Споры вокруг «сырьевого преимущества» России не утихают. Эксперты ломают копья в спорах, как модернизировать экономику и догнать Запад, воплотив мечту президента. Пылкие державники размышляют, как с помощью властной вертикали и православной веры наша страна сможет выйти в глобальные лидеры, став заодно мировым финансовым центром и источником прочей благодати.
Считается общим местом, что Россия должна, наконец, собраться с силами и вновь попробовать «догнать и перегнать» развитые страны. Уже не советские, а постсоветские экономисты предполагают, что корень отечественных бед зарыт в общей отсталости страны. «Более передовой Запад» изображается одновременно образцом и пределом желанной модернизации – пределом в основном технически-бытовым.
В порывах патриотических чувств (возможно, подлинных) аналитики вспоминают даже православие как духовно-нравственную опору нации и ее «святой дух». «Особенности русской цивилизации» вовсе не воспринимаются как ее исторические, но не родовые черты (а заодно и помеха для желанной модернизации).
Общепринятый подход к экономической модернизации в России изначально неверен. Считается, что преодолеть периферийный характер экономики можно через некие технические инновации и бюрократические решения. В реальности это совершенно не так.
Надежды на то, что существующие государственные или коммерческие институты произведут хозяйственную модернизацию, беспочвенны. Эти институты в модернизации совершенно не заинтересованы. Сырьевым корпорациям и их государству не нужно ничего, кроме высоких цен на мировом рынке. Для прогрессивных перемен в экономике (включая разрыв с сырьевой ориентацией) должны прийти в движение широкие общественные силы. Произойдет это в результате кризиса всей существующей хозяйственной модели в России, а не по призывам сверху. Подобные мысли только с непривычки кажутся абсурдом. Но история многократно преподносила такие примеры, подняв их до уровня закона общественного развития.
Страна еще выглядит спящей. Массы кажутся не способными расстаться со своими консервативными иллюзиями, оторваться от воспоминаний о благополучии недавнего экономического подъема. Но толчок переменам в России будет дан снизу, поскольку сохранение старого хозяйственного и политического порядка окажется морально и физически нестерпимым для большинства россиян, пока еще очень лояльных. Через изменение всей социально-политической структуры общества развернется процесс модернизации экономики. Но при этом не будет ставиться задача догнать Запад.
Нынешний кризис подводит черту под неолиберальным типом развития, и это касается всех стран, как центральных в мировом капитализме, так и периферийных, к коим относится и РФ. Отстали от объективных условий все – это демонстрирует кризис. Однако консерватизм возведен в ранг антикризисной политики. Ценой невероятных государственных затрат куплена была финансовая стабилизация 2009 года, доставшаяся по наследству следующему году. Ее намерены удерживать правительства практически всех стран, но загоняемый вглубь кризис продолжает свою разрушительную работу.
Неолиберальная экономика планеты, потеряв эффективность, держится на политических институтах. Но миру предстоит выходить на новый технологический уровень, что неотделимо от серьезных социально-политических перемен в каждой стране. Такие перемены обязательно будут и на Западе. И если русские консервативные «модернисты» мечтают догнать заграницу, скопировав ее технологии с благословения нового патриарха РПЦ, то они сильно ошибаются. Производственные технологии, даже текущего уровня, требуют от людей и общественной организации куда больше, чем сама светлая идея экономической модернизации. Но в России процесс обновления пойдет не от машины к человеку, а от социального движения к технике и организации индустрии. Реальная хозяйственная модернизация (как необходимость исторического порядка, а не кабинетная блажь) потребует глубочайшего политического кризиса, а не благоволения бюрократической элиты.
2010 год унаследовал от предшественника два важных явления: кризис и финансовую стабилизацию. Важнейшим событием минувшего года стало замедление развития кризиса – стабилизация в мировой экономике, поверхностно выдаваемая за «симптомы выздоровления». Кризис вместо начала обновления принес миру в 2009 году застой, именуемый «пройденным дном», «зарождением оживления» или даже непонятным «концом рецессии». Торможение технологических и политических перемен на планете связано именно с этим явлением.
В свете минувшего года необычайно сложно предречь хорошие итоги года 2010-го. Он окажется экономически сложным, но самое главное из того положительного, что нас ожидает, – это распространение критического взгляда на мир. Без этого трудности не одолеть и в новую реальность не войти. Мы будем меняться к лучшему, это необычайно хорошо. Идея же модернизации, возможно, начнет отрываться от своих лукавых отцов в правительстве, превращаясь в политический лозунг перемен.
Бессмысленно говорить о некоем модернистском проекте в России. Всякое движение вперед и всякие улучшения в жизни людей отныне связаны с их активностью и борьбой. Лишь настаивая на решении своих проблем, трудящиеся способны подтолкнуть не слишком скорый поезд технологического обновления экономики России.
Православие держится в модных темах уже давно. Оборотной стороной его популярности стало правило высказываться о церкви в положительном духе, не задевая «национальных святынь». Между тем серьезный подход к задаче экономического обновления России требует совершенно иного тона по отношению к сытой церковной позолоте.
В России, как и на исламском Востоке, все крупные партии являются религиозными, пусть и в сравнительно мягкой форме. КПРФ и «Единая Россия» одинаково привержены православию. Власти настаивают на религиозном воспитании под видом некоего клерикального просвещения. Религию же требуется изгонять отовсюду из государственных и общественных структур, оставив для нее место лишь в совести людей. Вера – дело частное, но в современной России она является инструментом, с помощью которого правящие силы стремятся сдержать перемены, законсервировать общество и тем самым ослабить в нем потенциал обновления. Этим православие и связано с популярной идеей хозяйственной модернизации.
Экономическое развитие по интенсивному (передовые отрасли и технологическая модернизация), а не экстенсивному пути (растущий вывоз сырья) требует борьбы с религиозными путами. Люди должны мыслить творчески и свободно. В этом нуждается обновление экономики, и неважно, многие ли эту необходимость осознают. Технические и структурные перемены в национальном хозяйстве требуют изменений в общественном сознании. Вот почему православие должно стать предметом широкой критики. Оно вполне может найти себе место в будущем, но должно измениться – отбросить дикие нормы (например, женщинам нельзя входить в брюках, а прихожанам сидеть в церкви, поскольку это способно разгневать милостивого бога) и крайне авторитарную структуру (демократизация институтов), а также нелепое безбрачие, многочисленные сексуальные табу и широчайший фетишизм.
Но пока процессы скорее идут в обратном направлении. Правда, происходит это уже вопреки хозяйственной конъюнктуре, что делает крах новой русской религиозности неминуемым. Обществу предстоит стать более светским и менее терпимым к реакционным дикостям клира. Но может быть, стоит «догнать и перегнать» Запад с точки зрения возрождения духовности и соблюдения средневековых обрядов? Возможно, эта «миролюбивая идея» придет на ум российским элитам, когда обманутые абстрактными модернистскими лозунгами люди всерьез потребуют перемен. Вряд ли, однако, она найдет много почитателей.
Главное, что должно случиться в ближайшие годы в России, – это переход трудящихся от равнодушного ожидания к деятельному вмешательству в государственные дела. Вот тогда и начнется модернизация.
