Если бы закон об оскорблении чувств верующих был призван хоть в какой-то степени, защитить действительно верующих, а не доходы и престиж иерархов разных конфессий, если бы за исполнением этого закона следили люди, хоть как-то разбирающиеся в истории религии… Увы, в то, что среди госчиновников вообще такие есть, не верится. Во всяком случае, даже пресс-секретарь Путина Песков о таком элементарном вопросе, как раскол в Русской православной церкви, имеет самое смутное представление. Что же говорить о людях рангом ниже?..
В общем, если бы все эти «если» осуществились в реальности, довольно многие работники РПЦ МП должны были бы оказаться за решеткой. Как относиться, например, к такому объявлению, напечатанному органом официального православия: «Мы обратились за помощью к Матроне московской, помощь пришла столь быстро, что теперь мы всегда молимся Матроне московской».
Ну, да: наши святые — самые эффективные святые, покупайте наших святых, простите, иконки, не хотите иконки, у нас и монетки есть, и календарики (почти в каждом газетном киоске, по другую сторону от эротических журналов). Впрочем, иерархи РПЦ не так уж часто заботились о том, что бы их дела и слова согласовывались с учением Христа. Как правило, они предпочитали союз с «Христами земными», а не с небесным. Это ведь РПЦ устами Феофана Прокоповича, в будущем — первенствующего члена синода Русской православной церкви, человека, выражавшего её, РПЦ, официальную идеологию, назвав царей «земными Христами», не смущаясь, отдала кесарю богово.
Феофана Прокоповича, конечно, можно понять: как же Феофану было не отдать богово кесарю, когда «земной Христос» — император Петр — так охотно одаривал его и деньгами, и крепостными! П.Я. Чаадаев позже ставил в вину РПЦ, что никогда ни один её иерарх не осуждал крепостного права. Да как же им было обличать крепостное право, если та же церковь была пионером крепостничества? Ещё за 150 лет до того, как крепостное право окончательно утвердилось на русской земле, Троице-Сергиев монастырь получил право не отпускать своих крестьян на волю[i].
Если вам кажется, что крещеной собственности под властью монастырей и иерархов жилось лучше, чем под властью бояр и князей, то вот вам слова из «Беседы преподобных Сергия и Гавриила, Валаамских чудотворцев»: «Ныне мы, окаянныи… под собою имеем волости со христианы и над ними властвуем немилосердно и злобу показуемы и всякую неправду». Работники «на нас иноков по вся дни тружаются без выбора и нас иноков питают своими вольными трудами, во всём пред нами послушание творят. А мы окаянныи по дьяволю научению таковых Богоизбранных лишаем брашна своего, аки неверных иноземцев и прочих поганых». Заметьте, и автор беседы вовсе не требует освобождения крестьян, а всего лишь констатирует их далеко не завидное положение.
Вообще, моральный облик средневекового русского священника демонстрирует, например, письмо «тишайшего» царя Алексея Михайловича (1645-1676) к казначею монастыря преп. Саввы Сторожевского — Никите. Служитель церкви запил, и государь, недолго думая, повелел держать того в келье и, для надежности, приставил к нему охрану. Незадачливый инок позволил себе возмутиться. Как на это отреагировал бы менее сдержанный правитель, например, сын Алексея Михайловича — Петр Алексеевич, неизвестно… Тишайший царь ограничился увещевательным письмом, в котором сообщал в частности: «И у митрополитов стоят стрельцы, по нашему указу, который владыко тем же путем ходит, что и ты, окаянный». Царь-батюшка недвусмысленно сообщает, что любовь выпить чарку-другую-третью была характерна и для высших церковных иерархов, и у него уже был выработан стандартный набор мер для подобных случаев.
Да что там иерархи: на опального патриарха Никона поступают такие доносы: «По преставлении царя Алексея во весь великий пост пил до пьяна и, напившись, всяких людей мучал безвинно… Приезжала к нему девица 20 лет с братом — малым ребенком, для лечения, и Никон её запоил до пьяна, отчего она умерла»[ii]. Эти известия казались Плеханову столь фантастическими, что он подозревал в них ходячую форму доноса. Однако информацию о спаивании прихожан едва ли можно назвать типичной. Да и «заповедь» «равноапостольного» князя Владимира — «на Руси есть веселие пити, не можем без того быти» — соблюдалась во все времена неукоснительно, благо именно этот тезис способствовал принятию в нашем отечестве «правильного» вероисповедания.
Впрочем, речь не о моральном поведении, высокоморальные люди среди священников тоже имелись. Едва ли кто-то усомнится в нравственных качествах протопопа Аввакума. Но разве не эти качества сделали его вождем раскола? Как же ему было не убедиться в своей правоте, когда те самые восточные патриархи (Паисий Александрийский и Марк Антиохийский), которые в 1667 году на московском церковном Соборе одобрили придание анафеме сторонников старых русских обрядов, начали продавать индульгенции! В челобитной государю неизвестный автор писал: «Палестинские патриархи приходили в твоё государство и оне от тебя давали здь, в московском государстве, разрешальные грамоты, в преж содеянных гресех, и впредь кто согрешит — греха не имать, а имали всего за такие грамоты по рублю: какие в них правды и истины искать?». Всего лишь несколькими десятилетиями раньше, во времена Михаила Фёдоровича Романова (1613-1645), даже еретик князь Иван Андреевич Хворостинин, далеко не всегда с должным почтением относившийся к православной вере, иронически спрашивал: почему католики не продают индульгенции и самому бесу?
Так было во времена первых Романовых, но и уже лишившись почти всех привилегий в XVIII веке, и в начале ХIХ века превратившись в обычных чиновников, русские православные священники пели императору в прямом смысле осанну. Отчего им было не петь, когда именно «земные Христы» утверждали веру «огнём, да кнутом, да виселицей»? Испытавший, в конце концов, огонь на себе протопоп Аввакум знал, о чём писал. Христос небесный явно не обладал подобными ресурсами для привлечения верующих.
Принято ужасаться дикости старообрядцев, устраивавших массовые самосожжения. При этом как-то забывается, что при встрече с царскими служилыми людьми староверов ждала точно та же участь. В общем, цари были надежным союзниками церкви, служившими утверждению «правильного» взгляда на религию. Сегодня, что было очевидно любому посетителю организованной РПЦ МП выставки к 400-летию дома Романовых, пропеть осанну новому правителю они бы тоже не отказались. Портрет «мыслителя» Путина между действительно крупными философами А. Лосевым и В. Соловьевым смотрится, по крайней мере комично, но всё остальное было далеко не так забавно. Здесь и явное старание представить революцию 1917 года жидомасонским заговором.
«Грехи отцов» — то, что множество революционеров от Чернышевского и Кибальчича до Сталина вышло из среды священнической, из среды семинаристов — лучше не упоминать, это мы пропустим.
Если же вы полагаете, что тяготение РПЦ к власти обуславливается исключительно христолюбивостью властей и патриотизмом священников, так ничто не мешало высшим иерархам РПЦ МП вполне мирно общаться с главой «безбожной» власти Л.И. Брежневым. Впрочем, не удостоившиеся личной аудиенции священники не переставали возносить молитвы о здравии советских вождей. О взаимоотношении РПЦ МП и советской власти много, подробно и весьма ехидно писал протоиерей Г. Эйдельштейн, желающие могут полистать его труды и насладится.
Впрочем, и за пределами нашего отечества ничто не мешало представителям РПЦ, оказавшимся в эмиграции (РПЦЗ), молиться, скажем, о здравии Гитлера (который также не слишком жаловал поклонение распятому еврею). Пушкинское «нельзя молиться за царя-ирода», видимо, служители культа не относили к себе. А были ведь не только молитвы о здравии, но и молебны о скорейшем даровании вермахту победы над советскими войсками. У иерархов РПЦЗ, разумеется, было оправдание: как же паства?..
Здесь вспоминается история, случившаяся с Б.Л. Пастернаком. Великий поэт не всегда отличался мужеством, но есть следующая легенда. Когда его просили подписать очередную прокламацию с требованием сурово покарать очередных предателей-контрреволюционеров, то намекали, что если его подписи не будет, поэт едва ли сможет уберечь не только себя, но своих близких и своего собственного ребенка. Борис Леонидович тогда якобы ответил: «Не нужен ребенок, у которого такой отец». Перефразируя Пастернака, можно сказать: «Не нужна такая паства, у которой такие пастыри».
Это не обвинение в адрес всех священников, среди которых было, есть и будет немало мужественных, стойких, честных людей. Но ведь и среди солдат, защищавших Берлин в 1945 году было, наверное, немало хороших людей, героев, готовых пожертвовать собой за родину, но разве это делает Третий рейх лучше? Сопоставление очень грубое, но важно не путать заслуги праведников, веру и деятельность организации (к которой эти праведники, кстати, далеко не всегда причастны, точнее, не всегда организация при их жизни сильно нуждалась в их праведности).
Когда сегодняшние представители «военно-полевого» православия с торгашеским уклоном цитируют философов русского религиозного возрождения, когда они обращаются к именам «святых новомучеников» 1930-х годов, они поступают зачастую столь же лицемерно, сколь лицемерен был бы радикальный сталинист, цитирующий Андрея Платонова и оправдывающий его именем репрессии. Сегодня протоиерей Всеволод Чаплин охотно заимствует цитаты у Льва Шестова. Шестов, может быть, лучший стилист среди российских религиозных философов, но уж точно — не тот камень, на котором можно поставить церковь. Для Шестова вера — то, что подрывает любые устои, то, что противоречит любой организации. Шестов — великий беспокойник, религиозный анархист, говоривший: «Даже бытие Бога ещё, быть может, не решено. И Бог ждёт, как каждая человеческая душа, последнего приговора»[iii]. И этого-то нервного мыслителя, восстававшего иногда и против Евангелия, стараются сегодня сделать столпом веры, камнем в церковной ограде, защищающей прихожан от лишних помыслов.
Патриарх Кирилл © pravoslavie.by
Формируя свой «моральный интернационал», нынешние консерваторы от власти и от РПЦ МП не стесняются присваивать себе то, что плохо лежит, не очень задумываясь о том, каковы были отношения с официальной РПЦ у философов, зачисляемых ими в авторитеты. Можно, скажем, зачислить в них и «морального интернационала» А.Ф. Лосева и даже вывесить его портрет рядом с портретом Путина. При этом как-то забывается, что Лосев, вместе с Н.С. Булгаковым, входил в московский кружок имяславцев (кстати, и священник Павел Флоренский был им близок, и Н. Бердяев им сочувствовал). Имяславие — учение, согласно которому божественная сущность Христа является и в его имени. Напомнить, как поступали церковные власти с имяславцами, пока имели для этого возможности?
Опуская предысторию в подробностях, можно сказать, что имяславие было осуждено не только Русской православной церковью. Однако, так как именно русское монашество было основным идейным носителем имяславия, именно РПЦ и царская администрация приняли самое активное участие в его разгроме. 3 июля 1913 года на гору Афон прибыл пароход «Херсонес» с целью выдворения монахов-имяславцев с Афона. Российский консул в Константинополе отдал приказание взять «мятежников» приступом, при штурме использовались водомёты. Некоторые чтимые сегодня РПЦ МП «мученики» вполне могли бы в 1913 году оказаться, так сказать, в струе.
Более того, почитается и «святой мученик» император Николай II, с чьего позволения гонения на имяславцев и производились. Правда, иногда указывают на сочувственное отношение Николая к имяславию, но если глава церкви (а российский император со времен Петра I был главой РПЦ) сочувствует какому-то учению, то почему на это учение воздвигаются гонения?
Впрочем, спрямлять отношения с властью РПЦ МП не привыкать. Задним числом, разумеется. Был же в конце ХХ века причислен к лику святых Дмитрий Донской, отношения которого с церковью были ох какими непростыми! В 1378 году великого князя предал анафеме митрополит Киприан, которого по приказанию Дмитрия Ивановича не пустили на территорию московского княжества и ограбили. Дмитрий Иванович же пытался поставить в митрополиты собственного духовника Митяя. Митрополит Киприан, ещё много претерпевший от князя, был причислен к лику святых в конце XV века. Что не помешало РПЦ МП в новую эпоху канонизировать и его гонителя.
Мало ли какими перипетиями может быть богата жизнь святого. Апостол Павел до обращения в христианство принимал участие в убийстве «первомученика» Стефана. Сам Павел писал о себе, что до обращения в христианство был яростнейшим гонителем будущих единоверцев. Но это было именно до обращения, вся же последующая деятельность Павла была посвящена искуплению прежних грехов. Великий же князь, видимо, не изменил своего отношения к св. Киприану до самой смерти и, тем не менее, тоже оказался святым! Конечно, хочется быть на стороне всего хорошего против всего плохого, но если одно хорошее грабит другое хорошее, то есть большая вероятность, что одно из них всё же не так уж хорошо. Вы уж определитесь. Нет, св. Дмитрий Донской — не то, что местночтимый «святой» Иван Васильевич Грозный, не злодей какой-нибудь, но всё же…[iv]
Что касается второй «национальной скрепы», размещенной иерархами рядом с ликом «его превосходительства В.В.П.» — Владимира Соловьева, то он всегда был сторонником единения православной и католической церкви, за что длительное время не допускался русскими православными священниками к причастию. Согласно данным религиоведа Юдина, в 1896 году он произнёс католический символ веры и причастился на католической мессе. Поступок вынужденный и свидетельствующий скорее об отношении РПЦ к философу, чем об отношении философа к ней[v].
РПЦ МП присваивает себе заслуги тех людей, которых ранее сама же осуждала и преследовала, задним числом устанавливает собственную (якобы всегда существовавшую) монополию на духовные искания. Крошка Цахес, как он есть…
Впрочем, присвоением идей дело не ограничивается. РПЦ начала прошлого века не была едина. И речь не только о РПЦЗ. В 1920-х годах происходит раскол церкви внутри страны. Часть иерархов во главе с митрополитом Сергием (Страгородским) декларировали свою лояльность по отношению к советской власти. Собственно, это и есть непосредственные предшественники РПЦ МП. Позиция Сергия понятна, сейчас не о ней. Всё же значительная часть священничества и верующих была настроена гораздо радикальней и отказывалась вступать с новой властью в какие бы то ни было отношения. Они образовали так называемую русскую катакомбную или истинно-православную церковь.
Естественно, именно катакомбная церковь, не имевшая к тому же единой организации, подверглась наиболее жестким преследованиям. За несколько десятилетий она практически повторила историю старообрядчества, прошла все те же этапы, включая, в некоторых случаях, создание беспоповских общин. Уже ко времени перестройки некогда многочисленные «истинно-православные» были почти уничтожены, но именно почти. Они продолжали существовать и существуют по сей день.
Как нетрудно догадаться, с конца 1980-х гг., приблизительно с массового празднования 1000-летия крещения Руси в 1988 году, наступает период религиозного возрождения, принимающего повальный характер в 1990-е годы. Православной церкви возвращаются утраченные после революции имущества. Спрашивается: на кого как из рога изобилия посыпались дары новой постсоветской власти, ряды которой почти полностью состояли на первых порах из представителей прежней номенклатуры, приобщившихся ко благам цивилизации, сиречь к частной собственности и коммерции? Разумеется, на тех, кто и до этого умел ладить с властью (катакомбникам-то было как-то несподручно выпивать с Брежневым). РПЦ МП окрепла и утвердилась.
Сегодня некоторые охранители-государственники (не сильно поднаторевшие в истории) готовы требовать изменения конституции, введения официальной идеологии и, естественно, по их мнению, этой идеологией должно стать православие. При этом они оказываются консервативней любых консерваторов — иммигрантов прошлого столетия. Даже «Герцен православия» — Иван Ильин, который, по словам Горького, учил, что убивать людей нельзя, только если это не большевики, — даже он всё же полагал, что церковь должна быть отделена от государства.
Новый виток сближения властей мирской и духовной начался не сегодня. Федеральный закон от 26 сентября 1997 года 125-ФЗ «О свободе совести и религиозных организациях» недвусмысленно говорит, что православие имело особую роль «в развитии духовности и культуры» РФ, а ислам, иудаизм и буддизм — неотъемлемая часть исторического наследия народов России. Про то, что атеизм вроде как 70 лет был на территории России довольно распространен и по сей день не исчез бесследно, и что на становление и развитие культуры в течении, как минимум, этих же 70 лет он сильно влиял, в законе почему-то не говорится. А можно (и нужно!) ведь вспомнить, что среди образованных россиян атеизм не был редкостью и в XIX столетии. Об историческом наследии католичества, которое исповедовали многие довольно яркие представители отечественной культуры — от декабриста Лунина до поэта Ходасевича и Венедикта Ерофеева, — в законе так же нет ни одного слова. Равно как и про шаманизм и другие разновидности традиционных культов, которые для многих народов России, очевидно, остаются «неотъемлемой частью культурного наследия».
Впрочем, закон упоминает некие «и другие религии», в перечне составляющих неотъемлемую часть культурного наследия. Именно в число этих «и других» можно, при желании, отнести шаманизм и католичество. Но в том, что атеизм в эти «и другие религии» явно не входит, сомневаться не приходится. Также некуда податься абстрактным деистам и агностикам. Вообще, видимо, о таких явлениях, как абстрактный деизм, законодатели были не в курсе.
Курс на придание РПЦ государственного характера был взят ещё в 1990-х и сейчас только набирает обороты. Результаты этого курса проявляются любопытным, но предсказуемым образом. Из школьных учебников совсем недавно исчезли сведения о том, что решение о крещении Руси встречало какое-то сопротивление со стороны язычников. Ну конечно, разве надо было уничтожать идолов, загонять в реки подданных, не слишком радующихся водным процедурам?
Пока идеями о введении государственной идеологии просто пугают оппозиционно настроенных пользователей фейсбука, получающих несказанное мазохистское удовольствие от каждого нового подтверждения дикости отечественной власти. Но постепенно этих пользователей приучают: можно обсуждать вопрос о введении идеологии, можно. Рано или поздно они привыкнут к крикам «волк, волк» и не заметят, когда тот всё-таки появится.
Любая идеология стремится монополизировать право на мораль. Любая идеология, получая власть, хочет объявить: «если бога нет, то всё позволено» (замените бога на «построение коммунизма в одной отдельно взятой стране» — ничего не изменится). Она забывает даже то, чему учили основатели этой идеологии или религии. Апостол Павел почти за две тысячи лет до Достоевского ответил ему: «Всё мне позволено, но не всё полезно». Всё позволено именно потому, что Христос сделал ненужным следование букве закона (именно потому, кстати, Павел считал, например, необязательным для христиан обрезание): важна вера, важен дух, а не ритуалы и правила. Но апостол Павел — человек веры, которую государство преследует, человек, восставший против старой религии и фарисейства. Достоевский — человек церкви, ставшей частью государства. Впрочем, и «всё позволено» можно толковать по-разному, и не только в том смысле, в котором это произносил сам апостол — в смысле примата любви над формальными требованиями. Недаром в процентном соотношении верующих в тюрьмах почти всегда больше, чем среди свободных граждан.
Шестов писал о Достоевском, что больше всего тот ненавидел либералов XIX века именно за то, что они были живым опровержением его «всё позволено». Федор Михайлович не то, что не мог принять этого опровержения — он просто не мог в него поверить. Он подозревал либералов в лицемерии, он не мог даже помыслить человека, для которого мораль и вера не представляют единства: не мог представить, а вот они жили с ним рядом. Ему нужна была уверенность в загробной жизни, в воздаянии, хоть в чём-то. И многим такая уверенность нужна.
Когда сегодняшний сторонник введения государственного православия говорит, что мы должны доверять собственному народу, что он выберет правильную идеологию, — он ведь говорит не о народе, он говорит о государстве, но в его глазах государство и народ так же неразделимы, как мораль и вера в представлении Достоевского. Этого мало, и если он мыслит народ тождественным государству, то веру — тождественной церкви. Так же, как сталинист 1930-х считал материалистическое учение Маркса неотделимым от абсолютно идеалистического «Краткого курса истории ВКП(б)». В конечном счёте, такое подразумеваемое тождество приводит рано или поздно к подмене, когда под народом подразумевается уже в первую очередь государство, и государство осуждает народные выступления от имени народа, когда моральной становится не любовь к людям, а правильная обрядность. Мы, кстати, видим примерно это же во времена Ивана Грозного: когда царь пытается узнать у протестантского пастора, какова его вера, то его не волнуют тонкости учения, его волнуют обряды. Считал ли себя Иван Васильевич высокоморальным? Вполне возможно: он ведь тщательно соблюдал все положенные ритуалы, молился за всех убитых им врагов… И это было для него важнее самих убийств.
Любая религиозная доктрина или философское учение, ставшее государственной идеологией, стремится, как уже сказано, монополизировать мораль, доказать что только оно одно, это учение, имеет на неё право, что только православный христианин, мусульманин-шиит, сторонник идей чучхе или строитель коммунизма по-настоящему морален. Однако все официальные идеологии рано или поздно падают. И это приводит к моральному коллапсу. Если бы в начале прошлого века русские люди не были солидарны с Достоевским в том, что «если бога нет, то всё позволено», падение авторитета этого православия не привело бы ни к массовому росту наркомании и проституции, ни к бандитизму и прочем «прелестям», с которыми жители Петрограда познакомились на самом деле ещё до революции 1917 года. Точно так же и «лихие 90-е» не были бы столь уж лихими, если бы многие из экс-советских граждан не были уверены в том, что «если коммунизм невозможно построить, то всё позволено».
Всё позволено, но не всё полезно. И государственная идеология, в том числе государственное православие, — не самая полезная вещь в мире.
[i] Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. М.; Л., 1925. Т. 1. С. 49.
[ii] Там же. С. 204.
[iii] Шестов Л. Дерзновения и покорности, фрагм. VI.
[iv] Не менее, а то и более разительный пример лицемерия РПЦ мы наблюдаем в параллельной канонизации злейших противников друг друга: Иосифа Волоцкого и вождя «нестяжателей» Нила Сорского. – Прим. ред.
[v] В.С. Соловьёв пытался обосновать теологическое учение о четвёртой ипостаси Бога – Софии, Премудрости Божией. Это учение было официально осуждено Русской православной церковью. – Прим. ред.
