Иран: от невозможности до неизбежности
31 декабря 1977 года на банкете во дворце Ниаваран в Тегеране президент США Джимми Картер назвал Иран «островком стабильности» в неспокойном регионе и выразил свою поддержку иранскому правителю Мохаммеду Резе Пехлеви. Картер, то ли не зная о накале антишахских настроений в самом Иране, то ли предпочтя закрыть на них глаза, невольно укрепил веру шаха в правильность его политического курса: «Это дань уважения вам, Ваше Величество, вашему лидерству, уважению, восхищению и любви к вам, которых преисполнен народ».
7 января 1978 года в «Эттелаат», главной газете Ирана, была опубликована статья «Иран и красный и черный колониализм». Публикация была подписана выдуманным именем – о ее авторстве до сих пор ходят споры, однако совершенно ясно, что она выражала настроения шаха и двора. Эта статья выставляла в дурном свете опального клирика аятоллу Рухоллу Хомейни, который был выслан из Ирана из-за того, что выступил против проекта шахских реформ, названного «Белой революцией». Хомейни, ставший в изгнании главным публичным критиком шаха, изображался в материале как агент иностранного влияния, того самого «красного» (советского) и «черного» (исламистского) колониализма. В Куме, главном иранском центре религиозного образования, вышли демонстрации в поддержку Хомейни, которые запустили череду революционных событий.
6 ноября 1978 года на фоне хаоса, вызванного массовыми протестами и забастовками на предприятиях, Мохаммед Реза Пехлеви обратился к иранскому народу, заявив, что «услышал голос вашей революции». Монарх раскаивался в «ошибках прошлого», обещал искоренить коррупцию и сформировать коалиционное правительство с оппозиционными силами. К тому моменту из-за многомесячных протестов уже были введены значительные послабления в области цензуры и внутренней политики. Также шах отдал приказ об аресте около сотни представителей политической элиты, которых обвинили в коррупции и злоупотреблении властью.
16 января 1979 года две крупнейшие иранские газеты вышли с заголовками «Шах ушел». Стороннему наблюдателю может показаться, что в этих словах содержится лишь новость о том, что на фоне продолжавшихся почти год волнений Мохаммад Реза Пехлеви был вынужден покинуть Иран – возможно, на время. Однако подбор слов, составлявших этот простой заголовок, был неслучайным. До этого момента пресса могла писать о шахе, используя лишь уважительные формы, поэтому слово «ушел» было невиданной грубостью и воспринималось как то, что шах ушел навсегда и больше не вернется.
1 февраля в тегеранском аэропорту Мехрабад приземлился самолет AirFrance, на котором в Иран вернулся Хомейни – он сразу же отказался сотрудничать с премьером Шапуром Бахтиаром, фактически руководившим страной после отъезда шаха. После десяти дней противостояния в кабинетах и на улицах вооруженные силы Ирана объявили о своем нейтралитете, а Бахтиар подал в отставку и уехал из страны. 11 февраля 1979 года считается в Иране днем победы революции, которая позже стала известна как Исламская. Революция, которая за год с небольшим из невозможной превратилась в неизбежную.
Внуки революции
Закрепившись у власти, Хомейни и его соратники начали зачистку политического и публичного поля, отстраняя представителей различных левых и лево-исламистских течений и их сторонников. Новая власть объявила «культурную революцию», подразумевавшую «очищение» университетской и общественной сферы от неисламского влияния. Кроме того, в стране законодательно были введены действующие до сих пор исламские нормы, регулирующие социальную жизнь. Эти нормы касались и соблюдения хиджаба – исламских требований к одежде.
Эти нормы, несмотря на их религиозную основу, казалось бы, предполагавшую их незыблемость, не были статичными. Если в 1980-х чадра – накидка из черной ткани, позволяющая закрыть все тело женщины с головы до ног за исключением лица – была фактически безальтернативным вариантом одежды, то с начала 90-х эта ситуация начала меняться. Например, оказавшись в Тегеране, вы можете увидеть массу способов ношения платка, который сейчас является основным маркером исламской благопристойности, и иногда едва закрывает волосы. Ситуация с хиджабом может разниться в зависимости не только от региона, но и от взглядов отдельной семьи. Не меняется только одно – обязательность его соблюдения.
За соблюдением исламских норм следят сразу несколько организаций: полиция, полувоенная организация «Басидж» при Корпусе стражей исламской революции и «патрули морального руководства» – так называемая полиция нравов. Такой нарочитый контроль не всегда приходится по душе иранской молодежи, которая составляет значимую часть населения. Иран долгое время считался довольно молодой страной с точки зрения демографии, но эта ситуация несколько изменилась за последнее десятилетие: сейчас молодые люди в возрасте 20–29 лет составляют немногим более 15% процентов от общей численности населения.
До недавнего времени иранские власти пытались реагировать на недовольство и купировать протестные настроения или, напротив, давать им выплескиваться. Именно в 90-е годы в политической жизни Ирана сложились два крыла – консерваторов и реформистов, которые чередовались у власти. На смену реформистски настроенному президенту Хатами (два срока) пришел консерватор Ахмадинежад, избрание которого на второй срок сопровождалось обвинениями в фальсификации результатов и протестами, получившими название «Зеленое движение». Следующим президентом стал реформист Рухани, после двух сроков которого президентом стал представитель консервативного лагеря Эбрахим Раиси. Во главе этой системы, часто демонстрировавшей удивительную гибкость и адаптивность, с 1989 года находится Али Хаменеи, верховный лидер Ирана.
Жизнь женщины
14 сентября возле станции метро Шахид Хаггани в Тегеране патруль полиции нравов остановил Махсу Амини, 22-летнюю иранку родом из иранского Курдистана, за несоблюдение хиджаба. Ее брату, который был вместе с Амини, обещали, что с ней проведут разъяснительную беседу и затем быстро отпустят. Однако вскоре полуживую девушку доставили в больницу, а брату сообщили, что у нее случился сердечный приступ и кровоизлияние в мозг. Амини впала в кому и скончалась через два дня. По словам родных погибшей, у нее не было никаких проблем со здоровьем (о них говорит официальная версия), а отцу Амини не удалось получить результаты вскрытия. Более того, нет доступа к записям с нательных камер сотрудников полиции нравов, у которых в тот момент якобы села батарейка.
Смерть Амини спровоцировала протесты в ее родном городе Секкезе, а затем в Санандадже, столице провинции Курдистан, и других крупных городах Ирана, включая столицу. Это был не первый случай крупных протестных акций за последние несколько лет. В подавляющем числе случаев у протестов были экономические поводы – резкий скачок цен на топливо или на яйца и куриное мясо, использование водных ресурсов и так далее. Иранским властям удавалось урегулировать предыдущие кризисы и даже выработать определенную тактику – например, во время активной фазы выступлений отключали Интернет. Однако нынешняя протестная волна отличается тем, что ее спровоцировало недовольство не экономической политикой, а религиозными нормами, являющимися частью идентичности правящего режима.
Одной из причин трагедии стала попытка властей «закрутить гайки» – летом этого года президент Раиси лично распорядился усилить контроль за соблюдением правил пристойности. 12 июля, в Национальный день хиджаба, в рамках флешмоба иранские женщины публиковали свои фотографии без платка, что и вызвало реакцию консерваторов во власти. За месяцы, предшествовавшие смерти Амини, полиция нравов стала более активной. Велись разговоры о том, что в борьбе с несоблюдением хиджаба будут использовать уличные камеры наблюдения и систему распознавания лиц. Впрочем, цифровое общество по-своему реагировало на действия властей – в Иране уже некоторое время существует приложение, в котором отслеживается активность «патрулей морального руководства».
С точки зрения риторики, все волны протестной активности последних лет шли по одному плану – люди быстро переходили от экономических лозунгов к антиправительственным. Нынешние протесты не стали исключением, однако изначальный триггер массовых выступлений приобрел совершенно иное значение. Махса Амини стала символом борьбы за права иранских женщин и выступлений против соблюдения хиджаба. В знак протеста женщины сжигали свои платки, отрезали себе волосы или даже демонстративно отказывались от ношения платка в повседневной жизни. Этот отказ приобретает все более массовый характер – сейчас на улицах Тегерана нередко можно встретить женщин разного возраста с непокрытой головой. Спущенный на плечи платок стал не просто личным выбором женщины, но превратился в мощнейший политический жест.
Песня
Главный слоган нынешних протестов – «Женщина. Жизнь. Свобода» – показывает, насколько сложной и болезненной является эта тема для целого поколения иранцев. Хиджаб стал своего рода воплощением всех проблем, от которых страдает современное иранское общество – ухудшающиеся условия жизни, отсутствие перспектив, плохая экология, закрытость страны от внешнего мира. Этим проблемам посвящена песня, которая стала неофициальным гимном протестов.
29 сентября 25-летний музыкант Шервин Хаджипур был арестован иранскими правоохранителями за написанную им за день до этого песню Baraye («Ради…»), которая быстро стала популярной. Через несколько дней Хаджипур был выпущен на поруки с обязательством удалить композицию из своих аккаунтов: также он выпустил опровержение (видимо, против своей воли), в котором сообщал, что написанная им песня используется политическими силами из-за рубежа. Несмотря на все усилия властей, песня уже стала вирусной и распространилась далеко за пределы иранского сегмента интернета.
В песне Хаджипура рассказывается не только о положении женщин в иранском обществе. Бедность и отсутствие перспектив, загрязнение воздуха и сохнущие деревья на главной тегеранской улице Вали Аср, страдающие от недостатка орошения, бродячие собаки и вымирающий переднеазиатский леопард, лишенные детства иранцы и дети афганских переселенцев: все это – повседневные проблемы многих жителей Ирана, которые не укладываются в их представления о «нормальной жизни» (с упоминания тоски по ней начинается песня). За первые два дня композицию прослушали около 40 миллионов раз, а слова из нее звучали в стенах британского, французского и канадского парламентов.
Лидеры
Нынешние протесты с разной степенью интенсивности длятся уже почти три месяца и охватывают большую часть страны. Отдельно стоит отметить выступления в относительно моноэтнических провинциях Ирана – Систане и Белуджистане и регионах проживания курдов (провинции Керманшах и Курдистан). Здесь протесты не только более обширны, но и гораздо более жестко подавляются властями, которые подозревают в этих акциях сепаратистские настроения (пока что, кажется, эти подозрения ничем не подтверждаются). Также у этих протестов есть две характерные особенности – отсутствие явных лидеров и международная солидарность. И если первая особенность становится «фишкой» иранских волнений последних лет, то зарубежные акции в поддержку иранских протестующих являются несомненным новшеством.
Одним из вдохновителей международных акций солидарности с иранцами стал Хамед Эсмаилиюн, 45-летний стоматолог, проживающий в Канаде. Жена и дочь Эсмаилиюна погибли при крушении самолета Международных авиалиний Украины, летевшего 8 января 2020 года из Тегерана в Киев и сбитого иранской системой ПВО. Хамед возглавил Ассоциацию семей жертв катастрофы, а в этом году стал одним из координаторов международной акции солидарности с иранскими протестами, прошедшей 1 октября. Ядром акции стали иранские общины по всему миру, а география демонстраций была весьма широкой – Торонто, Лос-Анджелес, Лондон, Берлин, Рим, Сидней…
Популярным спикером в поддержку протестов и ярым критиком нынешнего иранского режима является сын последнего шаха и глава монаршего дома в изгнании Реза Пехлеви. Он обладает поддержкой части диаспоры, которая придерживается монархических взглядов, а лозунги во славу династии Пехлеви звучат на иранских акциях протеста уже несколько лет. Независимые опросы показывают его высокий рейтинг среди иранцев, а часть населения поддерживает идею конституционной монархии. Сам Реза Пехлеви в 2018 году высказывался о будущем Ирана как секулярной и демократической страны.
В том же самом опросе на несколько строчек ниже Пехлеви расположилась журналистка и активистка Масих Алинежад. В Иране она получила известность как репортер парламентского пула, из которого ее исключили в 2005 году после статьи о щедрых бонусах, которые получают депутаты за «исполнение религиозных обязанностей». Проживающая на Западе Алинежад выступает последовательным критиком закона об обязательном хиджабе. В 2014 году она запустила проект MyStealthyFreedom, в котором публикуются фотографии иранских женщин, снимающих платок в знак протеста. Активизм Алинежад стал причиной проблем ее родственников в Иране: обыски и аресты членов ее семьи, кампании по ее дискредитации, сфабрикованные телевизионные сюжеты стали способами борьбы с ее деятельностью.
Если же говорить о тех иранцах, которые живут в Иране и которых связывают с протестным движением, то нужно упомянуть двух известных футболистов – Али Даеи и Али Карими. Иранцы фанатично любят футбол, хотя на начальном этапе своего существования иранский режим не мог определиться со стратегией поведения по отношению к такому «западному» виду спорта. Иранские футболисты считаются настоящими звездами наравне с актерами и певцами, а некоторые из них обладают статусом живых легенд. Карими, на страницу которого в Инстаграме подписано 14 миллионов человек, написал, что даже живая вода не сможет смыть с властей позор от смерти Амини, и публиковал посты в поддержку протестов. Недавно ему пришлось уехать в Дубай: на родине ему предъявили обвинение в разжигании беспорядков. Кроме того, иранские власти остановили работу ювелирного бизнеса Али Даеи, который также не раз публично критиковал действия властей и высказывался в поддержку протестов.
Внутри Ирана нет, пожалуй, ни одного политика, которого можно было бы назвать лидером нынешних протестов, как это было, например, в 2009 году с «Зеленым движением». Тогда протестное движение возглавляли известные реформисты – Мир-Хосейн Мусави, который оспаривал свой результат на выборах, а также Мохаммед Хатами и Мехди Кярруби. Сейчас можно констатировать, что, с одной стороны, политики из реформистского лагеря утратили кредит доверия избирателей, а с другой – не стремятся активно поддерживать протесты, опасаясь репрессий. Протестующие не испытывают особого пиетета к реформистам, припоминая им неудачный исход деятельности реформистских правительств в прошлом. Само собой, претензий к консервативному крылу, которое сейчас находится у власти, у протестующих гораздо больше. Другими словами, в самом Иране сейчас нет политической силы, которая бы имела достаточно легитимности, чтобы возглавить протесты, да и сами участники выступлений не пытаются как-то встроить свои устремления в действующую политическую систему.
Ответ властей
Казалось бы, иранские власти за последние несколько лет выработали тактику борьбы с протестными акциями. В кризисные периоды происходят отключения интернета, блокируются мессенджеры, глушатся сервисы для обхода блокировок. Сами протесты жестоко подавляются полицией и силами организации «Басидж». А поскольку причиной протестов в последние годы были конкретные экономические меры, то представители власти в определенный момент объявляют о некоторых послаблениях, снижая тем самым градус недовольства и не допуская расширения протестного движения.
Нынешняя ситуация отличается хотя бы тем, что триггером протестов послужили не экономические, а социальные проблемы, хотя экономические никуда не делись. Власти достаточно жестко отреагировали на первые массовые акции (сообщения об убитых появились уже в первые дни протестов), а в ответ еще в конце сентября организовали демонстрации в поддержку соблюдения хиджаба. Когда протестную волну не удалось подавить таким образом, то власть перешла к более масштабным действиям. На улицах городов регулярно дежурят силы реагирования, университеты и школы закрываются и переводятся на онлайн-обучение. Правозащитные организации еще с первых дней протестов обвиняют власти в использовании боевых патронов при подавлении протестных акций. По некоторым оценкам за несколько месяцев в столкновениях погибло больше 400 протестующих.
Официальные лица долгое время избегали высказываний о протестах. Верховный лидер Ирана Али Хаменеи в своем первом выступлении после начала выступлений заявил, что они инспирированы из-за рубежа, а их участники выступают против ислама. Официальная пропаганда взяла на вооружение обе эти характеристики и активно использует «антирелигиозную карту»: протестующие называются безбожниками, а умершие при подавлении протестов представители силовых структур объявляются мучениками, что в шиитском исламе с его культом религиозного мученичества обладает особым значением.
На настоящий момент ясно, что власть не собирается идти на уступки протестующим. В начале декабря почти синхронно появились две новости, которые можно было бы воспринять как начало «переговоров» с недовольными. Генеральный прокурор Ирана Джафар Монтазери неожиданно и довольно уклончиво сообщил о прекращении работы «патруля морального руководства». Параллельно с этим сразу несколько официальных лиц заявили о том, что необходимо пересмотреть закон о хиджабе. Казалось бы, это могло послужить началом трансформации системы, однако дальнейшие события перевернули все с ног на голову. И если по поводу закрытия полиции нравов и эксперты, и активисты высказывались скептически, мол, не только они следят за соблюдением религиозных норм, то дальнейшие комментарии по закону о хиджабе раскрывали исключительно новые рестрикции. В частности, предлагается первоначально оповещать нарушителей при помощи СМС, а в случае повторных нарушений – блокировать их банковские счета. Пока что нет никакого окончательного решения, но вполне очевидно, что это будет шаг не навстречу протестующим, а в сторону дальнейшей конфронтации.
Более того, в декабре были приведены в исполнение первые смертные приговоры. 8 декабря был казнен 23-летний Мохсен Шекари, которого обвиняли в том, что он перегородил дорогу и ранил полицейского. 12 декабря власти провели публичную казнь Маджидрезы Рахнаварда в Мешхеде, главном культовом центре Ирана. В последние годы публичные казни стали относительно редкими и обычно им подвергали за гораздо более тяжелые преступления. И пока AmnestyInternational предупреждает, что в разработке находится еще несколько десятков дел, которые могут завершиться смертными приговорами, один из крупных полицейских чиновников утверждает, что публичные казни станут жестом поддержки силам правопорядка.
Действующая власть пока что показывает, что у нее достаточно ресурсов для того, чтобы купировать очаги протестов. Не следует думать, что у правящего режима совсем нет сторонников, а за отмену хиджаба выступает абсолютное большинство иранского населения. Очевидно, что власть не собирается ничего предлагать своим противникам, но сможет ли она предложить что-то своим сторонникам и сомневающимся? Есть ли у нее возможности обеспечить рост благосостояния и уровня жизни граждан в условиях тяжелейших санкций и международной изоляции? Сможет ли политическая система сохраниться в нынешней конфигурации и насколько устойчивой является ее легитимность? Способна ли она на трансформации? Ответы на все эти вопросы так или иначе формируют ответ на главный вопрос: перемены в Иране являются невозможными или неизбежными?
