Футболка с изображением Че Гевары натянута на пивное толстое брюхо, арабский платок на жирной шее намотан вплоть до двойного подбородка… Болезненная худоба, землистый цвет лица, мешки под глазами, прокуренные зубы… Я попытался набросать портрет типичного российского левака. И я понял, что это невозможно. Левацкая среда представлена разными типами. Но их объединяет одно – презрение к физической культуре.
Тотальная мобилизация
Я очень люблю рассматривать старые фото, на которых запечатлены революционеры и рабочие активисты прошлого. Фото участников митинга французского «Народного фронта», фото участников maquis – партизан-антифашистов. Я вижу подтянутые фигуры, сосредоточенные красивые лица. На меня смотрят люди борьбы, люди действия, люди, которые жили в режиме тотальной мобилизации. Я не почитатель сталинского СССР. Но советские парады физкультурников – зрелище воодушевляющее. Либералы и либеральные левые называют эти парады показухой. Либералам не понять той суровой поэзии тотальной мобилизации, которая овладевает душой и телом человека, включённого в коллективный жизненный порыв. «Тотальная мобилизация, акт, посредством которого широко разветвлённая и сплетённая из многочисленных артерий сеть современной жизни одним движением рубильника подключается к обильному потоку воинственной энергии», – объяснял Эрнст Юнгер.
Современный антибуржуазный философ Андрей Кузьмин, развивая мысли Юнгера, утверждает, что человек «реализует себя лишь в контексте чего-то большего, чем он сам: семьи, рода, коллектива, государства, великой идеи». Тотальная мобилизация включает человека и его тело «в процесс решения общего задания, в коллективный проект, в массовый порыв в будущее».
Русские революционеры, французские забастовщики, испанские ополченцы, итальянские партизаны, герои советской первой пятилетки прекрасно понимали – а если не понимали, то чувствовали (есть такое понятие – классовое и революционное чутьё) – что они себе не принадлежат. Меня поразило письмо одного участника гапоновской рабочей организации, кузнеца Ивана Васильеа, адресованное жене. Он написал его накануне «кровавого воскресенья».
«Нюша, если я не вернусь и не буду жив, то, Нюша, ты не плачь, как-нибудь первое время проживёшь, а потом поступи на фабрику и работай, расти Ванюру и говори ему, что я погиб мученической смертью за свободу и счастье народа. Я погиб, если это будет верно, и за ваше счастье.
Расти и развивай его лучше, чтобы и он был такой же, как отец. Нюша, если я уже не вернусь, то сохрани записку и храни её: Ваня вырастет, я его благословляю. Скажи ему, чтобы он не забыл тебя. Пусть поймёт отца, что отец погиб за благо всего народа, за рабочих. Целую вас. Ваш горячо любящий отец и муж Ваня».
Русский рабочий Иван Васильев не кривлялся, играя в героя. Его действительно убили 9 января – первым залпом у Нарвских ворот.
В советских учебниках по истории утверждалось, что наивные рабочие, обманутые провокатором-попом Гапоном, желая пожаловаться царю-батюшке на фабрикантов и попросить его позаботиться о них, полагали, что солдаты не будут в них стрелять. Но это не так. Рабочими овладели эсхатологические настроения. Они знали, что им придётся пожертвовать собой, чтобы их класс жил достойно. «”Идём! Идём!” – раздалось вокруг меня, где стояло несколько девушек и несколько пожилых женщин… А девушка, стоявшая поле меня, обратилась к подруге в сильном возбуждении, говоря: “Пойди, скажи маме, я пойду. Всё равно, убьют, так убьют. Что же это. Одних будут убивать, другие воспользуются – это нехорошо. Все, все должны идти”», – вспоминает Лев Гуревич, участник рабочего собрания, которое прошло накануне 9 января на Васильевском острове. Старый рабочий социализм был проникнут этим ощущением конца времён – все ждали последнего и решительного боя. А к бою надо готовиться.
Именно режим тотальной мобилизации заставлял революционеров и рабочих активистов работать над собой и своим телом. Так, коммунистическая партия Франции перед и после Второй мировой войны располагала целой сетью спортивных секций, где рабочие занимались французским боксом (весьма эффективный вид единоборств), вольной борьбой, стрельбой и даже фехтованием. Кстати, о народной секции бокса рассказывается в фильме Марселя Карне «Воздух Парижа» (1954), где тренера-энтузиаста Виктора Ле Гарре играет харизматичный Жан Габен. На старых фотографиях с французскими (или испанскими) рабочими 30-х годов нет ни одного толстяка. Эти люди знали, что в любой момент им надо быть готовыми ответить ударом на удар. Французские рабочие дрались на улицах с ультраправыми активистами: членами «Боевых крестов» «графа-полковника» Франсуа де ля Рока и других мятежных лиг, а испанские рабочие не только защищали республиканский строй, но и боролись за настоящий социализм. Они понимали, что не имеют права распуститься.
Бациллы контркультуры
Но в какой-то момент дух мобилизации исчез из левого движения. Ни в одной секции единоборств я не встречал человека с радикальными левыми убеждениями. Крав-магой я занимался с сионистами, да и вообще – с евреями, что объясняется происхождением этого вида боя, смешанными единоборствами – с русскими националистами, в боксёрской и борцовской секциях – с кавказцами. Большинство же «революционеров слева» не утруждают себя даже обычной физкультурой. Со стороны левацкая компания выглядит весьма комично: сборище толстяков и дистрофиков. Это всё, что угодно, только не боевая единица. Что произошло? Куда подевался режим мобилизации в левой среде?
В начале 90-х годов я стажировался во французской троцкистской организации «Lutte Ouvriere» («Рабочая борьба»). Это серьёзная организация с чёткой структурой. Активисты «Lutte Ouvriere» в отличие от большинства леваков не ограничиваются болтовнёй о революции в комфортной (как правило – интеллигентской) социальной среде, а издают заводские бюллетени и создают ячейки на предприятиях. А по части мобилизации «Lutte Ouvriere» даже перебарщивает: например, организация запрещает своим активистам заводить детей. Когда вся Франция отдыхает, активисты «Lutte Ouvriere» утраивают «агитационные караваны»: объезжают пляжи Лазурного берега, предлагая загорающим приобрести свежий номер их газеты, одноимённой с организацией. Самое удивительное, что отдыхающие покупают и даже вступают в политические споры. Франция – очень политизированная страна.
Но и в «Lutte Ouvriere» я не заметил большого числа любителей физкультуры и спорта, зато обратил внимание на то, что активисты из поколения мая-68 не вынимают сигареты изо рта, предпочитая самокрутки из душистого табака.
Самокрутки – явное наследие 60-х, а точнее – «хипповской революции». Именно в 60-е годы социалистические, да и коммунистические организации разочаровались в рабочем классе и ударились в поиски «нового революционного субъекта». Глашатай «новых левых» Герберт Маркузе заявил, что организованный пролетариат «разделяет стабилизирующие, контрреволюционные потребности средних классов, о чём свидетельствует его поведение как потребителя материальных и культурных товаров, его эмоциональное отвращение к нонконформистской интеллигенции». Маркузе решил, что вся теперь надежда на люмпенов, «людей гетто» и студентов. «Оппозиция в центре монополистического капитализма, – писал он в работе «Переоценка концепции революции», – концентрируется на двух противоположных полюсах общества: в населении гетто (которое само по себе неоднородно) и интеллигенции из средних классов, особенно студенчества». А студенчество в 60-е годы придерживалось хипповской эстетики. Если хипповская мода затронула ряды «Lutte Ouvriere» – организацию, которая никогда не отрекалась от традиционного рабочего класса и всегда пыталась найти активистов в его среде, – что говорить о левацких организациях, которые по нотам Герберта Маркузе воспевали мелкобуржуазное студенчество и интеллигенцию из средних классов? Их эта мода просто растворила в себе почти без остатка.
В молодости я, как и все леваки, любовался парижским маем 1968 года, воспринимая его как «революцию нового типа». Я с открытым ртом слушал рассказы взрослого французского товарища (старше меня на 18 лет) о тех событиях. Кстати, этот человек не ночевал на баррикадах рядом с Сорбонной, не требовал невозможного, а в предместьях Парижа агитировал бастовавших рабочих. Но сейчас я понимаю, что именно в мае 68 года левое революционное движение подхватило инфекцию, которая расслабила его.
60-е годы – время раскрепощения и снятия табу, а также «расширения сознания». Sex, Drugs, Rock-and-Roll – святая троица конца 60-х и лозунг хиппи. «Make love, not war» («Занимайтесь любовью, а не войной»), «All You Need Is Love!» («Всё, что тебе нужно – это любовь!») – вот вся философия хипповской эпохи, из которой вышли те, кто создал нынешние левацкие организации. Хиппи и их левацкие друзья зачислили спорт в тоталитарные фашистские практики. Ведь спорт основан на такой государственной и армейской добродетели, как дисциплина. Спорт – это насилие над собой и очень часто над другими. Он раскаляет агрессивные страсти и развивает дух соперничества. Спорт – это облегчённая форма войны, а не отнюдь не любви, на которой помешалось поколение хиппи. Спорт подразумевает массовость. Не зря же Бенито Муссолини и Адольф Гитлер любили собирать людей на стадионах и поощряли развитие массового спорта, а Иосиф Сталин проводил парады физкультурников!
Вызов времени
Нынешнее левачество выросло не из старого рабочего социализма, а из хипповской контркультуры. По мере развития, а точнее – вырождения, оно заразилось ещё вредоносными либеральными вирусами, в частности, феминизмом – за любое упоминание женщин в негативном контексте надо извиниться, а то заподозрят в сексизме. Если западные леваки – отпрыски среднего класса, то наши – дети советской интеллигенции, которая была способна разве что на байдарочные походы и песни у костра. В левацкой среде не принято быть спортивным и агрессивным. Точнее – вся левацкая агрессивность уходит в слова и тексты, а иногда – скандирование на митингах и шествиях. Почему все так удивляются тому, что боец смешанного стиля и чемпион мира по джиу-джитсу Джефф Монсон – анархист и альтерглобалист? Именно потому, что он – исключение из общего левацкого ряда. Конечно, Джефф – не единственный спортсмен с левыми убеждениями. Есть ребята, которые не вылезают из спортзалов. Я их знаю и уважаю за это. Но я говорю о тенденции. А левацкая тенденция – кофе и сигареты, а то и пиво и сигареты. Тренировать тело леваки нужным не считают. Им легче написать ещё один текст против расизма, нежели остановить расиста в реальной жизни. Их отношение к себе любимым зиждется не на коллективизме, а на либеральном индивидуализме. «Моё тело – моё дело» – не перестают твердить они. В триумфе коллективной воли им мерещится «проклятый фашизм».
Но скоро время бросит левакам вызов. Очень скоро время их спросит: «Печатать правильные листовки – это единственное, на что вы способны?»
Латиноамериканские социалистические революционеры этот вызов приняли. Многие из них погибли. Но они погибли от пуль коммандос или парамилитарес, а не от удара кулаком. Если леваки не избавятся от привычек хипстеров и мировоззрения хиппи, они очень скоро превратятся во всеобщее посмешище. Если они хотят стать настоящими революционными активистами, им необходимо включить для себя режим мобилизации и готовиться к бою.
Я не поклонник советского государства. Но надо признать, что в этом государстве часто провозглашались правильные вещи. Недавно нашёл в Сети чей-то текст о советских олимпийцах. Очень хочется привести из него отрывок: «Целеустремлённость выражается в способности спортсмена ставить перед собой ясные цели и стремиться к их достижению, несмотря ни на какие трудности, подчиняя решению поставленных задач все свои мысли, чувства и действия. Цели, которые ставит перед собой советский спортсмен, находятся в соответствии с принципами коммунистической морали. Решительность и смелость проявляются в способности спортсмена самостоятельно и своевременно принимать обдуманные решения в ходе спортивного соревнования. Настойчивость и упорство выражаются в способности, не считаясь с трудностями, добиваться поставленной цели, активно бороться за победу даже в самых неблагоприятных условиях. Спортсмен должен обладать способностью пересилить себя не только на тренировках и соревнованиях, но и в повседневной жизни». Написано, конечно, очень пафосно, но правильно.
Активистам крайне левых организаций пора преодолеть отвращение к занятию спортом и записываться, например, в секции бокса и борьбы всем составом, включая девушек. Ведь что такое спорт? Это коллективная практика, в которой рождается чувство солидарности, братства, взаимопомощи. Тот же бокс – это жёсткий, а не жестокий вид спорта. Бойцы, как правило, уважают друг друга. Кто занимался единоборствами, знает, что рукопожатия и объятия перед схваткой (или боем) и после – не формальность, а проявление боевого товарищества. Да и в тренажёрные залы ходят далеко не только «тупые качки». Кстати, в спортивном клубе, в котором я занимаюсь, я встретил лидера Российской коммунистической рабочей партии, 60-летнего Виктора Тюлькина. Я не согласен с его сталинистскими идеями, но то, что он работает над собой, держит себя в форме, вызывает уважение. Тюлькин трудился на производстве, и его наверняка привлекает эстетика рабочего социализма, а не хипстерского левачества.
