Литературная матрица: Учебник, написанный писателями. В 2-х тт. СПб.: Лимбус Пресс, 2010.
Одна из самых резонансных книг конца 2010 года «принадлежит не частному лицу» – это сборник статей современных отечественных писателей и поэтов об их более знаменитых предшественниках, чье место в истории литературы узаконенно современной школьной программой. То есть это, по сути, первый альтернативный учебник (а на самом деле, как утверждают авторы, факультативный), где на место, роль, значение литераторов и литературы, на писательское ремесло представлен взгляд изнутри. Так зачем же «слонов приглашать читать лекции о слонах»?
Задумка крайне интересная и во многом провокативная (надо отдать должное автору идеи Вадиму Левенталю): подобные вещи, кажется, были на Западе, а у нас давать слово писателям, особенно в последнее время, как-то не принято. Пространство смыслов постиндустриального-посткапиталистического (хотя и то, и другое в России только наполовину) общества разграфлено на рыночные, идеологические, функциональные секторы, на все наклеены бирки, и удел литературы, особенно художественной, вполне себе безобидное, мало на что влияющее гетто – «еще один вид развлечения». Изучение же родной литературы в школе – совсем не развлечение, а напротив, «дело серьезное», «дисциплина», по совковой традиции пока еще «единственный предмет, который учит нравственности», но в целом довольно скучный и никому уже не нужный.
Позиция авторов, коллективного автора (на наш взгляд, тут практически все они проявили поразительное единодушие!) удачно заявлена уже в предисловии составителей. Например, «Честная Мариванна должна сознаться, что ни литература, ни, скажем, астрономия или ботаника в реальной жизни никому не пригодились». Понятно, что отметается утилитарная функция, этим современников не удивишь, разве что многих учителей. Но на одном эстетизме далеко не уедешь, и здесь вполне правомерно декларируется редкостная для жанра учебника «интериоризация» авторов: «…будучи сами писателями, они в силу устройства своего ума способны заметить в книгах своих почивших в бозе коллег нечто большее, чем самый искушенный филолог». И дальше, если продолжить философствовать, этернизация, то есть неутилитарная функция тоже по-своему утилитарна, иначе как жить без смысла? – «Потому что школьная программа по литературе – это на самом деле программы по активации человеческого в человеке, и надо только понять, где тут кнопка «enter» и как ее нажать». Однако драма именно в том, что сейчас многие умудряются и без «всей этой байды», особенно те, кто учит классику по обычным современным учебникам. Их, в принципе, авторы-составители уже и не планируют обратить: «Те, кто планирует благополучно просуществовать, вовсе не задаваясь подобными вопросами, приглашаются на урок по составлению резюме» – такая вот, горькая правда и ирония.
Понятно, потерянное поколение есть в любом поколении, и меня вот, например, – так скажут весьма многие «немногие» – учили в советской школе, в постсоветском вузе (по советским учебникам), это было скучно и во многом бесполезно, но тягу и вкус к литературе отбили, но все равно не совсем! Посему упреки в цинизме отпадают. Сейчас дело идет уже не о том, что многие молодые люди, как говорили раньше, «не имеют навыков чтения серьезной литературы», а о том, что изрядное количество оных не умеют читать вообще! Достаточно посмотреть пару серий сериала «Школа» (и это еще сериал самый литературный). На мой взгляд, основной посыл необычного учебника – не «показать писателей» нынешних (что, кстати, тоже весьма пользительно), но «учить учителей»!..
Понятно, что для учительствующих учебник не может быть просто какой-то там «квазиунофантазией»: таковой должен быть утвержден министерством, апробирован и т.п., но, как говорится, а судьи кто? Чем сборище кандидатов филологических, педагогических и психологических наук и учителей, с их сухой, набившей оскомину риторикой, занудностью и начетчеством лучше живых, нормальных писателей?..
С современной литературой в школе, как известно туго. С актуальной – практически никак. В мои школьные годы самый современный, на ком кончалась хронология, был Шукшин. Я еще думал: как это, он жил в 70-е, умер в 74-м, а через несколько лет я уже родился?! Преемственности нет, связь оборвана, те, кто в учебниках, – это где-то там, зазеркалье. «С классикой бы разобраться!» – сетуют учителя. Сложно, заумно, безнравственно, плохо! – кричат они. И во многом правы. Но классика она классична и, по выражению тех же педагогов, «проста» именно в сопоставлении с современностью. Им-то самим порою не мешало бы перелистнуть томик если не Шаргунова с Емелиным, то уж Крусанова и М. Степановой, а тем паче Секацкого – не только в Москве, Екатеринбурге и Питере!
Около 40 персоналий классиков от Пушкина до Солженицына – это еще и почти столько же современников, большинство имен которых не знакомы большинству-учительству. (Поэтому заключительная часть каждого тома под названием «Об авторах этой книги» не менее полезна, тем более, что здесь помимо фактических биографических сведений (как, например, и в литжурналах) дается еще и краткий, весьма остроумный и афористичный, очерк творческого пути, к примеру: «Тютчев, прочитавший Маяковского и наделенный женской чувственностью, – вот приблизительный очерк поэтессы Елены Шварц». Ни в каком учебнике такого точно не прочитаешь!) «Почти» потому, что о трех персонах пришлось написать по две статьи. Так, на презентации книги на ярмарке Non/fiction В. Левенталь объяснял: статья о Некрасове, написанная М. Кучерской – которая сама его выбрала – нас поразила: поэт предстал как «вдохновенный певец тоски и смерти», что, может быть, само по себе и верно, но явно недостаточно, поэтому мы уже заказали вторую статью А. Мелихову. Здесь надо заметить, что писательская субъективность (за которую много и упрекают сборник) не ускользает от цензорско-объективного взгляда составителей, присутствует ориентация на какую-то «общепринятую программу»: оба названных автора ссылаются на фундаментальный труд о Некрасове К. Чуковского, но трактовки разные, тогда издатели добавляют стереоскопичности.
Надо отдать должное составителям, что они не пошли по проторенному пути: это когда Басинский – о Толстом, Волгин – о Достоевском, Сараскина – о Солженицыне, Варламов – об А. Н. Толстом, Прилепин – о Леонове… (впрочем, это еще не утверждено, хотя, если серьезно, здесь еще один пример того, что книга писателя, не имеющего научного звания, может сделать для пропаганды и восприятия творчества такого сложного автора, как Леонов, намного больше работ узаконенных). Не всем, по словам «модераторов», герои статей предлагались на выбор, но «в основном добровольно». По их же словам, каждый найдет для себя около 50% статей, которые ему понравятся; так оно и есть. Попробуем дать немного конкретики.
Открывается книга статьей одного из самых молодых авторов-современников С. Шаргунова с, как и положено, убойным названием: «Космическая карета, или Один день панка». Первый абзац его – как и положено – заявление: «Пожалуй, я буду писать, не делая скидки на возраст автора». Но на самом деле делает, и это отрадно, все вроде бы внятно и динамично: «Софья, расцветшая… влюблена в одногруппника Молчалина, провинциала… Этот Молчалин прилежен, выслуживается перед ректором, угождает Соне… А по-настоящему-то Леха Молчалин запал на Лизу, яркую девку, троечницу из бедной семьи… В друзьях у Фамусова – Скалозуб, «силовик»…» А Чацкий – панк, изгой, который просто как трудный подросток «против всех». Та же «Школа», все всем понятно. Далее же далеко не все авторы соблюдают шаргуновский зачин, некоторых заносит от примитива к скучным общественно-политическим зарисовкам (впрочем, куда как проще понятнее и короче, чем в обычных учебниках), некоторые просто «пишут как живут и дышат», и притом это еще и интересно читать – талант (к примеру, А. Мелихов о Шолохове, А. Секацкий о Гоголе)! За панк-изложением два мастодонта (Петрушевская и Битов) пишут о «неприкасаемых» Пушкине и Лермонтове. Статьи много критиковали, находили неточности, и судя по всему, справедливо: стиль их… как бы это сказать… своеобразен – даже для такой книги. Тоже своего рода панк. Впрочем, может быть, что сие содеяно и умышленно.
Кабаков о Бунине – типичный случай, когда «по любви», Носов – так, сказать, краеведение, «метонимия» («По соседству с Достоевским»), Славникова о Набокове – тоже «рукопожатие сквозь время», хотя и достаточно гипотетическое («Впервые Набоков вышел в 1988 г. в журнале «Урал», где я тогда работала, и я могла говорить с ним по телефону»), Мелихов о Шолохове – еще более формальный повод… Однако, статьи в основном нескучные, написанные с энтузиазмом и любовью. Напрасно, например, поэт Емелин (о Блоке) на себя наговаривает: «Я попытался все это изложить как можно нуднее… Нам вот было трудно учиться, пусть и теперешние школяры помучаются!..»
Есть, конечно, и недостатки, и люди знающие на них указывают. Попробуем на одном примере и мы. Так, Г. Садулаев пишет о Есенине совсем уж антинаучные факты. «Нос у него был рязанский, картошкой. Как и у меня» – у Сергея Александровича нос прямой, ровный, с высокими ноздрями. Бежал в Москву от неудавшейся любви? Тоже бредовый домысел! Далее, следуя распространенной (в том числе и в школе) традиции заблуждений, Садулаев судит о взаимоотношениях Есенина и Л. Кашиной по поэме «Анна Снегина». Если уж искать прообраз реальной любовной истории, то это могла быть А. Сардановская, и уж конечно, никакого предложения Есенин Кашиной не делал: когда он с ней познакомился, она уже была счастливой женой и матерью троих детишек. Прототипа знаменитого стихотворения звали Шагандухт Нерсесовна Тальян, а Шаганэ – это может быть все, что угодно, например, рядом с Мардакянами была деревенька с таким названием, откуда поэту каждое утро доставляли фрукты и цветы. Пишет, что последнее стихотворение Эрлиху посвятил. Подарил – да, но посвящения никакого на автографе не проставлено! То, что этот текст написан кровью, – весьма свойственный Есенину выпендреж: он в Баку, бывало, частенько дамам стихи собственной кровью переписывал. «Вскрытые вены» – такого в акте судмедэксперта Горбова нет! Экспертиза, которая в начале 90-х проводила повторное расследование обстоятельств гибели поэта, уточнила: достаточно было очень малого количества крови, для этого вполне хватило легкого поверхностного пореза.
Зато какое красивое начало! – защитят некоторые читатели. Красивое, ну и тут романное мастерство несколько подвело прозаика, он, увлекшись сентиментальностью, несколько перегнул палку. Живописует, как чуть ли не впервые столкнулся с поэзией Есенина и осознал ее саму и ее воздействие на слушателей. На школьном празднике, когда официальная часть себя исчерпала, с задних рядов кто-то крикнул: «Пусть Герман почитает!» «Надо сказать, что в масштабах школы и даже района я был звездой. И особенно славился проникновенным… чтением…» И вот юный литератор вышел читать стихи, где, помимо прочего, есть и такие строки: «Много девушек я перещупал,/ Много женщин в углах прижимал…», «Лижут в очередь кобели/ Истекающую суку соком…» или под конец «Только знаешь, пошли их на хер…». «Я искренне не понимал: что я сделал не так? Ведь это стихотворение не я сочинил. Это Сергей Есенин». Напомним, что это 1987 год, и Герман учился в 9 (!) классе. Другое воспитание, что ли (опять же к вопросу о школе!) в Чечне?.. Хотя неприличную старославянскую букву пришлось, наверное, домыслить, ведь ни в одной советской книжке такого пропечатать не могли, а академическое собрание сочинений Есенина вышло только в 1995-2002 гг.
Ведь дело писателя тут не только перепеть своими словами расхожий культурный миф, за работой прочтя несколько страниц в учебнике или в Википедии (это не на всех, конечно, аллюзия, но вот Шаргунов признался, что выбрал Грибоедова потому, что «мало читать» – одно произведение). Возникают еще вопросы к консультанту-редактору (коли он наличествует), хоть даже совсем формальные, когда, к примеру, вместо «Ada or Ardor» Славникова пишет «ador», Крусанов вместо «I-330» пишет «l-330», а Шаргунов начинает очередной абзац: «К ХХ веку мир не единожды искупался в крови, утопии обернулись кошмаром». Подобное, конечно, можно списать и на опечатки, но допущены они в названии произведения, в имени главного героя и в первом предложении главки – в учебнике!
Многих учителей при ознакомлении с «материалами сборника» может хватить кондрашка не меньше, чем от вышеприведенных стихов Есенина в исполнении Садулаева или от того же сериала «Школа». Практически все герои и коллизии обозначают совсем другое! Здесь даже примеры лучше не приводить. А уж когда заходит речь о внутренней кухне писателя и его судьбе – раздолье!.. «Изучая жизнь Островского, пожалуй, находишь в ней следы сознательной (и подсознательной?) «программы энергосбережения». Смолоду выбрав свой путь, Островский весь сосредоточился на создании драматических произведений» (Т. Москвина). «Автор придает повествованию варварскую простоту, сводит к минимуму нравственную оценку происходящего, расчетливо переложив эту заботу на плечи читателя. Кажется, такой… стиль висел в воздухе» (С. Гандлевский). «Выражение «не принял своего времени» не описывает в точности того, что происходит с художником, который чувствует, что время не право – а он один прав. Доказать свою правоту художник не в состоянии, да это и доказать невозможно, поскольку право всегда время – уже одним тем, что оно объективно существует» (М. Кантор). «Композитор Моцарт умер в нищете, художник Винсент Ван Гог от полной безнадежности покончил с собой. А сколько великих уже в ХХ веке сгинуло в наших лагерях!.. И у каждого человека было (и есть) право выбирать себе своих гениев – и не соглашаться с выбором всего мира» (Л. Петрушевская). Просто? – да, но опять же где такой вывод прочтешь в учебнике? Или посложнее: «На самом же деле писатели – это отчаянные богоборцы, которые недовольны миропорядком (довольные – не пишут, а живут в этом миропорядке), уязвлены тем, что видят и слышат, не могут молчать, поэтому пытаются перенести на бумагу свою альтернативную модель мира – делают, так сказать, свое предложение «неопределенному кругу читателей» (М. Гиголашвили).
Хочется еще процитировать фразу В. Пьецуха на обсуждении книги на канале «Культура»: «Вообще читать классику надо намного, намного позже! Я бы и автомобильные права давал только лет в 35!» Мне лично трудно не согласиться с этим, и даже без какой-то иронии, и с коррекцией возраста разве что на минус декаду годков. А с другой стороны, можно бы знакомство в школе с литературой начинать с Хармса и Введенского (раз их детские стихи так хорошо идут в яслях), не только с Пушкина, но и с Хлебникова, не только и не столько сразу с «Войны и мира», сколько, допустим, с «12 стульев». Понятно всем, что всю школьную систему образования надо реформировать, но далеко не всем, что кардинально, с самых что ни на есть азов.
В наши времена, на почти тотальное, разрастающееся буржуазно-масскультовое безрыбье остается важнейшая, пусть и не называемая, функция литературы в школе: хоть какое-то знакомство с современной культурой (пусть отчасти и массовой, в виде фильмов, телепередач, компьютерных игр и т.д.: фактически это влияет больше, чем то, чему учат по методичкам), хоть какие-то навыки эстетического восприятия действительности, хоть какая-то привычка рефлексии.
Ну и еще – название очень удачно (копирайт – В. Топоров). Полисемантика что называется на любой вкус: тут и первопричина, и типографская матрица, и даже матка, да виртуальный мир из фильма опять же. Есть над чем подумать.
