Передача «К барьеру» с Владимиром Соловьевым, традиционно выходящая на НТВ, до сих пор остается безусловным эталоном жанра, пожалуй, даже наиболее качественной передачей этого формата на отечественном телевидении. Даже при том, что и ее коснулись некоторые «застойные» болезни российских политических программ. Например, набор одних и тех же (пусть и именитых участников), которые уже наскучили зрителям. Впрочем, это болезнь даже не телевидения, а самой отечественной политики, которая формируется и направляется все-таки не из студий НТВ.
К тому же, как отметили многие блогеры, после закрытия на этом телеканале передач «Реальная политика» с Глебом Павловским и «Воскресного вечера» с тем же Владимиром Соловьевым, политизированному зрителю смотреть на канале практически нечего. «Скандалы. Интриги. Расследования» вполне можно назвать девизом НТВ, а скандальный телеведущий Шкет и фривольный доктор Князькин все более настойчиво претендуют на звание лица канала. На этом фоне начало нового сезона программы «К барьеру» стало действительно заметным событием телевизионной жизни.
Одна из первых программ Соловьева, вышедшая после летнего перерыва, 25 сентября, оказалась посвящена изменившейся международной ситуации после августовской «пятидневной войны». Героями программы стали декан факультета политологии Высшей школы экономики, бывший глава Аналитического управления Администрации президента РФ Марк Урнов и руководитель «Экспериментального творческого центра» политолог Сергей Кургинян.
Интересно, что судьями в программе выступили не представители творческой интеллигенции, как это обычно бывает в программе «К барьеру», а депутаты Госдумы РФ Татьяна Москалькова («Справедливая Россия»), Сергей Обухов (КПРФ), Ирина Яровая («Единая Россия»), Алексей Островский (ЛДПР).
Что следует отметить сразу, так это зрелищность поединка и образность мышления его участников. Достаточно вспомнить метафору Кургиняна об ООН «дедушка в коме». Или его же высказывание о секундантке Марка Урнова, преподавательнице ГУ-ВШЭ Валерии Костомаровой: «Вы мне напоминаете Ксению Собчак».
Была у передачи «К барьеру», вышедшей в эфир 25 сентября, и другая положительная черта. Устами Марка Урнова вновь были озвучены установки о «пятидневной войне» и ее последствиях, которые до сих пор кочуют из одного либерального издания к другому, да и в левую публицистику нередко захаживают.
Во-первых, это представление о том, что признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии поставило под удар территориальную целостность самой России. Между тем очевидно, что даже международное признание претензий сепаратистов на независимость с этим фактором никак не связано. США прямо или косвенно поддерживали многие сепаратистские движения, но даже самые последовательные противники Вашингтона до сих пор не попытались открыто поддержать сепаратистские движения на Гавайях, в Техасе или в некоторых индейских резервациях. Турция поддерживает сепаратистов Северного Кипра, но никто до сих пор не попытался признать независимость турецкого Курдистана. В свою очередь, Сербия не поддерживала сепаратистов ни в европейских странах, ни на американском континенте, однако быстрое международное признание независимости Косова не заставило себя ждать.
Во-вторых, это мнение, что, выйдя за пределы Южной Осетии и Абхазии и введя войска на «ядерную территорию» Грузии, Россия серьезно повредила своим позициям на международной арене. Однако военными действиями на территории Грузии можно назвать уже операцию в мятежных республиках – ведь Тбилиси (как и его покровители) продолжает считать эти территории своими. А вот вторжение израильских войск на территорию Ливана, или турецких – на север Ирака, или действия солдат США на северо-западе Пакистана в «антитеррористических целях» у тех же западных политиков, что осуждают действия России в Грузии, вопросов не вызывают.
В-третьих, часто говорится, что какая-нибудь исламская страна, решив защитить «братьев по вере», желающих отделиться от России, теперь с полным моральным правом может поступить так же, как Москва в Южной Осетии. Например, выдать местным жителям свои паспорта или, в крайнем случае, активно поддержать сепаратистов. В качестве примера такой «исламской страны» почему-то называется Турция, хотя это, вообще-то, светское государство. Однако, с другой стороны, пример правильный: Турция действительно очень благосклонно относилась к чеченским сепаратистам. Правда, было это еще в начале 1990-х, когда ни о каких официальных признаниях Россией независимости никаких республик и речи не шло.
Все это говорит о том, что сила сепаратистов внутри страны и их поддержка за рубежом вовсе не связаны с «моральностью» международной политики государства. Если государство сильно, любые его действия найдут оправдание в глазах международного истеблишмента, и никакие сепаратисты не получат ни единого шанса даже быть замеченными кем-то, кроме узких специалистов. А если ослаблено, даже самая моральная позиция сохранить территориальную целостность не поможет.
Интересно, что Марк Урнов в ходе полемики с Кургиняном вскользь повторил и другой любимый либералами тезис – о «непредсказуемом Иране», которого России следует бояться. Тезис этот оказался привнесен из американской и израильской публицистики, но прочно привился на древе российской либеральной политологии. Между тем для него тоже трудно найти практические обоснования. Безусловно, Иран может выступать соперником России – например, за влияние на Кавказе или в Средней Азии. Впрочем, таких соперников по влиянию в самых разных регионах мира у России множество. Тем не менее, у нашей страны с Ираном не было серьезных конфликтов со времен Исламской революции. А, например, с Британией, США или Турцией такие конфликты случались неоднократно – но страшиться, скажем, Анкары или Лондона Урнов или Злобин Москве не предлагают.
К тому же гораздо более высокие ставки ждут Тегеран в геополитической игре не на севере, а на востоке – в Месопотамии и Палестине. Геополитическая ситуация здесь обусловлена, в частности, историческим противостоянием шиитов и суннитов. Это противостояние вряд ли будет изжито даже в отдаленном будущем. Поэтому Иран, для которого такой религиозный ограничитель является слабым местом, нуждается в союзе с Россией. Кстати, в отличие от исламских стран суннитского толка, Иран не связан с этническими и религиозными группами на территории нашей страны, сепаратизм которых мог бы поддерживать.
Возможно, наших политологов смущает подчас импульсивное поведение иранского президента Махмуда Ахмадинежада? Однако, во-первых, Ахмадинежад не является главой государства – таковым в Иране признается духовный лидер, а президент по своим функциям скорее близок к премьеру. Во-вторых, Ахмадинежад может позволить себе резкие и экстравагантные заявления, но его действия и дипломатические шаги до сих пор оставались достаточно взвешенными. По темпераменту его, пожалуй, можно сравнить с Николя Саркози, однако вряд ли кто-то будет всерьез опасаться французского президента.
Может быть, наших либералов отпугнула конференция по поводу отрицания Холокоста, которую Ахмадинежад организовал в Иране в самом начале своего президентского срока? Да, отрицание Холокоста – шаг не только не очень нравственный, но и не очень умный. Однако заметим, что ни иранские евреи, ни их собратья из других стран ни разу не жаловалась на преследования в Иране. А ведь произойди хоть один заметный случай нарушения прав евреев в этой стране, Израиль наверняка не преминул бы кольнуть этим своего геополитического противника. Так что иранский режим уж никак нельзя считать фашистским.
Что же касается потенциального ядерного оружия в Иране, и страхов из-за наличия атомной бомбы у мусульманской страны, то у соседнего исламского Пакистана такая бомба уже есть. А пакистанский режим гораздо нестабильнее, чем иранский, а отношения России с Исламабадом и усиливающимися день ото дня в его пуштунских провинциях талибами никогда не были миролюбивыми. Но почему-то никто не боится «непредсказуемого Пакистана» – хотя опасаться как раз следовало бы.
Поединок закончился победой Кургиняна – по итогам голосования телезрителей он обогнал соперника почти с четырехкратным отрывом. Этот поединок еще раз напомнил, что в новых условиях, когда дряхлеющий «дедушка»-миропорядок пребывает в глубокой «коме», привычные установки также устаревают. Однако он показал и то, что определение «дедушка в коме» подходит не только ООН, ОБСЕ или международному праву, но и отечественной политологии. Выступления публичных экспертов не менее зрелищны, но их речи все менее содержательны. А «молодая кровь» до этого экспертного пула пока почти не доходит. Впору нашим политологам печально запеть песню БГ: «Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?». Но пока «молодая поросль не пробилась», сон публичной политологии, как и политизированной публики, будет все более глубоким. И все больше важные проблемы будут оттесняться на второй план емким слоганом: «Скандалы. Интриги. Расследования».
