Со времен битвы под казацким местечком Полтава прошло 300 лет. Но этот большой пустырь со старыми курганами разных эпох до сих пор служит местом ожесточенного сражения двух государственно-патриотических идеологий – враждебных друг другу, однако тождественных по своему классовому существу. Две мифологии схлестнулись между собой в священном бою, и буржуазия России и Украины уверенно побеждает в нем народы своих стран, одураченные шовинистической пропагандой.
Патриотический российский официоз видит в Полтаве победоносный символ великодержавной традиции и борьбы против «украинского сепаратизма». В свою очередь, официозная идеология украинского государства толкует полтавский юбилей как трагическую неудачу, помешавшую евроинтеграционным устремлениям Украины. Хотя убедить в это современную Европу так и не удалось – даже под шумок юбилейных торжеств. Наш товарищ, вернувшийся со встречи уполномоченных по правам человека в Стокгольме, рассказывал об отчаянных и безуспешных попытках открыть памятник гетману Ивану Мазепе, которые предпринимало украинское посольство в Швеции. Хеннинг Зюсснер, ректор народной школы в Мальмё, подтвердил нам, что юбилей поражения короля Карла отмечают шведские историки, тогда как политики не уделили ему внимания на государственном уровне. Шведский капитал интересуют не исторические символы-симулякры, а херсонские черноземы, на которых обосновалось аграрное королевство скандинавов с туземным брэндом «Чумак».А также дешевая сила – от рабочих на предприятиях «Тетра Пак» до персонала IT-фирм, нуждающихся в высококвалифицированных украинских программистах.
Ныне история Украины, отраженная в массовых представлениях, представляет собой миф, корректируемый в соответствии с политической конъюнктурой. Чтобы осознать тотальность этой мифологии, не надо копаться в бритых головах киевских подростков-неонацистов: ведь сам президент Украины Ющенко верит в подлинность «Велесовой книги» и почти официально признает свою родословную от последнего запорожского кошевого Калнышевского, которую состряпали президенту угодливые придворные лакеи. В общественном сознании двух стран живет стойкий «пророссийский» образ гетмана Богдана Хмельницкого (наряду с расхожим «антироссийским» имиджем Ивана Мазепы) – однако эти мифологические портреты крайне далеки от оригиналов. Согласно «Русской истории…» Николая Костомарова, Хмельницкий еще в молодости участвовал в походе польских войск на Смоленск – и даже якобы получил золотую саблю от короля Владислава за молодецкую рубку с московской дворянской конницей. Вступив в затяжную войну с коронным войском и ополчением польских магнатов, казацкий гетман проводил прагматичную дипломатическую политику, пытаясь заключать ситуативные альянсы буквально со всеми соседями Речи Посполитой. Уже после Переяславской рады, накануне смерти, Богдан против воли Москвы участвовал в организации политического союза ни с кем иным, как со шведским королем Карлом Х Густавом – дедом будущего участника битвы под Полтавой. Только сепаратный мир между польским и московским правительством, предавшим интересы своих украинских вассалов, спас Польшу от окончательного военного поражения с перспективой раздела земель. Впрочем, сам Хмельницкий также был лишен сантиментов в отношении к своим московским союзникам: незадолго до смерти в переписке с королем Карлом обсуждал намерения совместно ограничить западные границы царских владений берегами реки Березина.
На фоне самостоятельной политики своего предшественника Иван Мазепа выглядит откровенно «промосковской» фигурой – ведь он более двух десятилетий верой и правдой служил царю Петру и, пожалуй, больше всех других гетманов сделал для окончательного превращения Украины в провинцию нарождающейся империи. Коломакские статьи, подписанные Мазепой в 1687 году, фактически покончили с самоуправляемой казацкой автономией, сложившейся после походов Хмельницкого с ее относительно демократичным устройством. Гетманщина именовалась в них «Малороссийским краем гетманского регимента их царского пресветлого величества самодержавной державы». Казачество утратило право избирать гетмана без согласия московского царя, тогда как гетман, в свою очередь, больше не мог без царской воли сместить казацкую старшину, которой вменялось в обязанность доносить в Москву обо всех гетманских делах. Коломакский договор впервые предписывал разместить на территории Гетманщины полк московских стрельцов – за свет местных жителей. А новоизбранный гетман, ставший больше похожий на царского наместника в Малороссии, терял право на самостоятельное сношение с иностранными государями и не мог более самостоятельно распоряжаться землями запорожского Войска. Такова была цена гетманства Мазепы – и он без колебаний принес ее ради власти, а затем с немалым усердием внедрял административную российскую систему, окончательно превращая Левобережную Украину в царскую провинцию.
«Скоро выказал Мазепа свои панские замашки и стал вразрез с народными стремлениями. Это тем более было для него неизбежно, что, действуя в польско-шляхетском духе, он одинаким образом должен был поступать для того, чтобы заслужить расположение московского правительства и удержаться на приобретенном гетманстве… позволил старшинам обращать казаков к себе в подданство и отнимал у них земли. Мазепа первый ввел в Малороссии панщину (барщину) или обязательную работу, в прибавку к дани, платимой земледельцами землевладельцам, у которых на землях проживали. Мазепа строго запрещал посполитым людям поступать в число казаков, и этим столько же вооружал против себя малорусскую простонародную массу, сколько угождал видам московского правительства, которое не хотело, чтобы тяглые люди, принуждаемые правительством к платежу налогов и отправлению всяких повинностей, выбывали из своего звания и переходили в казацкое сословие, пользовавшееся, в качестве военного, льготами и привилегиями», – читаем мы у Костомарова. Кто-то поразится, но нынешний «национальный герой Украины», выставляемый в виде символа борьбы за ее независимость, по существу удерживал свою власть на царских штыках. «Гетман, – извещает один путешественник, посещавший тогда Малороссию, – стрельцами крепок, без них хохлы давно бы его уходили, да стрельцов боятся, от того он их жалует, беспрестанно кормит и без них шагу не ступит».
«Ненавистные монархи, среди которых мы живем, как львы лютые», – писал уроженец Полтавы Петро Иваненко по прозвищу Петрик, ярый политический противник Мазепы, о котором почти не упоминает «патриотическая» украинская историография. «Позволили нынешнему гетману раздавать старшинам маетности, старшины позаписывали себе и детям своим в вечное владение нашу братью и только что в плуги их не запрягают, а уж как хотят, так и ворочают ими точно невольниками своими: Москва для того нашим старшинам это позволила, чтоб наши люди таким тяжким подданством оплошились и замыслам их не противились», – дополняет он картину классового альянса казацкой старшины и царских властей. Впоследствии Мазепа организовал убийство бежавшего к татарам Петрика, не пожалев за это награду в тысячу рублей серебром.
Эта историческая правда не оставляет шансов великодержавным представлениям о предпосылках полтавского краха короля Карла, питавшего иллюзии, что к его армии присоединятся антимосковски настроенные жители Украины. Казаки в массе не поддержали гетмана в его альянсе со шведами – но вовсе не из чувства «славянско-православного родства» или верноподданнических симпатий к царю Петру, а в силу выраженных социальных причин, подробно описанных на страницах «Русской истории…»: «Уже давно в Малороссии происходила социальная борьба между “значными” казаками и чернью; к первым принадлежали зажиточные люди, имевшие притязание на родовитость и отличие от прочей массы народа; чернь составляли простые казаки, но к последним, по общим симпатиям, примыкала вся масса поспольства, то есть простого народа, не входившего в сословие казаков, но стремившегося к равенству с казаками… Малороссия не пошла за своим старым гетманом: интересы простонародной массы были противоположны интересам старшин и вообще богатых и значных людей казацкого сословия. Последние понимали вольность в таком смысле, чтобы привилегированный класс, вроде польской шляхты, управлял всею страною и пользовался ее экономическими силами за счет остального народа – так называемой черни, а простонародная громада хотела полного равенства, всеобщего казачества».
Казацкую старшину, еще вздыхавшую по утраченной вольнице, по большему счету устраивало укрепление российской администрации, которая гарантировала ей господство над низами, еще не обращенными в крепостное рабство. В то же время рядовое казачество не видело оснований поддерживать гетмана, который лишил его старинных привилегий и прав. А наиболее радикальная часть казаков была готова бороться за их возвращение не только со шведами или русскими, но и с собственной «значной» верхушкой. «Замечательно, что запорожцы, всегда державшиеся интересов черни в борьбе с казацкою старшиною, и на этот раз заявили такое требование, которое было противно как Петру, так и Мазепе, чтобы в Малороссии не было старшины, и чтобы весь народ был вольными казаками, как в Сечи», – пишет об этом все тот же Костомаров.
Эти устремления проявились в поддержке народного восстания Кондратия Булавина, охватившего Нижний Дон вместе с землями Слободской Украины. Монархическая историография подчеркнуто именовала мятежного атамана «сообщником изменника Мазепы», пытаясь свести социальные причины его выступления к акту предательства «государя» – который потопил в крови выступление беглых крепостных холопов, ставших на Дону вольными казаками.
Сам гетман Мазепа, циничный и беспринципный политик, типичный для того времени, ничем не уступал своему покровителю Петру, о моральных достоинствах которого подробно писал Лев Толстой: «С Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской истории. Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь 1/4 столетия губит людей, казнит, жжет, закапывает живых в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует… сам забавляясь рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных членов и подобиями Евангелий – ящиком с водкой… коронует блядь свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына… и не только не поминают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему». Эта характеристика канонизированного российской историографией монарха, мало известная нынешнему российскому обывателю, показывает, что он во всех отношениях стоил своего многолетнего любимца Мазепы. А самого гетмана можно считать изменником лишь в том смысле, что, став проводником царской политики, он изменил демократическим правам казацких низов, с кровью добытым в ходе крестьянских войн с королевской шляхтой.
В Полтавской битве не было правых и не правых: царские и королевские войска с примкнувшей к ним казацкой старшиной боролись за право грабить и обращать в рабство живший на этой земле народ – точно так же, как они грабили народы Швеции и России. Жители украинского Левобережья стали главными жертвами последнего аккорда Северной войны, забравшейся так далеко в южные степи. Почести пленным шведам, любезно оказанные победившим царем, разительно контрастируют с «наградой» запорожцам, ненавидевшим гетмана, которых зверски убивали посланные на погром Сечи войска. Победа шведов с очевидностью привела бы к схожему результату. «Борьба за независимость» (как сегодня называют политику Мазепы украинские пропагандисты) вообще не стояла тогда на повестке дня – поскольку намерения гетмана не шли дальше желания получить нового сюзерена, который и дальше обеспечивал бы господство «эффективных менеджеров» из числа «значной» верхушки (что очень напоминает «евроинтеграцию» нынешней украинской буржуазии). Российские и шведские войска одинаково зверствовали на украинских землях. Украинские историки, которые со смаком описывают зверства войск Меншикова в гетманской столице Батурине, ни словом не поминают убийства и насилие со стороны шведов, которые по-европейски разграбили или сожгли Веприк, Зеньков, Опошню, Лебедин, Коломак и десятки других сел и местечек, спровоцировав партизанские выступления местных крестьян. Однако и шведская, и русская солдатня вела себя точно так же, как любая европейская армия этой эпохи. И украинское казачество ничуть не уступало им в зверствах и грабежах в захваченных городах – как в чужих странах, так и непосредственно на земле «родной» Украины, где жертвами казацкого грабежа становились отнюдь не только страдавшие от всех погромов евреи.
Коронованные и вельможные деспоты эпохи Мазепы, Петра и Карла не заслуживают того, чтобы делать из них национальных героев. Вернее сказать, это герои для правящих классов, которые и сегодня правят простонародьем на землях бывшей Гетманщины, польской короны и Московского царства. Тезис об оплаченном кровью прогрессе, которому якобы способствовал успех петровских штыков, не выдерживает исторической критики «снизу». Превращенная в провинцию империи Гетманщина на полтора столетия оказалась в хозяйственном запустении, а ее жителей обратили в крепостное рабство, с которым покончили когда-то походы Хмельницкого и Кривоноса. Эта «Руина», описанная в стихах Шевченко и отраженная в его трагической судьбе, тянулась до конца XIX века – когда бурное развитие капиталистических отношений вызвало интерес к аграрному потенциалу Украины и рудно-угольным залежам южных степей, оживив тмошнюю темную и забитую жизнь.
Це той первий, що розпинав
Нашу Україну,
А вторая доконала
Вдову-сиротину.
Кати! кати! людоїди!
Наїлись обоє, Накралися
– мог с полным основанием сказать о последствиях петровского «прогресса» великий народный поэт, родившийся крепостным рабом, и угодивший за эти стихи на царскую каторгу. А «Очерки экономической истории русской буржуазии» старого большевика, марксистского экономиста Александра Спундэ дают систематический анализ мифа о прогрессивности петровских реформ – который еще ранее критиковали Плеханов и Герцен.
«Зародышу будущего Петр придает реакционную социальную форму. Решение непосредственного задания – смягчения военной слабости России – обеспечивается таким методом, которой на протяжении почти двух столетий будет неминуемо тормозить рост всего народного хозяйства России. Петр с успехом создал крепостную фабрику. Этим он настолько укрепил класс феодалов и настолько ослабил неминуемый рост буржуазных отношений, что российское дворянство, которое вначале его царствования почти полностью исчерпало внутренние силы, сумело сохранить монопольную власть еще на двести лет. С этой точки зрения потрясающая картина гнилости послепетровской России является естественным и закономерным последствием успеха его реформ… Крепостная промышленность Петра, усиливавшая феодализм, давала убийственно малый рост производительности труда. Пушек и ружей становилось больше. Но пахали по-прежнему деревянной сохой, не строили в сколько-нибудь удовлетворительном количестве станков для ремесла и промышленности… Огромная военная сила крепостного государства дала ему возможность успешно вести непрерывную войну против собственного русского и инонационального крестьянства… Реформаторская деятельность Петра представляет собой яркий пример того, к каким результатам может привести быстрое развитие производительных сил, если оно не служит формированию соответствующих общественных отношений», – читаем мы в работе Спундэ.
Крепостное русское государство выступало гарантией интересов польских феодалов против их православных холопов – как это случилось во время восстания Гонты и Железняка, предательски подавленного по приказу Екатерины силой «единоверных» российских войск. Польские помещики-латифундисты с украинского Правобережья процветали в царской империи так же, как во времена Сигизмунда и Владислава: выстраивали роскошные парки на костях крепостных и поражали богатством киевских обывателей на Контрактовой ярмарке. От них старалась не отставать левобережная казацкая старшина, получившая от царей вожделенный дворянский статус и обращавшаяся с закрепощенными «братьями»-казаками как с рабочим скотом. По иронии истории, крепостная Россия обустроила на украинских землях идеал «европейских» устремлений Мазепы, желавшего обеспечить господство «просвещенной» шляхетско-казацкой элиты – правда, под гетманской рукой. «Пакты и Конституции прав Войска Запорожского» пера преемника Мазепы Филиппа Орлика содержали в себе знаки внимания к казацким низам. Однако основные статьи этого документа были направлены на утверждение «шляхетской» демократии в духе Речи Посполитой. А как мы уже видели выше, эта дворянская демократия органично вписалась в рамки царской империи, подтвердившей незыблемость прав шляхты в ходе «Репнинского сейма». Это была крепостная демократия браницких, потоцких и понятовских – но не демократия Тадеуша Костюшко, Домбровского или Кастуся Калиновского. И какая разница, чье ярмо надела бы на себя Украина в случае любого из возможных исходов Полтавской битвы?
Ожесточенная полемика вокруг юбилея этого сражения не вышла за пределы общей классовой мифологии, одинаково враждебной к забытой сейчас истории революционной борьбы. Тех, кто выступал против переименования в честь Мазепы киевской улицы Январского восстания, смущало, что на ней находится «каноническая» Киево-Печерская лавра, а вовсе не то, что прежнее название улицы хранило память о выступлении рабочих, с оружием в руках боровшихся как против великороссийских, так и против украинских националистов. «Патриоты» устроили яростную грызню вокруг установки памятника царице Екатерине в Одессе. Однако почти никого не заботило, что монумент был установлен на месте памятной стелы в честь восстания на броненосце «Потемкин» – события всемирно-исторического значения, прославившего этот город в 1905 году и позднее, во время триумфа ленты Эйзенштейна. Канонизация Романа Шухевича и Степана Бандеры происходит синхронно с вполне внятными шагами по реабилитации генералов Власова, Шкуро и Краснова – и образы нацистских коллаборантов одинаково симпатичны официозным представителям «Единой России» и «демократическим» украинским чиновникам.
История учит тому, что угодно ее интерпретаторам, облеченным богатством и политической властью. Со времени Полтавской битвы прошло 300 лет: и средства массовой пропаганды – телевидение, кино, пресса и интернет – без устали воспроизводят старые исторические мифы в новой, красочной и современной, обертке. Для того, чтобы новые поколения одураченных людей видели врагов в таких же невежественных и бедных «патриотах» по другую сторону российско-украинской границы. Чтобы сталкивающие нас лбами магнаты без помех правили ограбленными народами своих стран. Сколько веков должно пройти над полтавскими пустырями, чтобы мы поняли – эту войну ведут против нас, и нашими же руками?
