Муж моей сестры часто рассказывал, что его украинский дед старался не кормить дворовых собак, объясняя всем: «Он же собака, так пусть и кормится сам, раз он собака». По-украински это очень мило звучит, но я боюсь исказить при передаче, не помню точно. Я вспомнила про эту собаку-добытчика в связи с внесением изменений в закон о бюджетных учреждениях. Изменений и дополнений в закон много, часть из них чисто техническая, но само направление новшеств предельно ясно: государство отказывается от полной и безусловной ответственности за учреждения культуры, науки, образования, социальной защиты. Оно будет общаться с ними и финансировать их в рамках, «необходимых для обеспечения потребностей общества». Это немного настораживает, так как нашему обществу очень трудно бывает донести до государства эти самые потребности. Иногда приходится и дороги перекрывать. Премьер-министр от имени государства ругает публично плохих олигархов и велит включить населению горячую воду.
Социальная сфера вообще для нашего государства как костюм, необходимый в приличном обществе: вроде бы и без него не покажешься, а дорог чересчур и в подмышках давит, жарко, неуютно. Все время хочется этот костюм, социальную сферу то есть, как-то перекроить, переделать, раз уж не получается ее разом сбросить.
А вот теперь решение найдено: отношения государства с бюджетными учреждениями будут ограничены, а сами они получат возможность «реализовывать свои услуги, в том числе и непрофильные, на рынке, если это не вредит основной деятельности».
Как могут искать средства учреждения социальной защиты, я не знаю, боюсь, что никак, и защита эта в нашей стране выродится в весьма скромное (если не сказать – нищенское) обеспечение. Она и сейчас не очень защищает. О культуре и образовании нужно говорить отдельно.А с наукой на первый взгляд все ясно – там же можно много чего изобрести, придумать, предложить конкретный продукт, который можно продать. Ученые могут обменивать свои знания на деньги – всем хорошо. Так что пусть и кормятся сами – они же ученые!
Не раз я слышала и читала ссылки на западный, в том числе североамериканский, опыт финансирования науки. Благодаря своей сестре, которая уже 19 лет работает в университетах США, я познакомилась (как по документам, цифрам, публикациям, так и «изнутри», почти включенным наблюдением) с тем, как там работает наука. Поэтому прежде, чем обсуждать новый подход нашего государства к финансированию науки, посмотрим, как же все-таки работает соответствующий механизм (система грантов) в США. И что из этого опыта может пригодиться нам, а что нет, и насколько вообще наука может добывать себе средства самостоятельно.
Итак, какие средства и откуда получает наука в США? Финансирование научных исследований в США осуществляется из нескольких источников. В естественных науках крупнейший из них – NIH (National Institute of Health), который выделяет на финансирование в области биологических и медицинских исследований, исследований в сфере молекулярной биологии, клинической психологии, социологии здоровья 30,2 миллиарда долларов ежегодно. Максимальный размер гранта на одно исследование – 250 000 долларов ежегодно в течение пяти лет. Можно запрашивать именно эту сумму, но выделяют, как правило, меньше. В особых случаях сумма может быть и больше этого предела, но нужны особые обстоятельства. Например, исключительная важность проекта, доказанная, конечно.
Следующим по важности источником финансирования науки является NSF (National Science Foundation), объем финансирования которым научных исследований в области биологии, химии, физики, геологии и т.п. составил 6,4 миллиарда долларов в 2009 г. Есть еще Department of Defense, который имел в 2009 году бюджет 11,7 миллиардов долларов на прикладные исследования, 1,7 миллиардов на фундаментальные исследования и 194 миллиона на исследования в области медицины. Из этого фонда финансируются исследования в области физики, преимущественно прикладной. Названные организации – государственные. Кроме того, существует еще ряд некоммерческих организаций, с бюджетами значительно меньшими, но также впечатляющими. Так, American Heart Association ежегодно тратит на научные исследования около 160 миллионов долларов, American Cancer Association – около 90 миллионов, Alzheimer Association – около 21 миллиона.
Как можно увидеть, у американского «Бобика» есть, где и чем поживиться. Нашим об этом остается только мечтать. Но посмотрим, насколько свободен и бесконтролен этот «Бобик» в поисках пропитания, как оно ему достается.
Выделяют гранты и коммерческие компании, преимущественно фармацевтические, преимущественно известным ученым или коллективам для облагораживания собственного имиджа или врачам, которые будут рекламировать лекарства от грантодателей пациентам. Это для научного коллектива палка о двух концах. С одной стороны, средства выделяются без жестких ограничений, ученый или коллектив может расходовать их по собственному разумению (в рамках заявленных целей исследования, конечно). Но, с другой стороны, при получении таких грантов необходимо заявлять о возможных конфликтах интересов, а это подрывает доверие к получателю грантов, что неминуемо скажется впоследствии на научной карьере. Конфликт интересов возникает, как можно догадаться, из-за того, что компании, финансирующие научные проекты, заинтересованы не столько в его научных, сколько в финансовых результатах, а также в продвижении своей продукции.
Научная репутация – настоящая ценность для американского ученого, причем ценность не только этическая, но и профессиональная. Можно сказать: хорошая репутация – это обязательное условие успешной карьеры в американской науке. Поэтому рецензия заявок исследователями, работающими в соответствующей сфере и по схожим направлениям, осуществляется, как правило, всерьез. Никаких «дружеских» рецензий, никаких «отписок», невозможно просить подписать заключение, подготовленное самими претендентами на грант. И, разумеется, никаких «откатов» за помощь в предоставлении финансирования.
Замечание о репутации очень важно, особенно при сравнении с ситуацией в России. Коррупционные схемы, даже многочисленные и сколь угодно хитроумные, можно, положим, выявить. Все-таки их же какое-то счетное, конечное число. Можно, наверное, найти и правовой способ блокировать их влияние на процесс выделения грантов. Но систему «дружеской» коррупции, основанной на стремлении «порадеть родному человечку», определить и обезвредить значительно сложнее. Здесь никакие правовые и силовые меры не помогут, если не будут созданы механизмы формирования позитивной мотивации, ориентации на реальный научный результат у самих участников процесса. А таким механизмом сама по себе конкурентная борьба быть не может. Конкурировать ведь могут не только научные идеи и талант ученого, но и наличие «нужных связей», и способность «пробить» финансирование. Все это может не только не совпадать, но даже противостоять друг другу.
Система финансирования американской науки – отнюдь не свободное «кормление», не стихия рынка. Расходы, которые может осуществлять получатель средств, оговариваются в специальной сопроводительной записке к гранту – Notice of Grant Award (популярное в академической среде сокращение – NOGA). Часто бюджет гранта очень детализирован, особенно от наиболее солидных источников средств, вроде NIH. Бывают и несколько абсурдные требования. Так, NIH негативно относится к покупке компьютеров, боясь, что они будут использоваться не только для работы над грантом. Университеты в свою очередь стараются максимум расходов переложить на гранты и тоже не одобряют покупку вычислительной техники. Эта проблема ложится на плечи руководителя проекта, ее нужно решать наряду с содержательными задачами самого проекта. Основное оборудование, необходимое для исследований, должно быть оговорено в бюджете проекта или одобрено отдельно грантодателем. Над расходованием средств надзирает как фонд, эти средства выделивший, так и университет, в котором работает исследователь. Конечно, определенная свобода грантом предполагается: вы можете осуществить только часть из обещанного, изменить план или часть задач в процессе исследования, но все это должно быть обосновано. И, конечно, все свои результаты вы обязаны обнародовать регулярно: на конференциях и в научных статьях.
К слову, статьи, освещающие результаты ваших исследований по теме гранта, вы публикуете за деньги. За деньги, полученные по гранту, – это способ финансирования научных журналов. Статьи подвергаются обязательному рецензированию с точки зрения их научной ценности. Рецензирование опять-таки более или менее честное и профессиональное, значение репутации никто не отменял и в этом случае. У нас журналы, особенно из так называемого «списка ВАК», тоже берут деньги за публикации статей. Но, во-первых, делается это часто не официально, во-вторых, при размещении и рецензировании работает или случайность, или «дружеская коррупция», или просто коррупция. Это отражается, например, в том, что некоторые такие журналы (второстепенные, не ведущие в данном направлении) представляют собой, по выражению моего коллеги, презабавнейшую смесь научных изысканий – от статей о сальмонеллезе у кошек до опусов по древнеиндийской философии. В-третьих, за статьи в таких журналах платят, чаще всего, не потому, что нужно опубликовать результаты исследований, а потому, что необходимо получить определенное количество баллов в рейтинг или представить публикации в списке трудов при защите диссертации. Кандидатскую диссертацию можно защищать, имея, как минимум, одну публикацию в журнале из заветного списка, докторскую – не менее семи. Заметьте, происходит подмена цели, и система ориентируется на производство нужного количества (не качества) статей.
Хочу предостеречь, правда, от неумеренного восхищения процветанием американской науки. Мы должны понимать, что противоречие свободного научного поиска с его взлетами и падениями, открытиями и тупиками и жесткой иерархической структуры другой неизбежно. Неизбежно также противоречие между логикой науки и рынком. Нужно знать, что финансируется только 10% всех поданных грантов, а это значит, что 90% усилий (в среднем), потраченных на их разработку и оформление пропадают втуне. Ученый обязан быть еще и менеджером, распоряжающимся средствами и постоянно обеспокоенным тем, где их найти. Многие цели, имеющие отношения к фундаментальным исследованиям, то есть связанные с развитием, с будущим науки, приходится прятать среди более конкретных (сиюминутных часто) целей. Очень ценится прикладной характер исследований, всем хочется видеть, что деньги потрачены не зря, ждать годы никому не интересно. А львиная доля заработной платы исследователей (иногда и 100%) выплачивается из гранта. Нет гранта – нет зарплаты ни тебе, ни твоим сотрудникам.
Есть и проблемы с критериями отбора заявок, хотя эта система в США гораздо более честная и открытая, чем у нас. Новые правила, например, в качестве обязательного критерия оценки проекта предполагают «инновационность». «Можно подумать, – сокрушалась сестра, – что глупость, придуманная впервые, перестает быть глупостью».
Кроме того, ученые оказываются в ситуации, когда они обязаны выжимать из себя все соки, чтобы удержать позицию и продвинуться дальше. Кстати, в американских университетах и удержать позицию можно, только продвигаясь дальше. С одной стороны, мне представляется очень справедливым, что нет фиксированных выплат за прошлые заслуги, которые, может быть, уже и заслугами быть перестали. С другой стороны, я вижу, что такая система оборачивается «гонкой на выживание» – гарантий заработной платы и сохранения позиции – минимум, обязательств – максимум. Так называемая постоянная позиция – вожделенный , дает гарантии занятости на 5-7 лет. Дальше – на усмотрение университета. Уволят в случае истечения этого срока вряд ли, но все же вероятность есть. Интересно, что технический персонал, люди со степенью магистра или бакалавра защищены социально больше, чем люди с докторской степенью, только начинающие карьеру и работающие в лаборатории. Вообще научная карьера в США дается нелегко – 11-12 часовой рабочий день, маленький отпуск, постоянная необходимость подтверждать свой статус.
Забавна и ситуация с интеллектуальной собственностью, о которой у нас так много пекутся. В науке США она ни в коем случае не рассматривается как право исследователя на свое изобретение. Это абсолютное право собственника ресурсов на все, что придумает или изобретет ученый (даже если озарение настигло его на отдыхе, во сне, в ванной). Если изобретение получает патент, имеющий коммерческую ценность, значительную часть прибыли забирает себе университет, в котором работает ученый. Например, университет Вандербильда (Теннеси) оставляет себе 50% с первых 100 000 долларов прибыли и по 60% со всех последующих сумм .
И все-таки при всех недостатках и сбоях система финансирования науки в США подчинена осмысленной социальной цели – развитию определенных сфер общественного производства и общества. Конечно, преимущества у естественнонаучных направлений, в первую очередь, прикладных. Но и гуманитарные направления финансируются неплохо, правда, опять-таки в большей степени эмпирические исследования. Но сама эта осмысленность создает ситуацию, относительно благоприятную для людей, способных и желающих сделать в науке что-то, ориентированных на достижения как личные, так и собственно научные. Система все-таки позволяет сочетать те и другие. А это означает, что появляется некая критическая масса людей с позитивной созидательной мотивацией, и вот здесь уже можно быть уверенным, что они будут действовать в целом в интересах дела, а не в интересах пустого имиджа или дутого рейтинга.
Те же новшества, которые сейчас внедряются у нас в систему управления и финансирования науки и образования, не имеют под собой никакой другой цели, кроме сокращения расходов государства в этих сферах. За всеми реформами нет главного – значимой социальной цели, которая бы ощущалась всеми участниками процесса и стимулировала бы их внешними (через подконтрольные обществом институты) и внутренними (через исследовательские амбиции и созидательную мотивацию) средствами к достижению реальных результатов. Значимость которых верифицировалась бы, опять-таки, соответствием этой самой цели, то есть развитием общества в определенном направлении, и контролировалась обществом же.
Система грантов и конкурентная форма их предоставления – только один из элементов сложного механизма функционирования науки в США, причем элемент не определяющий, технический, по сути. Наука, как и образование – это подсистемы общества, они не могут функционировать автономно. Они формируются не просто под влиянием общественных институтов, но и под воздействием того запроса, который общество формирует на содержание и результаты их деятельности. Можно сколько угодно ругать гуманитариев за «словоблудие», но разве нет в нашем, да и в любом обществе социальных, культурных, социально-психологических и каких угодно других проблем, разрешение которых необходимо для улучшения жизни общества в целом? Проще говоря, для оптимизации социальных процессов, для устранения негативных явлений и т.п. Есть такие проблемы, и не мало. Более того, мы сейчас вообще плохо представляем себе общество, в котором живем. Но есть ли в России сегодня платежеспособный «заказчик» честной и беспристрастной социальной экспертизы?
Любая система финансирования будет порождать бюрократический контроль, некомпетентность или коррупционные схемы. Противоядие одно: осмысленная цель, которая будет существовать как вне научного сообщества, так и внутри, в структуре мотивации субъектов научного производства. И, конечно, демократические политические механизмы, способные контролировать реализацию этой цели и трансформацию ее в видимые и конкретные результаты для общества: решение социальных проблем, создание новых лекарств, успехи в лечении болезней и т.п. Насколько работают эти механизмы, настолько эффективной будет какая угодно система материального обеспечения научных исследований? При сбоях, например, будет не эффективен контроль общества над теми или иными институтами, финансирующими науку, – там любая система финансирования станет неэффективной.
Так что американский «Боб» бегает пусть на очень длинном, но все же на поводке, да и корм получает все-таки из рук хозяина, хоть и должен «послужить» немало. А куда поскачет наш Бобик, я даже предположить не могу. Кто его будет кормить? Бизнес, которому научные исследования нужны, как рыбке зонтик? Государство, которое не знает, как еще сократить социальную сферу и что там еще такое отреформировать, чтобы вовсе денег не давать? Настоящий дворовый пес стал бы воровать у соседей, что плохо и опасно, но может сработать. А что делать метафорическому Бобику, то есть российской науке и связанному с ней образованию? Играть по предложенным правилам? То есть подавать заявки, предлагать образовательные и исследовательские услуги и, если нет условий получить реальный, нужный результат, просто производить тот, который получается. По сути – тоже воровать. Только не у соседей, а, в первую очередь, у себя. Не годится науке собачья жизнь, как ни крути.
