Болонский процесс стал одной из наиболее популярных тем, обсуждаемых в университетских и околоуниверситетских кругах России и Европы. Наверное, подавляющее большинство экспертов в области высшего образование высказало свою точку зрения по этому вопросу. Поэтому достаточно тяжело сказать о Болонском процессе что-либо новое. В этой статье я не буду повторять избитые и всем известные факты, не буду пытаться обобщить все мысли, изложенные в других статьях, посвященных данной теме. Вместо этого я постараюсь обратить внимание на некоторые проявления Болонского процесса в России, подразумевая, что читатель более или менее знаком с общей картиной.
Оппозицию Болонскому процессу в России составляют в основном замшелые сторонники местечкового патриотизма, которые поддерживают миф о превосходстве российской «самобытной» системы образования, являющейся на самом деле глубоко ретроградной. Это, если можно так сказать, «оппозиция справа». «Оппозиция слева», которую могли бы составить прогрессивные студенты и преподаватели, как известно, незначительна.
Болонский процесс, как и любой другой интеграционный процесс, протекающий в современном мире, является амбивалентным. В принципе, стремление к мобильности и созданию общего пространства высшего образования прогрессивно. Поэтому нельзя разделять чувства консерваторов и сторонников национальной самобытности, которые видят в интеграции угрозу своему образу жизни, своей ограниченности. Нельзя считать, что российская или даже советская система образования заслуживает быть сохраненной. Напротив, она нуждается в коренном преобразовании.Но это преобразование не должно проходить по Болонскому сценарию, против которого необходимо выступать, потому что он как часть общего процесса евроинтеграции несет в себе угрозу демократии и социальным гарантиям, извращает сами идеи мобильности и создания общего пространства, будучи образцом логики неолиберального бюрократизма.
Консерваторы в российском высшем образовании, его собственная инертность приводят к парадоксальной и очень печальной ситуации, когда российские ВУЗы коммерциализируются и бюрократизируются в согласии с «духом Болоньи», но при этом не встраиваются в общеевропейское пространство.
Обратимся, например, к проблеме автономии. Как известно, говоря об автономии, протагонисты Болонского процесса подразумевают исключительно финансовую автономию, способствующую лишь коммерциализации и приватизации. Это прекрасно просматривается в Левенском коммюнике Конференции европейских министров, ответственных за высшее образование (2009 год). В этом документе речь об автономии заходит, прежде всего, в пункте о финансировании. Фактически, как отмечает большинство критиков Болонского процесса, он ведет к бюрократизации высшего образования, снижению роли коллегиальных органов университетского самоуправления. В целом у университетской общественности немного способов повлиять на Болонский процесс, несмотря на то, что во многих документах (например в Берлинском коммюнике 2003 года) евробюрократы приглашают ее к партнерству. Впрочем, в Европе некое подобие диалога все-таки имеется. Например, в 2005 году Европейский союз студентов подготовил «Черную книгу Болонского процесса», в которой были перечислены конкретные просчеты правительств.
В России, как мы все знаем, университетской автономии почти никогда не было. В отличие от Европы, где университеты управлялись корпорациями профессоров, у нас ВУЗами руководит администрация, к которой зачастую настроены враждебно и преподаватели, и студенты. На организованное студенческое движение есть только слабые намеки. Говорить о том, что в России Болонский процесс повлечет за собой демонтаж демократии и социальных гарантий, было бы смешно. Фактически, бюрократизация и коммерциализация высшего образования в России идут независимо от Болонского процесса, который может лишь поощрять эти тенденции и прикрывать их демагогией о мобильности и общем пространстве. Таким образом, господство администрации в российских ВУЗах только укрепляется.
Возьмем в качестве конкретного примера СПбГУ. Еще задолго до большинства российских ВУЗов СПбГУ стал постепенно переходить на европейские рельсы. В 1994 году в нем открылся факультет международных отношений, который сразу заработал по системе бакалавриат/магистратура, начал устанавливать связи с европейскими университетами и отстаивать идею междисциплинарности. Однако вхождения в общеевропейское пространство не произошло. Вернее, оно произошло только на бумаге. Российское образование остается отгороженным от европейского, несмотря на копирование его формальных признаков. Можно сказать, что российские ВУЗы опережают европейские по степени коммерциализации и подавлению университетской автономии. Это служит одной из причин низкого уровня образования и науки в России, в результате чего труды российских ученых не представляют никакого интереса для иностранных коллег, а пресловутая мобильность оказывается лишь академическим туризмом.
Взаимодействие университетов имеет смысл, если оно представляет собой взаимодействие различных сообществ студентов и преподавателей. Пока мы имеем дело в лучшем случае с объединением бюрократов, которые регулярно встречаются и что-то подписывают. При этом в СПбГУ вводят цензурирование иностранных публикаций сотрудников университета. Согласно приказу от 1 октября 2009 года, сотрудники СпбГУ «должны будут согласовывать тексты своих выступлений на международных конференциях, тексты статей для иностранных журналов и заявки на гранты от иностранных фондов и отчеты по ним с Комиссией по экспортному контролю». Это, безусловно, способствует мобильности и созданию «общего пространства образования»!
Примером объединения университетских бюрократов может служить подписанное 12 августа 2009 года соглашение о стратегическом партнерстве между МГУ и СПбГУ. Как отмечают ректоры этих ВУЗов, данное соглашение вписывается в рамки Болонского процесса в России, его целью является создание общего образовательного пространства в России. Спустя почти год после подписания этого документа тяжело отыскать хоть какие-то результаты, влияющие на деятельность студентов и простых преподавателей. Одну из причин такого положения дел можно найти в недостаточной проработанности соглашения (это признают сами авторы документа). Другая и более важная причина заключается в фактическом отсутствии научной деятельности и низком уровнем образования. И наука, и образования заменены бюрократической имитацией.
Также известен подписанный президентом 10 ноября 2009 года закон о МГУ и СПбГУ, согласно которому два главных ВУЗа страны приобретают особый статус, а их ректоры отныне назначаются президентом РФ. Этот закон, с одной стороны, усугубляет деление на элитарное и массовое образование и, с другой стороны, уничтожает университетскую автономию. Можно сказать, что это вписывается в Болонский процесс. Вместе с тем, этот закон и новый устав СПбГУ, который, по собственному признанию ректора, напоминает дореволюционный устав, делают подлинное объединение европейского и российского образования затруднительным, ставя преграду развитию науки и образования, консервируя авторитарную идеологию российских университетов.
Междисциплинарный подход, который продвигал факультет международных отношений СПбГУ, мог способствовать давно назревшему отказу от устаревших традиций, которые критиковал, например, Бурдье в статье «Университетская докса и творчество». Тем не менее, сила традиции и авторитаризм оказались настолько сильны, что факультет стал не образцом новых подходов в науке и образовании, а пристанищем бюрократов и ретроградов. В 1994 году вновь созданный факультет получил уникальный шанс стать полигоном для самых смелых экспериментов. Приглашались молодые преподаватели, разрабатывались новые программы. Сами международные отношения как предмет изучения подразумевают сегодня отказ от старых форм преподавания и исследования. Они предполагают «смешение жанров», ставят под сомнение талмудическую мудрость профессоров, которые изрекают ее с высоких кафедр и излагают в «священных книгах». Как мы знаем из все того же Бурдье, в интересах старой профессуры сохранять традиционное разделение дисциплин, старые области компетенции и способы мышления: «Но есть люди, которым осталось три месяца до пенсии или они уже на пенсии и которые страстно защищают, казалось бы лишь свою дисциплину. А по сути они отстаивают свои ментальные структуры, свое представление о самих себе, свои ценности и свою ценность, принцип классификации (nomos), согласно которому все то, что они делали в течение своей жизни, имеет ценность. Они защищают свою "шкуру"». Прошло 16 лет. Можно смело утверждать, что эксперимент провалился. Двухступенчатая система, экзамены в форме тестов, высокая плата за обучение, подчеркнутое деление на студентов-«платников» и студентов-«бюджетников» (с количественным преобладанием первых) – все это прижилось. Но факультет международных отношений не стал частью европейского пространства высшего образования. Большинство его преподавателей приезжает в Европу в качестве туристов, а возвращается, не приобретя никакого нового опыта, никаких новых знаний. Их труды зачастую не имеют отношения к актуальным дискуссиям. Иногда они откровенно смешны и антинаучны. Последующее усиление административного контроля может способствовать сохранению этого status quo. На факультете международных отношений СПбГУ в итоге сохранилась старая авторитарная система. На нем тон задают отсталые профессора и бюрократы, которые иногда почему-то числятся по регистру преподавателей. Место науки и образования занимает администрирование. По логике навязываемой сверху реформы, сотрудник университета (независимо от должности) должен быть, в первую очередь, администратором.
Впрочем, справедливости ради, надо отметить, что есть более удачные примеры образовательных экспериментов. Это, в первую очередь, Смольный институт свободных искусств и наук, являющийся подразделением филологического факультета СПбГУ. Смольный институт – результат сотрудничества российских и американских институций. Можно сказать, что он остается одной из немногих лакун (наравне с Европейским университетом Санкт-Петербурга) в авторитарной системе российского образования. Тем не менее, и Смольный институт, и Европейский университет испытывают известные трудности в своей деятельности. Их опыт остается ограниченным, а сами они – достаточно элитарными учебными заведениями.
Болонский процесс провозглашает такие принципы, как образование в течение всей жизни и предоставление возможности учиться наиболее широким слоям населения. Эти принципы так и остаются пустой декларацией. Во-первых, широкие массы оказываются отчужденными от качественного (по российским меркам) высшего образования вследствие его коммерциализации. В кулуарах СПбГУ часто приходится слышать разговоры о том, что высшее образование надо сделать полностью платным, так как студент, который платит деньги, будет больше бояться отчисления. Пропасть между такими элитарными ВУЗами, как МГУ и СПбГУ, которые отдельно финансируются из бюджета, будучи «национальным достоянием», и «обычными» ВУЗами продолжает расширяться. Во-вторых, образование в течение всей жизни, например, в СПбГУ становится затруднительным. Дело в том, что в феврале 2010 года университетская бюрократия ликвидировала вечернюю и заочную форму обучения, а также возможность получения второго высшего образования. МГУ также отказывается от заочного отделения, но делает ставку на дистанционное образование, открывая Школу дистанционного образования. Тем не менее, оно остается относительно неразвитым и далеко не повсеместным. В том же СПбГУ это не совсем близкая перспектива.
В результате во второе десятилетие XXI века российское высшее образование вступает отгороженным от европейского пространства, но с университетскими уставами времен царизма и внешним управлением со стороны государственного аппарата.
Необходимо отметить, что мы ни в коем случае не выступаем противниками реформ высшего образования. Напротив, российское высшее образование нуждается в самых смелых и кардинальных реформах. Современная система – наследница советской, которая к моменту распада СССР почти полностью растеряла свое революционное и эгалитарное содержание – не является ценностью. Болонский процесс сам по себе не несет значительных угроз, так как подавление университетской демократии, коммерциализация, деление на элитарное и массовое образование – это неотъемлемые элементы курса неолиберальной бюрократии (неважно, российской или европейской). Болонский процесс вторичен по отношению к этому курсу. Тем не менее, декларируемые Болоньей цели, такие, как мобильность и создание общего пространства высшего образования, могут быть использованы против самого неолиберального курса. Необходимо указывать, что объединение университетов может быть плодотворным только в том случае, если сами университеты будут поощрять внутри себя демократию и равенство, если это объединение будет не объединением бюрократов в целях удобства администрирования, а объединением сообществ различных ВУЗов, иными словами, если это объединение будет идти «снизу» и диктоваться насущными потребностями науки и образования. Исходя из этого, следует ставить хотя бы локальные задачи борьбы, например отмены закона об особом статусе МГУ и СПбГУ, возвращение вечерней и заочной форм обучения, развитие дистанционного образования, демократизация университетских уставов. В конце концов, отказ от изживших себя авторитарных университетских традиций, внедрение новых подходов в науке и образовании, новых способов мышления.
Парадоксальным образом, то, как протекает Болонский процесс в России, может нести в себе скрытые шансы, что этот процесс предельно максимизировал недостатки локальной российской системы, не принеся ничего позитивного. Перефразируя слова Маркса, можно сказать, что российское образование – это разложение образования вообще. Данный факт может способствовать дальнейшему обострению конфликтов внутри российского высшего образования. Эти конфликты заслуживают самого пристального внимания со стороны левых и включения в общую логику антикапиталистической борьбы.
