а для классовой борьбы женщины и ее проблем просто не существует. А будет настаивать, так аттестуете ее как буржуазную феминистку, и делу конец. Отличный у вас марксизм выходит, товарищ Симоненко!
Подавляющие число женщин нашей страны – это трудящиеся женщины. Ученых, производящих странные и не очень теории, удачливых бизнес-леди и разгневанных домохозяек капля в море по отношению к числу представительниц других профессий и сфер занятости. На работе и в быту женщины сталкиваются с проблемами, часть которых мужчинам не известна вовсе, а другая часть затрагивает их значительно реже, чем женщин. Это очевидные факты, и позволю себе даже не уточнять, что имеется в виду. Трудящиеся женщины составляют объективное единство, социальную группу, имеющую свою специфику, существование которой невозможно отменить никакими теоретическими ухищрениями.
Рабочий класс также представляет единство, которое включает различные категории трудящихся, в том числе и трудящихся женщин. Классовая борьба рабочего класса во всех ее формах (экономическая, политическая и идейная) является борьбой против эксплуатации и за освобождение (экономическое, политическое и идейное) всех категорий трудящихся. Борьба за права женщин является важной частью, необходимым моментом классовой борьбы. Рабочий класс кровно заинтересован в борьбе за права женщин, без этой борьбы немыслим успех общей борьбы рабочего класса за свое освобождение. Никто, кроме коммунистов (если они коммунисты не только по названию), не может быть последователен в деле отстаивания прав женщин. Именно коммунистам как сознательным представителям рабочего класса лучше всех известно, что наступление на права женщин бьет по всему рабочему классу. Это знает любой сознательный трудящийся мужчина на собственном опыте. Всеобщее освобождение человека не может стать реальностью без того, чтобы права женщин были надежно защищены.
Именно поэтому, будь Симоненко марксистом, то он бы не пугался бы зря и не бил бы напрасно во все колокола, услышав, что кто-то завел речь о синтезе марксизма и феминизма. Он спокойно бы ответил бы в том духе, что такой синтез излишен не потому, что женский вопрос чужд марксизму, а потому, что борьба за права женщин является необходимым моментом и важнейшим направлением борьбы рабочего класса за свое освобождение. В теоретическом отношении это означает, что требуется не механическое объединение отдельных элементов, позаимствованных из концепций буржуазного феминизма, с марксизмом (до этого Симоненко догадался), а изучение, популяризация, пропаганда и развитие марксистского взгляда на женский вопрос в связи с современным положением женщины (это уже не укладывается сознании Симоненко). Но было бы ошибкой считать, что от концепции буржуазного феминизма можно отмахнуться, как от надоедливой мухи. Буржуазная наука и теория, в данном случае буржуазный феминизм, является косвенным, непрямым, искаженным выражением истины, но часто именно буржуазная мысль улавливает в превратных формах актуальные тенденции в общественной жизни. Задача марксисткой критики – обнаружить эти моменты, критически усвоить их и правильным образом развить, сделав их достоянием марксисткой теории. Это идейное направление борьбы рабочего класса можно назвать марксистским феминизмом, а можно приложением метода исторического материализма к женскому вопросу – есть ли смысл спорить о словах? Но Симоненко так напуган словом «феминизм», так боится того, что женщины вдруг обретут свой голос и начнут участвовать в обсуждении общественных вопросов, касающихся их непосредственно, что теряет связь с реальностью и начинает верить в выдуманное им самим могущество буржуазных феминисток, сочиняет историю про сговор марксистских и буржуазных феминисток, который несет непоправимые беды рабочему классу. Но если бы Симоненко отбросил свой страх, он бы увидел, что марксистский феминизм – это не более чем изучение истории женского вопроса с точки зрения исторического материализма и практическое применение марксистских методов борьбы прежде всего силами самих женщин.
Могут возразить, что такого явления в нашей общественной жизни нет, что женщин очень мало среди профсоюзных деятелей и политических активистов, что даже в марксистских кружках женщин единицы. Соглашусь, но из этого согласия не следует вывод, что женский вопрос неактуален. Напротив, целью сознательных марксистов должно стать привлечение женщин к участию в коммунистическом движении, участию в качестве не молчаливых статисток, но имеющих свой голос и свою позицию равноправных товарищей. Конечно, наивно считать, что такой результат достижим в один миг. Потребуются большие усилия со стороны как коммунистов-мужчин, которых ныне большинство, так и женщин, стремящихся к настоящей защите своих прав. Но уже сейчас можно перестать бояться женщин, которые осознают свое положение и могут при этом ошибаться, заблуждаться, высказывать неоднозначные суждения. Этот самый простой и самый первый шаг вызывает, судя по всему, ужас у Симоненко и ему подобных горе-марксистов, которые свои личные страхи и раздутое мужское самолюбие выдают за защиту марксисткой ортодоксии, но на деле вредят марксистскому движению, причем вредят так, как ему не смогут навредить и сотни самых крикливых и богатых на тиражи теоретиков буржуазного феминизма.
Александр Дубровских
Анна Дубровских
- Симоненко Юрий. Марксизм и феминизм http://samlib.ru/s/simonenko/marxism_and_feminism.shtml
- Маркс К., Энгельс Ф. Т. 3. С. 25
- Женщины и мужчины России 2018. Статистический сборник. М. 2018 – с. 93
- Должники по алиментам – молодые и трудоспособные https://fssprus.ru/news/document25838207/?print=1
- Бовуар С. де. Второй пол. – СПб. 2019. – с. 183
- Максим Артемьев. Исторический феминизм. Почему в России так много женщин-руководителей. https://www.forbes.ru/forbes-woman/358537-istoricheskiy-feminizm-pochemu-v-rossii-tak-mnogo-zhenshchin-rukovoditeley
