Что «Евровидение» – конкурс политический, кажется, никому уже объяснять не нужно. Да и мог ли стать неполитическим конкурс, в котором голоса отдаются не конкретным участникам, а странам, которые они представляют? К тому же победа в конкурсе подчас ставится в один ряд с удачно проведенной военной операцией.
В итоге, страны-соседи, бывшие собратья по распавшимся социалистическим государствам, культурно близкие народы и государства-союзники голосуют на этом конкурсе друг за друга. Самые крупные культурные зоны, которые поддерживают друг друга, – Скандинавия, Пиренейский полуостров (Испания, Португалия, Андорра), бывшая Югославия и, конечно, те части бывшего СССР, что участвуют в конкурсе. А учитывая, что к последнему блоку примыкает еще и Израиль, а также Кипр и ряд балканских государств, то для выходцев с постсоветского пространства – это неплохая помощь. Кстати, отдельно стоит сказать о Турции: у ее представителей традиционно высокие результаты, например, в Боснии, Албании, Азербайджане, а также в Германии, которая традиционно лоббирует вступление этой страны в ЕС и дает приют большой общине турецких мигрантов. Кстати, последних немало и в ряде других стран ЕС, так что голоса турецким исполнителям на конкурсе также обеспечены.
Постсоветское пространство и Турция – яркая иллюстрация двух разных путей к завоеванию вершины «Евровидения». У России и ее соседей – это в основном натиск на «Старую Европу» извне.У Турции – влияние изнутри, через диаспоры и систему политических союзов.
Есть еще одна интересная особенность этого конкурса. В последние годы победы происходят не просто так – они предвещают какое-то важное событие в жизни той или иной страны. 2004 год ознаменовался победой на конкурсе Украины… и «оранжевой революцией». «Дикие танцы» певицы Русланы закончились «дикими танцами» на Майдане, а сама Руслана стала одним из символов «оранжевой» Украины. 2008 год был связан с проведением конкурса в Сербии и… выборами президента и парламента, где решалось, за кем пойдет страна – за проевропейскими силами или евроскептиками. «Евровидение» стало неплохой агиткой европейского выбора для сербов – который в итоге и был сделан ими на выборах.
Интересно, что в 2005 году впервые заявку на участие в «Евровидении» подал (но вскоре отозвал) Ливан. Это был год убийства ливанского премьера Рафика Харири, поддержанной США и Европой «революции кедров» и ухода из страны сирийских войск.
С каким событием может быть связано проведение Евровидения в России, пока остается гадать. Зато, в прошлом году, когда Россия победила на этом конкурсе, неожиданно высокие баллы друг другу поставили Армения и Турция. Активность обоих (при столь же активном участии США и ЕС) на ниве переговоров как раз достигла апогея к «Евровидению-2009».
Но «Евровидение» позволяет увидеть и более глубинные процессы. Например, путь самого европейского проекта. Его перспективы и подводные камни. Грядущую Единую Европу сравнивали то с Соединенными Штатами, то с Римской империей. Однако оба эти государства смогли создать и надолго сохранить свою мощь во многом потому, что были не замкнутыми общинами, а важными генераторами людских ресурсов.
Почему именно Рим стал центром обширной и державшейся многие века империи, а не Афины, например? Последние ведь тоже построили собственную империю («архэ») – Афинский морской союз? Потому что потомки иностранцев или отпущенных на волю рабов могли поколениями жить в Афинах, так и не становились афинскими гражданами. А в Риме отпущенный на волю раб и принявший римскую культуру состоятельный житель провинции становился гражданином. Сын раба или влиятельный житель покоренных несколько поколений назад территорий вполне мог стать сенатором.
Европа должна была расти – чтобы жить. И для роста были по-своему хороши оба направления: и Турция, и Восточная Европа. Однако в процессе роста Европа столкнулась с важной проблемой. И Рим, и Соединенные Штаты могли отбирать состав тех, кому предоставляют свое гражданство. Римские провинции не могли напрямую влиять на принятие государственных решений в Риме. Хотя, конечно, могли пытаться их лоббировать – через своих патронов из числа влиятельных сенаторов. Или пытаться противостоять самым отъявленным злоупотреблениям наместников, подавая в суд на наиболее одиозных, после окончания срока полномочий этих должностных лиц (практически немыслимое дело в практике государств Древнего мира!).
Однако голоса новых государств единой Европы имеют такой же вес, как заслуженные страны Европы старой. Причем голос подчас не соответствующий их экономическому, политическому и военному значению. «Евровидение» – еще одно подтверждение этого.
И вот сегодня Европа в растерянности. Можно, конечно, укреплять связи с регионами Магриба, как предлагал после своего избрания французский президент Николя Саркози. Однако для серьезного сотрудничества эти страны слишком нестабильны, а один из главных стимулов к работе с ними – мигранты – и так уже стали головной болью для той же Франции. Можно вспомнить о России с ее ресурсами, но лозунг «о Европе до Урала» у самих европейцев может вызвать разве что нервную дрожь.
И выходит, направлений роста два. Один – углубление интеграции с Восточной Европой (а возможно, и включение в ЕС Украины и Молдовы). Однако что может дать такое расширение, кроме дешевой (хотя и более культурно близкой европейцам, чем выходцы с Востока) рабочей силы? И кому нужна сейчас дешевая рабочая сила и дотационные страны Европы, если нужно поддерживать социальную стабильность в собственной стране и обещать работу собственным гражданам?
И другой путь – включение в ЕС Турции. Здесь заманчивых перспектив гораздо больше. Кроме той же дешевой рабочей силы, это еще и одна и сильнейших армий НАТО (неплохой стимул для реанимации европейских оборонных проектов). Это и влияние в Закавказье и Средней Азии – а значит, доступ к их ресурсам. Это, в отличие от стран Восточной Европы, более близкая позиция по ряду внешнеполитических вопросов (например, критичное отношение к вторжению США в Ирак или угрозам администрации Буша в адрес Ирана). Однако перспектива появления мусульманского государства в составе Европы, о чем недавно мечтали сами европейцы, неожиданно стало пугать их самих.
А пока Европа пытается определиться с собственным будущим, а европейский проект медленно осыпается, подобно построенному с размахом, но так и не обжитому зданию, мы смотрим «Евровидение». Как памятник амбиций, картину надежд и зеркало противоречий.
