«Борьба на два фронта» – так формулировалась в далекие 20–30-е годы коммунистическая тактика. Это выражение сегодня кажется штампом, ничего не значащим оборотом речи, позволяющим обосновать любое политическое решение. Однако это не так. «Борьба на два фронта» – это применение в практической политике тонкого диалектического понимания противоречий самого хода истории. Любую идею можно превратить в абстрактный лозунг, в расхожее пропагандистское клише, однако это не означает, что сама эта идея никуда не годится.
Ленинская идея о борьбе на два фронта была развита Михаилом Лифшицем как основа марксистского анализа истории мирового искусства. Вкратце, проблема, которая стояла перед советским искусствоведением той эпохи состояла в следующем: великие деятели искусства прошлого – такие как Шекспир, Бальзак или Достоевский – вовсе не были передовыми певцами прогресса, многие их взгляды скорее можно назвать консервативными. Напротив, те писатели, кто придерживался прогрессивных взглядов своей эпохи, зачастую отставали от «великих консерваторов» по уровню художественного мастерства и объективному значению своих произведений в истории литературы. Более того, сам Карл Маркс предпочитал «монархиста» Бальзака радикалу и демократу Золя.
Официальная советская критика решала вопрос чисто формально: в 20-е – сбрасывая консерваторов «с корабля современности», а в 30-е – ретушируя их портрет по меркам прогресса и демократии. Конечно, такой метод имеет мало общего с материалистической диалектикой. Мертвая схема классовой борьбы лишь затеняет реальную диалектику борьбы классов и ее отражения в общественном сознании и культуре.
Михаил Лифшиц же показал, что великие были своего рода консерваторами, поскольку их художественному гению была открыта изнанка, оборотная сторона прогресса в его буржуазной, классово-отчужденной форме. Этот прогресс осуществляется таким образом, что был направлен против подавляющего большинства, оборачивался против этого большинства. Таким образом, Мих. Лифшиц уходит от механического противопоставления прогресса и регресса, видит, что прогресс часто осуществляется через регресс
«В ходе развития, – пишет выдающийся советский марксист Валерий Босенко, – в каждый данный момент абсолютного, бесконечного движения при возможности развиваться во все стороны неизбежен шаг (относительный, конкретный, конечный) в. Теперь же нужно обратить внимание, что этим самым неизбежным шагом лишь в определенном направлении исключается возможность развития во все стороны, превращение во все другое, отпадает реализация превращения во всех других возможных направлениях. …Такое ограничение самим движением себя и есть то, что называется регрессом в развитии, а само такое противоречивое движение выступает как противоположностей прогресса и регресса, а значит, как прогрессивно-регрессивное» (Босенко В.А. Всеобщая теория развития).
Вульгарный марксизм, постоянно пытающийся найти в противоборстве господствующих группировок более «прогрессивную», чтобы поддержать ее, не знает этой истины. Поэтому и «прогресс» так часто оборачивается подлинным разгромом передовых общественных сил, меньшее зло становится большим, а история жестоко смеется над горе-марксистами. Борьба на два фронта позволяет найти в истории ту линию, которая оканчивается в будущем бесклассовом обществе. Но во всей истории борьбы классов никогда полностью не совпадает с интересом одной из борющихся группировок «элиты», какой бы прогрессивной в данную историческую эпоху она ни была. Перед теми, кто не знает этой истины, всегда стоит иллюзия выбора «меньшего зла», которая приводит к присоединению к совершенно чуждой политике, к обслуживанию чуждого классового интереса. Кто лучше – Путин или Медведев, Ющенко или Янукович? Даже два листика на дереве не бывают полностью одинаковыми, говорил Лейбниц…
«По нашему глубокому убеждению, – писал Михаил Лифшиц, – в какие бы отдаленные времена ни уводила ученого историческая наука, разница между марксистом и дюжинным социологом сохраняется, оселок для определения этой разницы должен остаться тем же самым. Диктатура пролетариата подготовляется долгой и упорной борьбой массы народа, которая началась вместе с возникновением общественного неравенства и всегда составляла главное содержание классовой борьбы. В отличие от дюжинного социолога, марксист обязан провести через всю историю мировой культуры общую перспективу движения к пролетарской революции и социалистической теории, выделить в каждую эпоху прогрессивный максимум общественной мысли, в котором отразились условия жизни угнетенных классов, найти ту черту, которая в данный исторический период отделяет прогрессивные, демократические элементы культуры от элементов реакции и защиты эксплуатации человека человеком. Всякое понятие о классах, отвлекающееся от этого основного содержания истории, уводит нас в сторону от марксизма» (Лифшиц Мих. Против вульгарной социологии. Критические заметки).
Классическим примером применения идеи борьбы на два фронта является большевистская революционная стратегия, в рамках которой буржуазная революция проводится «прогрессивной» буржуазии, но с «темным и отсталым» крестьянством. И эта стратегия приводит к победе. В то время как меньшевистская стратегия, которая исходит из той самой механической дихтомии прогресса-регресса, в конечном итоге, приводит образованнейших и принципиальнейших вождей меньшевизма в лагерь самой черной реакции.
Борьба самих масс, «низов», всегда служит подосновой самого утонченного и, на первый взгляд, далекого от вкусов и интересов «хамова племени» прогресса. Даже для наиболее полного развития капитализма и буржуазной демократии нужна антикапиталистическая борьба, писал Ленин. Только давление «снизу» заставляет саму буржуазию двигать буржуазный прогресс. Карл Маркс в «Капитале» не раз показывает, как лишь борьба рабочего класса за сокращение рабочего дня заставляет капиталистов вводить машины, в то время как при отсутствии рабочего движения капиталисты предпочитают удлинять рабочий день.
Эта подлинная диалектика истории работает и сейчас. Помню, как один из украинских марксистов строил свои рассуждения примерно так: коммунисты заинтересованы в наиболее полном развитии капитализма, следовательно, нужно поддерживать наиболее крупный, международный капитал против мелкого, национального. Лишь когда самый крупный капитал победит, станет возможна самостоятельная коммунистическая борьба. Лишь когда борьба между национальным и транснациональным капиталом будет окончена – настанет наш час.
Формальный критерий прогресса приводит, таким образом, к парадоксальным выводам, вплоть до поддержки американской оккупации в Афганистане и Ираке, порабощения Израилем палестинского народа, политики России на Северном Кавказе. Формальная демократия оборачивается своей темной стороной.
Запрет на ношение хиджаба во французских школах, безупречный с точки зрения этого формально-буржуазного прогресса, на практике приводит лишь к консолидации низов на реакционной религиозной основе, усиливает предрассудок, вместо того, чтобы побеждать его. «Политкорректность», ставшая нормой в западных демократиях, имеет очень мало общего с подлинным равенством и отсутствием дискриминации; она выглядит скорее как лицемерное прикрытие истинного положения вещей, работает на реакцию, рождая иллюзию, что реакция честнее демократии.
Но как быть с тем, что всемирные «низы», массы «третьего мира» действительно полны реакционных, феодальных предрассудков?
Мы не должны игнорировать этот факт. Но дело в том, что лишь коммунизм – это и есть действительное преодоление противоречия между темнотой, косностью, консерватизмом низов и авангардизмом культурно-интеллектуальных «элит». Предоставленные сами себе, обе эти противоположности вырождаются: массы становятся питательной базой различных форм черносотенства, а «элиты» отрекаются от себя на пути постмодернизма, добровольного бегства от всякой сознательности.
Конечным разрешением противоречия «элиты» и «масс» станет уничтожение общественного разделения труда, однако уже сегодня союз труда и культуры возможен на пути революционной борьбы против капиталистической системы. Более того, без такого союза сама эта борьба рискует зайти в тупик.
В коммунизме «элита» преодолевает свой авангардизм, сознательно становясь на сторону трудящегося большинства, а массы в борьбе сбрасывают с себя «ветхого Адама», становятся творцами культуры, а не потребителями. Однако такое соединение возможно не только в революционной коммунистической форме, но и в форме самой крайней реакции, когда «элита» и «масса» соприкасаются темной стороной своего бытия. В полной мере это проявилось в фашистских диктатурах ХХ века, соединявшие в себе худшие формы консерватизма и авангардизма. Именно поэтому фашизм составляет, по выражению Мих. Лифшица, «черную тень коммунизма», которая неумолимо следует за проигравшими революциями.