Финансиализация, неравенство и университет
С 2018 года университетский сектор Великобритании пострадал от серии серьезных взаимосвязанных забастовок. Стоящий в их главе Союз университетов и колледжей (СУК), выступающий представителем около 110 000 сотрудников,поднял вопросы пенсий и так называемых “четырех полей сражений”, а именно уровня заработной платы, справедливой оплаты труда, несчастных случаев и нагрузки на работе. В контексте общего психологического и физического истощения от онлайн-обучения недавний раунд забастовок начался в декабре 2021 года, очередные акции протеста продолжались с середины февраля по начало марта 2022 года, более того, дополнительные забастовки запланированы на конец марта-апрель. Совсем недавно, 2 марта, Национальный союз студентов (НСС) также возглавил забастовкив поддержку сотрудников СУК; а УНИСОН, другой университетский профсоюз, нанес удар по некоторым кампусам в конце февраля. Около 68 учреждений столкнулись с различными забастовочными движениями. Если пенсии и “четыре поля сражений” являются непосредственной причиной беспорядков, без сомнений,ключевой подоплекой являются неолиберализация университетов с бесконечным увеличением интенсивности работы, разбуханием университетской администрации и непрерывными попытками коммерциализировать работу исследователей и преподавателей университетов.
Забастовки преподавателей и нарушения рабочего процесса распространяются по кампусам Канады по тем же причинам. Нечто подобное тем же “четыремполям сражений” привело к забастовкам в Университете Акадия, Университете Манитобы, Университете Летбриджа, Университете Конкордия в Эдмонтоне и Технологическом институте Университета Онтарио. Йоркский университет, Университет Альберты, Университет Атабаски и Университет Святой Анны в Пуант-де-л’Эглиз, Новая Шотландия, сталкивались с аналогичными сложностями при ведении переговоров. Профессорско-преподавательский состав и, в целом, сотрудники университетов измучены работой в условиях пандемии, нападками на коллегиальное управление со стороны администраций университетов, а также отсутствием надлежащего финансирования и уважения со стороны правительства.
Канадские университеты были в числе секторов, первыми пострадавших от постпандемийной политики жесткой экономии, в то время как инфляция начала стремительно расти. Администрация университетов ведет переговоры о снижении реальной заработной платы. Канадская ассоциация преподавателей университетов (КАПУ) отметила те же поводы и скрытые причины волнений в университетской среде Канады, что и в Великобритании. Весь сектор высшего образования испытывает огромное давление. Преподаватели двадцати четырех колледжей Онтарио в настоящее время в знак протеста работают не более согласованного количества часов, испытывая такое же давление и по тем же причинам. Университеты и колледжи находятся в критической точке переходного этапа после неолиберализации высшего образования. Кризис в рабочих отношениях с преподавателями и персоналом становится для студентов постоянным атрибутом образовательного процесса в университетах Канады. Присоединятся ли профсоюзы преподавателей, профессоров и студентов к прочим профсоюзным и общественным движениям с целью создания новой политики, необходимой для выхода из неолиберального режима и восстановления значения образования и научных исследований вне капиталистического давления, направленного на их коммерциализацию и превращение в товары? Одни лишь коллективные переговоры не в состоянии решить нынешний кризис образования.
Немного личное
Всю свою взрослую жизнь я провел в университетах, за исключением четырех лет, когда я был студентом или сотрудником британских университетов. Конечно, я бы хотел иметь больше жизненного опыта, но даже с высоты того, что имею, я могу понять, как британское высшее образование оказалось там, где оно находится сейчас. За эти почти 37 лет наши университеты полностью преобразились в результате процесса “финансиализации” – неуклонного укрепления финансовой целесообразности в качестве доминирующей логики в преподавании, обучении и исследованиях.
Этот процесс только начинался, когда я начал изучать современные языки в Университете Брэдфорда, будучи несмышленым подростком, для которого переезд из Восточного в Западный Йоркшир уже был сродни прыжку в неизвестность. Брэдфорд стал жертвой первого раунда резких сокращений, введенных Комитетом по грантам университетов (КГУ), непрозрачной квазиавтономной неправительственной организацией, которой было поручено поделить деньги, выделенные правительством университетам. КГУ, столкнувшись с сокращением бюджета, особенно сильно ударил по новым технологическим университетам 1960-х годов, таким как Брэдфорд, сократив их финансирование примерно на треть.
Разочарование среди работников было ощутимым. Но в этом была и положительная сторона. К 1989 году, когда одна из моих преподавателей выиграла грант на академический отпуск, количество новоиспеченных докторов наук было настолько невелико, что мне предложили должность сроком на год, чтобы заменить ее, спустя неделю после моего выпуска.Скорее всего, я обязан своей карьерой этому счастливому случаю.
Коммерциализация высшего образования
Неравномерные сокращения финансирования 1980-х годов стали результатом правительственных распоряжений, а не рыночных сил. Долгосрочная цель заключалась в том, чтобы превратить высшее образование в рынок, следуя логике приватизации и дерегулирования, которую правительство Маргарет Тэтчер проводило в других секторах, таких как энергетика, здравоохранение и жилищное строительство. Но чтобы был рынок, необходимо наличие двух составляющих, которых еще не было в британском высшем образовании, – цены и платежеспособные клиенты. До 1998 года правительство выделяло университетам средства на преподавание, а университеты отбирали студентов. Деньги не переходили напрямую из рук в руки – действительно, до 1990 года студентам предлагались субсидии (гранты, а не займы) для покрытия расходов на проживание. Я окончил университет со степенью, которая фактически ничего мне не стоила.
Учитывая, что льготники в основном принадлежат к среднему классу, потребовалось некоторое время, прежде чем правительство набралось смелости заставить студентов платить за учебу. Ключевым моментом стало резкое расширение сектора после принятия Закона 1992 годао дальнейшем и высшем образовании. Онпозволил создать десятки новых университетов и привел к резкому увеличению числа студентов. Однако пропорционального увеличения финансирования университетов правительством не последовало, так что “бюджет” – сумма денег, доступная для оплаты обучения студента, – быстро сократился. Была подготовлена основа для финансиализации университетского образования: теперь правительство не могло профинансировать поступление в университет половины молодых людей так, как оно профинансировало привилегированное меньшинство, к которому принадлежал и я. Вместо этого ему приходилось брать часть этих денег у получающих высшее образование.
Закон 1998 года об обучении и высшем образовании был принят при лейбористском правительстве Тони Блэра, но в нем были воплощены рекомендации Комиссии Диринга, созданной консервативным правительством Джона Мейджора, что свидетельствует о поразительном консенсусе элиты вокруг формирующейся финансиализированной модели. В нем было установлено, что студенты, которые уже получают студенческие кредиты на оплату проживания с момента создания Студенческой ссудной компании в 1990 году, теперь тоже будут нести часть расходов на обучение по своим обязательствам. Стоп, секундочку, то, что было для меня бесплатным, теперь превратилось в тысячи фунтов долга, нависшего над миллионами молодых людей? Как им это могло сойти с рук?
Образование на развес
Ответ заключался в том, чтобы продавать образование как финансовый продукт. Получение ученой степени стало похоже на покупку дома – возьмите кредит и со временем верните его, получая легкую прибыль по мере роста вашего капитала. Как и в случае с жильем и пенсиями, финансиализация обещала бесплатный обед – бурный рост финансовых рынков и рынков недвижимости превратил обычных людей в миллионеров. Считалось, что студенты тоже должны были выиграть по-крупному, так как их потенциальный заработок намного бы превысил кредиты, которые они должны были взять. Протесты были подавлены – когорты студентов, которым я преподавал в первые годы своей карьеры, казалось, смирились с тем, что влезут в долги, но все равно были уверены в своих перспективах. Университеты все чаще стали соперничать за студентов, чтобы обеспечить рост их количества и доходов. Рыночные силы обеспечили бы отбор студентов и более высокое качество образования, поскольку все бы мыупорно трудились над созданием продукта, за который стоит платить.
Оказалось, что даже правительство, которое ввело эти меры, на самом деле не верило в то, что высшее образование может работать как нерегулируемый рынок. Ограничения на набор студентов были (разумно) сохранены, чтобы элитные университеты не могли отобрать всех наиболее квалифицированных студентов, и был введен громоздкий (и, по моему опыту, совершенно неэффективный) режим мониторинга для обеспечения сохранения “качества” преподавания. В частности, плата за обучение была одинаковой, независимо от того, учились ли вы в Оксфорде, Оксфордском Бруксе или даже в Брэдфорде (который тем временем закрыл новаторскую программу по современным языкам, которую я окончил, борясь с набором студентов после случая сожжения книг Салмана Рушди). Что это за рынок, на котором нет ценового механизма? Закон 2004 годао высшем образовании, который утроил плату, доведя ее до 3000 фунтов стерлингов в год, также открыл возможность для учебных заведений снизить свои сборы ниже максимального уровня. Ни один из них не воспользовался этой возможностью.
Есть определенная ирония в том, как глобальный финансовый кризис конца 2000-х годов проложил путь для завершения процесса финансиализации в рамках злополучной консервативно-либеральной коалиции, которая пришла на смену Новым лейбористам. Перехитренные своими более опытными партнерами, либерал-демократы необъяснимым образом не только подписались, но и взяли на себя ответственность за внедрение еще одного троекратного увеличения стоимости обучения, на этот раз до 9000 фунтов стерлингов в год, что с большим отрывом является самой высокой платой в Европе.
Это привело к тому, что типичный британский студент после 2012 года столкнулся с долгами в размере от 27 000 до 45 000 фунтов стерлингов по окончании учебы, суммы, которой бы хватило на то, чтобы внести солидный депозит за дом, если бы цены на жилье за это время не стали превышать примерно в 10 раз средний доход. К тому же, реформа 2012 года практически исключила прямое финансирование университетов со стороны правительства, оставив кредиты, которые брали студенты, чуть ли не единственным источником финансирования обучения в бакалавриате в Англии.
Так что теперь у нас были платежеспособные клиенты, и у университетов было достаточно возможностей конкурировать по цене. Но большинство из них этого не делало. На самом деле, последовательное повышение платы за обучение ознаменовало увеличение финансирования университетов, причем финансирование на одного студента фактически удвоилось в период с 1996 по 2016 год, поскольку плата почти за все программы обучения взималась по максимальной ставке. Так почему же, несмотря на стремительно растущие доходы, университеты уже четвертый год ведут ожесточенный спор со своими сотрудниками по поводу заработной платы, пенсий и ненадежных контрактов? Куда делись все деньги?
Отчасти ответ заключается в том, что университеты начали бурное строительство, и в кампусах по всей стране появляются блестящие новые здания. Я счастливый обитатель одного из них – впечатляющего нового главного здания Лондонской школы экономики (ЛШЭ), получившего престижные архитектурные награды. Большая часть этого строительного бума финансируется за счет долга – считается, что у ведущих университетовневысокие кредитные риски, так что такие учреждения, как Оксфорд, Кембридж и Лондонская школа экономики (ЛШЭ), смогли привлечь средства, выпустив очень долгосрочные облигации с удивительно низкими процентными ставками. Другие, отчаянно пытаясь не отстать в гонке вооружений, чтобы получить свою долю местных и иностранных студентов, идут на больший риск, чтобы украсить свою недвижимость. И все это строительство – отчасти, конечно, полезное для работников и студентов – имеет своюцену. Одна из таких издержек заключается в том, что оно влияет на способность университетов инвестировать в своих сотрудников.
Сотрудники и ненадежные контракты
Высшее образование, как и многие рынки, подвержено асимметрии информации. Студенты и их родители впечатлены блестящими новыми зданиями и, вероятно, не подозревают, что, чтобы помочь оплатить их, университеты все чаще прибегают к практике эксплуататорского трудоустройства. Наиболее очевидной является растущая доля преподавания, проводимого новоиспеченными учеными на ранних этапах их карьеры по нестабильным контрактам, поскольку учреждения реагируют на финансовую неопределенность, откладывая найм на постоянные должности. Подавляющее большинство этих временных преподавателей — талантливые, трудолюбивые люди и очень часто отличные и заботливые преподаватели, но они сталкиваются с огромным давлением в духе “публикации или смерть”, и испытывают стресс из-за своего неопределенного будущего. Справедливо будет сказать, что будущие студенты, посещающие кампусы, вероятно, уделяют меньше внимания инвестициям университетов в своих сотрудников, чем роскошному стенду на выставке.
Менее очевидным следствием является то, что университеты все чаще становятся учреждениями с высоким уровнем заемных средств, которые максимально используют возможности привлечения денег через финансовые рынки. Погоня за долгами сталкивается с приверженностью сектора своей пенсионной системе — Системе пенсионного обеспечения университетов (СУРС). Поскольку неправильное регулирование и непрозрачная практика бухгалтерского учета приводят к дефициту документов для схемы, «соглашение» работодателя – коллективное обязательство университетов компенсировать любой дефицит пенсионного финансирования СУРС – становится все более требовательным. И этот спрос противоречит стремлению университетов к заимствованиям – обязательство укрепить пенсионную систему в размере 92 миллиардов фунтов стерлингов подрывает привлекательность долга высшего образования для банков и покупателей облигаций. И поэтому Министерство здравоохранения США должно взять на себя ответственность, лишив ученых их права на пенсию с установленными выплатами, за которую, как мы думали, мы платили.
Я не могу сказать, что сожалею о том, что стал профессором – в лучшем случае это невероятная работа, которая позволяет вам следовать своему интеллектуальному любопытству, общаться и учиться у самых умных людей в округе, как у коллег, так и у студентов. В ЛШЭ жизнь штатного профессора по-прежнему очень хороша, хотя давление на сектор становится все более очевидным даже здесь. В других местах академическая жизнь становится неустойчивой. Талантливые и целеустремленные молодые люди переходят от временного контракта к временному контракту, борясь за доступ к ограниченным вакансиям, поскольку цены на жилье продолжают расти, а гарантии занятости, не говоря уже о пенсиях, снижаются. Студенты накапливают долги, поскольку арендодатели богатеют за предоставление некачественного жилья, и то, что было предоставлено моему поколению бесплатно, теперь приводит к предельным налоговым ставкам, которые больше никто в экономике не должен платить. Есть другой способ сделать это, и все, что нам нужно сделать, это осмотреться. Всего в нескольких сотнях миль от берегов Великобритании миллионы студентов получают бесплатное университетское образование в странах, не более богатых, чем мы. Почему наш не может?
Источник:
https://socialistproject.ca/2022/03/financialization-inequality-and-university/#more
Эта статья впервые опубликована на веб-сайте Джонатана.
Джонатан Хопкин
– профессор Лондонской школы экономики,
изучающий европейскую политику и политическую экономику.
Автор книги «Антисистемная политика» (ОУП 2020).
