Литву, Латвию и Эстонию называют . Соответствует ли это название реальности или за ним скрывается очередной миф? Ведь западная пропаганда – большая мастерица на их сочинение. Вот, пожалуйста, на выбор: миф об обществе всеобщего благоденствия, миф о неразрывном единстве рыночной экономики и демократии или еще хлеще – миф о равных возможностях всех граждан стать богатыми т.д. и т.п. А вдруг на этот раз мы имеем дело не с очередным мифом, а с впечатляющими реальными достижениями экономики?
Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к официальной статистике.
Сначала об экономике Эстонии.
По объему ВВП Эстония достигла уровня 1989 года только к 2003 году. Еще в 1998 году это соотношение, по данным Европейского банка реконструкции и развития, составляло 76 % (в Латвии – 58 %, в Литве – 64 %). Таким образом, на восстановление уровня развития экономики по основному макроэкономическому показателю, предшествущего реализации программы республиканского хозрасчета (по-эстонски эта аббревиатура пишется как IME, что означает в переводе на русский «чудо»).
Этот довольно продолжительный отрезок времени был не просто потерян для развития. Он ознаменовался кардинальной перестройкой всей экономики, характерными чертами которой стали высокие темпы инфляции, обесценение национальной валюты – кроны, появление массовой и хронической безработицы, пауперизма, цикличности, перестройки всей структуры экономики, которая характеризуется существенным сокращением доли реального сектора, особенно промышленности и сельского хозяйства. Например, из нетто-экспортера мясной и молочной продукции, картофеля и лука Эстония стала их импортером, причем в достаточно солидных объемах. Еще чуть-чуть – и наконец-то воплотится в жизнь давняя мечта активного сторонника отделения республики от СССР академика Энделя Липпмаа: Эстония превратится в зону международного туризма, и прекратит всякое производство материальных ценностей. Вместо заводов, фабрик и животноводческих ферм – ночные клубы, казино, публичные дома. Вместо рабочих и служащих – бармены, гиды, крупье, егеря, служанки в отелях, девицы легкого поведения.
За период 1990–2008 годов, то есть за 19 лет, ВВП республики возрос на 37 %. Учитывая, что 13 лет ушло на восстановление дореформенного уровня, а также имея в виду, что для социалистической Эстонии нормальным был четырехпроцентный среднегодовой темп прироста экономики, получаем, что за постсоветский период ВВП мог бы удвоиться вместо скромного прироста в размере 37 %, то есть . А если принять во внимание прогноз на текущий год, составленный Банком Эстонии (сокращение на 8,9 %), то за 20 лет потери составят уже 77 процентных пункта (202–125 %). Такова поистине чудовищная цена, которую пришлось заплатить за смену экономической системы хозяйствования и потерю значительной части экономических связей с народнохозяйственным комплексом СССР.
Впервые (уже при новой системе хозяйствования) Эстония столкнулась с кризисом в 1997–1999 годы – меньше чем через десять лет после выхода из состава СССР. Характерной чертой тогдашнего кризиса было то, что из финансового сектора он перекинулся в область реального производства, инвестиций и потребления.
На процессы, приведшие осенью 1997 года к краху на Таллиннской фондовой бирже, в следующем, 1998 году наложились ухудшение экономической конъюнктуры в странах ЕС, а также обвал российской экономики, достигший кульминации во второй половине августа 1998 года. Таким образом, тогдашняя депрессия была порождена сочетанием как внутренних, так и внешних факторов. Абсолютное сокращение ВВП произошло в 1998 году и продолжалось в 1999 году.
При всей значимости влияния упомянутых внешних факторов все-таки основные причины начавшегося в 1997 году кризиса коренились в самой экономике Эстонии, точнее, в слабости ее банковского сектора, не выдержавшего краха фондовой биржи. Кризис созревал в его недрах на протяжении 1996–1997 годов. С одной стороны, деятельность коммерческих банков являлась стимулятором подъема экономики, а с другой – вызвала биржевой крах. Изобилие внешних кредитных ресурсов, накачанных коммерческими банками в республику за счет дешевых денег, заимствованных на европейском финансовом рынке и продаваемых с приличной маржей на внутреннем рынке, позволило увеличить спрос на внутреннем рынке. Обилие кредитных денег стимулировало рост промышленного производства, активизацию экспортной и строительной деятельности, в то же время породив ряд серьезных негативных явлений. Объем выданных банками кредитов превысил прирост вкладов. В кредитном портфеле накопилась большая сумма невозвратных кредитов, не подкрепленных реальными проектами, достаточным залоговым обеспечением, а также использованных клиентами для финансовых спекуляций и потерянных в результате краха на фондовом рынке. В итоге активы коммерческих банков вследствие падения курса их акций на бирже к концу 1997 года были в значительной мере обесценены.
Меры, предпринятые правительством и Банком Эстонии (образование стабилизационного фонда и повышение уровня ликвидности банков) вывели из оборота около 1,3–1,4 миллиардов крон. Кредитный рынок отреагировал на эти меры повышением процентных ставок. После краха фондовой биржи наступил кризис ликвидности, усиленный тем, что многие владельцы кроновых сбережений стали обменивать их на твердую валюту (доллары США, немецкие марки и т.д.). Из-за негативных оценок зарубежными инвесторами положения в эстонской экономике после биржевого краха 1997 года, особенно в связи с растущим дефицитом текущего счета платежного баланса, коммерческим банкам стало труднее получать относительно дешевые кредиты. Кроме того, у банков возникли трудности с возвратом взятых ими ранее кредитов в обусловленные договорами сроки (в основном краткосрочных). Чтобы своевременно вернуть долги западным кредиторам, летом 1998 года банкам пришлось еще больше увеличить уровень процентных ставок (свыше 14–16 %). Деньги подорожали против летнего уровня 1997 года примерно в два раза. В этих условиях Банк Эстонии стал проводить еще более консервативную политику, требуя увеличения адекватности капитала коммерческих банков, ограничения выдачи ими потребительских кредитов, оздоровления кредитного портфеля. Коммерческие банки, в свою очередь, ужесточили выдачу кредитов клиентам. Они стали осмотрительнее относиться к бизнес-планам предприятий, выбраковывая сомнительные и малоперспективные проекты. Такая политика банков заставила предприятия пересмотреть свои программы развития, особенно в части инвестиций. Повышение процентных ставок существенно ограничило возможности финансирования предприятиями своей текущей деятельности. Кризисная ситуация на финансовом рынке в 1998 году еще больше обострилась в связи с крахом 6 коммерческих банков из 12, действовавших на начало года.
Предприятия, испытывавшие серьезные финансовые затруднения, стали проводить политику жесткой экономии затрат и в первую очередь фонда заработной платы, что обусловило сокращение объема потребительского спроса в республике. Уменьшению потребительского спроса способствовали также ограничения в выдаче потребительских кредитов, резкий рост числа безработных, а также увеличение масштабов так называемого отложенного спроса населения (многие семьи в условиях неустойчивой конъюнктуры стали откладывать свои небольшие сбережения на черный день).
Таким образом, логика формирования предпосылок депрессии за счет внутренних факторов была такова:
– кредитная и финансовая политика коммерческих банков резко ухудшила возможности финансирования субъектов экономики;
– удорожание кредитов и ужесточение условий их предоставления клиентам банков обусловили сокращение денежных доходов населения, объема инвестиций, а, следовательно, спроса на товары и услуги на внутреннем рынке республики.
К этому следует добавить, что меры по «охлаждению» экономики, предпринятые правительством и Банком Эстонии, были осуществлены с большим опозданием и лишь усугубили кризис ликвидности на финансовом рынке страны. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что десятки тысяч инвесторов (юридических и физических лиц), участвовавших в спекуляциях на фондовой бирже в 1997 году, понесли огромные потери, и это стало также одной из причин сокращения спроса на внутреннем рынке республики в 1998 году.
В третьем квартале 1998 года экономическая конъюнктура в Эстонии еще более ухудшилась. Причинами послужили неурожай в сельском хозяйстве и кризис в России. Его прямым следствием стало сокращение экспорта в Россию примерно на 40 %, уменьшение или даже полное прекращение производства на многих предприятиях, особенно в мясомолочной и рыбной промышленности, а также в машиностроении. По всей видимости, реальный объем экспорта в Россию был большим, чем это показывала официальная статистика, поэтому и потери от дефолта в России оказались существеннее, чем можно было ожидать. Процесс спада затронул не только предприятия-экспортеры, но и их смежников («эффект домино»), в которых, по экспертным оценкам, работало 40–50 тысяч человек, а также коммерческие банки. Например, только Хансабанк (переименован в Сведбанк) выдал кредитов экспортерам, работавшим в России, на сумму около 700 миллионов крон. С началом российского кризиса у этого банка, как и у других банков, которые финансировали экспортные операции в России, возникли серьезные трудности с возвратом кредитов.
К концу 1998 года из-за сужения доходной базы обострились проблемы, связанные с исполнением государственного бюджета и финансированием социальной сферы. В целях увеличения доходов бюджета были повышены акцизные ставки на алкоголь и табачные изделия. Однако вскоре стало очевидно, что увеличение акцизных ставок привело к резкому росту оборотов в теневой экономике. Так, доля нелегальной продажи алкогольных напитков возросла к концу 1998 года до 58 % против 20 % в начале года, что, естественно, привело к обратному результату, то есть к уменьшению поступлений в государственный бюджет.
В целом за 1998 год, по данным Департамента статистики Эстонии (ESA 2001. С. 417), сумма добавленной стоимости в сельском хозяйстве уменьшилась на 4,7 %. На многих промышленных предприятиях увеличились запасы нереализованной готовой продукции, а коэффициент загрузки производственных мощностей снизился. Однако самое большое снижение величины добавленной стоимости произошло в финансовом секторе – на 9,6 %. Коммерческие банки республики закончили год с убытком в сумме около 1 миллиард крон. В 1998 году объем экспорта составил 5,6 миллиардов крон против 8,3 миллиардов крон в предыдущем году, то есть уменьшился в 1,5 раза.
Основные факторы, обусловившие депрессию, остались в силе и в 1999 году. На кредитном рынке республики в первом полугодии сохранялись высокие процентные ставки. Спрос на внутреннем и внешних рынках был вялым. Большинство фирм испытывало острый недостаток оборотных средств.
Сочетание совокупности неблагоприятных факторов привело к сокращению объема ВВП. Особенно значительное уменьшение объема добавленной стоимости произошло в рыбном хозяйстве, горной промышленности, строительстве, оптовой и розничной торговле. В первом полугодии 1999 года общий объем прибыли, полученной фирмами, уменьшился на 2,4 миллиардов крон. Депрессия привела к дальнейшему росту безработицы с 10 % в 1997 году до 15 % в начале 2000 года, то есть в 1,5 раза.
Нынешний же кризис развивался следующим образом. В четвертом квартале 2008 года объем ВВП сократился на 9,4 % по сравнению с тем же периодом 2007 года. Спад начался во втором квартале, быстро нарастая. В целом за 2008 год ВВП уменьшился, по предварительной оценке, на 3,6 %. На текущий, 2009 год, Банк Эстонии прогнозирует снижение еще на 8–9 %.
Как и во времена кризиса конца 1980 – начала 1990 годов, сокращение коснулось и реального сектора. Так, в промышленности в 2008 году объем производства уменьшился на 20,7 %.
Однако отличие нынешнего кризиса от кризиса конца 1990-х годов в Эстонии состоит в том, что:
1) непосредственным толчком к нему послужили на этот раз главным образом внешние обстоятельства, то есть крах мировой финансовой системы, порожденный США;
2) наблюдалось сокращение емкости внешних рынков для экспорта эстонских товаров;
3) проводилась кредитная политика, стимулирующая безудержное потребительство, приобретение товаров в долг, особенно жилья и товаров длительного пользования, в частности, автомобилей.
Кроме того, существенным отличием является и то, что пока сохраняется сеть банков. Ни один банк не обанкротился. Шведские банки, которые доминируют в финансовой системе Эстонии, держатся на плаву, поддерживая ее экономику.
Получается, что с учетом прогнозируемого сокращения ВВП в 2009 году, то есть за 20 лет господства буржуазной экономики, сменившей социалистическую, итоговый темп прироста составил 25 %, или в среднем ! Можно ли говорить при наличии таких темпов прироста ВВП о тигрином прыжке?
Итак, мы имеем дело с очередным мифом. И причина таких черепашьих темпов кроется в природе капиталистической экономики, превратившей Эстонию в придаток к европейской экономике. Суверенитет республики по существу сведен только к национальной символике, а судьба ее экономики решается в Брюсселе и в шведских банках.
Если мы обратимся к данным латвийской и литовской экономик, то картина еще печальнее. В Латвии прирост экономики за последние 20 лет составил лишь 8,8 % (уровень 1989 года был достигнут к 2006 году), а в Литве – 15,6 % (уровень 1989 года был достигнут также к 2006 году), то есть составляет . Кстати, следует заметить, что приведенные цифры среднегодового темпа изменения динамики ВВП занижены. Например, по Латвии взята цифра официального прогноза на 2009 год –2,7 %, в то время как британская аналитическая компания Capital Economics предполагает, что снижение за 2009–2010 годы составит 20 %, а не –1,7 %, как опубликовано в статистическом отчете. Прогноз английских экономистов кажется мне более точным, учитывая, что в четвертом квартале ВВП Латвии сократился на 10,3 %. Теперь уже и само правительство прогнозирует на текущий год снижение ВВП на 12–15 %. Кстати, МВФ вынужден был отложить до лета выдачу очередного антикризисного транша Латвии в сумме 200 миллионов евро из-за неспособности правительства справиться с дефицитом бюджета.
Возвращаясь к сопоставлению достигнутого роста с возможным приростом экономики при социализме, отметим, что если потери Эстонии, как выше было сказано, составили 77 процентных пункта, в Литве они равнялись 94, а в Латвии – целых 101 процентных пункта. Таким образом, прибалтийские черепахи разделили следующие места на пьедестале почета двадцатилетней гонки: на первом месте – Эстония, на втором – Литва и на третьем – Латвия.
Развитие экономики всех трех республик в 1990–2009 годы характеризовалось резким спадом после выхода из единого народнохозяйственного комплекса СССР, а также цикличностью. Они скатывались вниз после каждого кратковременного периода подъема из-за очередного кризиса. И вполне закономерно, что ВВП всех трех республик фактически нарастал со скоростью менее одного процента в год!
На это есть возражение: разве можно отрицать, что в последние годы перед кризисом темпы роста у всех трех прибалтийских государств были высокими? Да, были, спору нет. Но, во-первых, следует учитывать, что подъем всегда начинался с низкого уровня. А во-вторых, как говорят в народе, цыплят по осени считают.
Каковы Прибалтики за последние два десятилетия? Если экономика сильна и прочна, то почему для спасения падающих в пропасть кризиса республик понадобилось запрашивать миллиарды долларов и евро у МВФ и богатых стран Евросоюза, слезно умолять Брюссель принять их в зону евро, отказываться еще от одного важного атрибута национального суверенитета – собственной валюты, которой политики 90-х так гордились? Почему сокращается спрос населения? Почему раскручивается спираль инфляции? Почему всем трем «тиграм» приходится урезать социальные программы? Почему растет число обанкротившихся фирм? Как быть с растущей армией безработных? Что делать с накопившимся колоссальным консолидированным долгом, который придется выплачивать будущим поколениям? Им ведь на коленях придется вымаливать у кредиторов отсрочки платежей за взятые в долг огромные суммы, которые умудрились за два десятилетия бездарно спустить правители государств-«тигров».
Если, как утверждают верные властям СМИ, простым людям так хорошо живется, то почему они выходят на улицы, протестуя против политики своих правительств? Почему, например, в Вильнюсе против мирных демонстрантов даже применили оружие? Куда подевались демократия и энтузиазм поющих масс?
Сейчас лидеры правящих партий утешают людей тем, что после кризиса дела снова пойдут на поправку, экономика станет более эффективной и надо только в очередной раз набраться терпения, чтобы без уныния и паники пережить трудные времена. Однако пора бы этим политикам усвоить азбучную истину экономической науки: после каждого кризиса всегда наступает период реабилитации. Анализ более чем 300 кризисов в 80 странах, начиная с 1973 года, выполненный специалистами ООН, показал, что ущерб, наносимый ими, огромен, особенно для социальной сферы. Рост объема производства достигал предкризисного уровня в среднем за один год. Однако рост реальной заработной платы достигал прежнего уровня только через , а занятости – . Распределение доходов ухудшалось в среднем на протяжении , достигая предкризисного уровня лишь к (см. доклад ПР ООН за 1999 год. С. 40). Спрашивается, разве это нормально, что за свою жизнь человек должен пережить 6–7 экономических кризисов и большую часть своего пребывания на этой земле без устали бороться за выживание?
Одним словом, леса за деревьями можно и не увидеть. Реальные достижения экономики следует оценивать только за длительный период, а то можно принять ползание черепах за мощные тигриные прыжки, а неизбежную цикличность движения капиталистической экономики оценивать как величайшее благо, ниспосланное нам небесами.
