Все мы хорошо знаем и помним блестящую плеяду ближайших соратников Ленина, вместе с Владимиром Ильичем вписавших свои имена в историю непрекращающегося и по сей день освободительного движения. Но, к сожалению, немалое число активных участников великой борьбы ныне безосновательно забыто. А ведь без стойкости и мужества этих рядовых русской революции не было бы ни победного Октября 1917 года, ни богатого уроками опыта строительства Советского государства! Типичные характеры профессиональных революционеров в обстоятельствах подпольной борьбы с самодержавием, Гражданской войны и вооруженного подавления контрреволюции интересны нам каждый сам по себе, тем своим особенным, что помогло им стать не виданной ранее в истории нашей страны общностью, большевиками-ленинцами.
Одним из них был и Николай Алексеевич Долгирев, трагически ушедший из жизни восемьдесят лет тому назад. Родившийся в семье рабочего-столяра в селе Сандово Весьегонского уезда Тверской губернии 28 ноября 1889 года, он вместе с семьёй в возрасте десяти лет переехал в столицу Российской империи, после окончания церковно-приходской школы с одиннадцати лет работал на петербургских фабриках, пройдя путь от ученика столяра до высококвалифицированного токаря на авиационном заводе Сикорского. Грянула Первая русская революция, и молодой подмастерье кроватной фабрики Преловского принял в ней активное участие: расклеивал антиправительственные прокламации и листовки, призывавшие к забастовкам и демонстрациям, выступал на митингах и собраниях, агитируя своих товарищей смело бороться за свои права, за лучшую жизнь, против проклятого царизма.
Вскоре последовала и первая кара: увольнение семнадцатилетнего подмастерья за участие в забастовке.
Поначалу, как и многие его сверстники из числа «низовых практиков», Николай симпатизировал радикальным методам боевой организации эсеров. Но по мере участия в нелегальном рабочем кружке, по ходу ознакомления с азами теории классовой борьбы, сопоставления программ и методов различных левых партий, Долгирев склонился на сторону большевиков и в 1909 году вступил в ряды РСДРП (б). Три года спустя большевистский агитатор впервые арестован и помещен в тюрьму, а затем выслан на родину, в Весьегонский уезд Тверской губернии, под гласный надзор полиции.
Из ссылки Долгирев бежит и появляется в Петербурге, где совмещает деятельность содержателя партийной конспиративной квартиры с членством в больничной кассе. Последняя позиция была особенно важна: доступ к средствам фабричных и заводских больничных касс помогал вести финансирование собственно партийной деятельности в период, когда столыпинская реакция перекрыла русским социал-демократам не только возможности для разного рода вооруженных «экспроприаций», но и для легального получения финансовой поддержки со стороны отдельных представителей буржуазии.
Тогда же Николай Долгирев принял участие в убийстве особенно досаждавшего околоточного надзирателя.
Возможно, рафинированному уху какого-нибудь либерального интеллектуала подобное обстоятельство и режет слух, но надо понимать, что тогдашние рабочие, да и всё образованное общество, относились к служителям царской охранки как к палачам, готовым быстро и без особых церемоний обеспечить «столыпинский галстук» (то есть смертную казнь через повешение) каждому несогласному с преступной деятельностью Николая Кровавого и его сатрапов. Такого персонажа «называли охранником, его оскорбляли, в этом слове объединялось всё худшее, что можно было найти в человеке. Считалось, что охранник — это человек, которые не имеет никаких принципов, что это продажный человек, падаль человеческая в моральном смысле, вообще последний человек…» Думается, что эти воспоминания питерского мастерового, большевика Николая Ежова в полной мере говорят о настроениях тогдашних пролетариев, и понятно, почему Долгирев без малейших колебаний взялся привести в исполнение партийный приговор душегубу на государевой службе.
Николай Долгирев был арестован, следствие тянулось долго, в конце концов прокурорским и судейским прихвостням сословной монархии удалось неопровержимо доказать лишь участие молодого большевика в организации и руководстве двухмесячной забастовки «с целью подрыва обороноспособности» вошедшей в империалистическую войну России да принадлежность к нелегальной партии большевиков и нарушение паспортного режима. 31 января 1916 года Долгирев, проявивший во время следствия и суда чудеса изворотливости, был сослан в Восточную Сибирь, в Якутию, откуда его 15 марта 1917 года освободила Февральская революция.
Вернувшись в Петроград, он сразу же включился в активную борьбу против буржуазного Временного правительства. В мае 1917 года рабочие Нарвской заставы послали его своим представителем в Петроградский Совет, а месяц спустя избрали в состав Московского-Нарвского комитета РСДРП (б). В октябрьские дни Николай Алексеевич работал агитатором Петроградского ВРК, затем был назначен командиром одного из первых петроградских отрядов Красной гвардии, с которым сразу после победы революции отправился на родину — устанавливать Советскую власть в городах Весьегонске и Красном Холме.
Там же, на тверской земле, он участвовал в ликвидации кулацких банд и там же возглавил первый Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Весьегонского уезда, оттуда летом 1918 года выехал на подавление эсеровского мятежа в Рыбинске.
Отличившийся в боях с рыбинскими мятежниками и последующей очистке города от контрреволюционных элементов большевик Долгирев в августе 1918 года возглавил Весьегонскую уездную ЧК, а два месяца спустя был назначен председателем Тверской губернской ЧК. Осуществление объявленного в ответ на бесчинства белобандитов «красного террора», борьба с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем — таковы были трудные будни чекистов осенью 1918 года.
Рабоче-крестьянская власть устояла, а когда в марте 1919 года началась мобилизация коммунистов для борьбы с колчаковскими войсками, чекист Долгирев добровольцем ушел на Восточный фронт. В рядах Красной Армии ему выпала немалая честь сражаться бок-о-бок с героическими бойцами 25-й Чапаевской стрелковой дивизии. Там он был помощником заведующего, а потом заведующим политотделом дивизии. Василий Иванович Чапаев комиссаров своих ценил, но сотрудников органов «военного контроля» (так тогда называли сотрудников особых отделов ЧК в РККА) не очень жаловал. Поэтому и было решено: негласно укрепить политотдел проверенным чекистским кадром с боевым прошлым и дореволюционным партийным стажем. Долгирев сработался с Василием Ивановичем, хотя вместе служили они недолго: сразу после освобождения от белогвардейцев Башкирии Николаю Алексеевичу было поручено формирование Уфимской ЧК.
Приобретенный там опыт работы с мусульманским населением оказался весьма полезен: после Башкирии, Долгирев возглавлял советские органы государственной безопасности на Туркестанском фронте, был председателем Грозненской окружной, а затем Терской губернской ЧК, Рыбинской губернской ЧК. После реорганизации ВЧК в Государственное политическое управление (ГПУ), произошедшей в 1922 году, руководил губернскими отделами ГПУ на Урале и в Тюмени.
Современному читателю, пожалуй, трудно представить, какое магическое звучание в первые годы Советской власти приобретало для большевистских руководителей предложение или замечание Ленина. Хотя сам Владимир Ильич в полемике с Адольфом Иоффе гневно отверг замечание последнего «ЦК — это Вы», но по факту большинство его указаний выполнялись в то время неукоснительно. Вот и появление статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин» вызвало не просто перестройку в стиле и методах работы советских контрольных органов, но и потребовало новых людей для проведения этой перестройки. Так чекист Долгирев попал в систему союзного наркомата Рабоче-крестьянской инспекции, совмещенной тогда же с контролем партийным. В ноябре 1923 он стал председателем Тюменской окружной Контрольной комиссии РКП (б) — Тюменской окружной Рабоче-крестьянской инспекции, далее занимая аналогичные должности в Вятской губернии и на Урале.
В разгар борьбы с басмачами опыт Долгирева вновь понадобился в чекистском ведомстве: 30 июня 1927 года он был назначен начальником Ходжентского окружного отдела ГПУ. Личная храбрость и преданность делу революции сочетались у Николая Алексеевича с принципиальностью, когда речь заходила об интересах дела. Детально разобравшись в ситуации в сопредельном Афганистане, Долгирев направил в Москву рапорт, в котором возражал против военного вторжения в любых формах на территорию приграничного государства.
Политический, моральный и материальный ущерб от военного присутствия СССР в Афганистане для интересов развития революции на Востоке, особенно в мусульманских странах, по его мнению, мог перевесить сиюминутные выгоды от победы той или иной поддержанной Москвой местной клики.
Однако его предостережения начальство не восприняло, а за нарушение субординации (рапорт был отправлен в столицу напрямую, минуя вышестоящее полномочное чекистское представительство по Средней Азии) Долгирева сперва сняли с должности, а через некоторое время и вовсе уволили из органов ГПУ.
Несколько месяцев Николай Долгирев возглавлял Вологодскую губернскую Контрольную комиссию ВКП (б) и губернскую РКИ. В декабре 1929 года большевистская партия приняла твёрдое решение перейти к ликвидации кулачества как класса, осуществить коллективизацию мелкотоварного сельского хозяйства и провести «безбожную пятилетку», не допустив тем самым возможности появления на территории СССР социальной базы массового фашистского движения. Такой базой, по мнению руководителей большевистской партии и органов государственной безопасности, могло стать объединение кулаков, черносотенных церковников, всякого рода «бывших людей» и «лишенцев» (так тогда называли представителей дореволюционных эксплуататорских классов) и иной православно-монархической контрреволюции. Не случайно в показаниях многих активных участников событий тех дней, впоследствии ставших жертвами произвола и беззакония, коллективизация – наряду с Гражданской войной и «массовой спецоперацией» 1937 года против кулаков и «бывших людей» – трактовалась как важнейший этап радикального наступления на старый мир накануне перехода к стадии форсированного строительства коммунизма.
Не вдаваясь в дискуссию, насколько в тогдашних условиях, при тогдашнем уровне культуры и материального производства можно было говорить о непосредственном переходе к коммунизму, заметим, что подобный взгляд был популярен среди партийного актива, свидетельством чему, например, выступление Никиты Хрущева на XVIII съезде ВКП (б) в марте 1939 года. В любом случае, для осуществления коллективизации потребовались решительные меры и решительные люди, готовые осуществлять эти меры.
Так Николай Алексеевич Долгирев возглавил Красноярский окружной исполком и стал одним из тех, кто непоколебимо претворял на сибирских пространствах твёрдое партийное решение построить новый мир, мир без эксплуататоров, мироедов-кровопийц, мракобесов-попов и прочих социальных паразитов. Работал на износ, как в годы Гражданской войны, днями и ночами. Но после сталинского сигнала «назад», появившегося в виде статьи «Головокружение от успехов», Долгирева, как и многих иных ему подобных, определили в те самые «исполнители», которые якобы своим радикализмом на местах чуть было не искривили правильную генеральную линию партии. Николай Алексеевич был освобождён от должности и отправлен «подучиться» на курсах марксизма-ленинизма при Коммунистической академии. С апреля 1931 года он стал начальником Иртышского речного пароходства.
4 августа 1935 года Николай Алексеевич Долгирев утонул в Иртыше. Вся его жизнь, от первой и до последней минуты, была посвящена тому, что он более всего любил и ценил: делу русской революции, делу большевистской партии, делу сотворения нового мира без отчуждения и эксплуатации. Делу, которое в его глазах олицетворял Владимир Ильич Ленин.
