Не будет преувеличением, если сказать, что «Болотное дело» грозит вылиться в самый крупный с советских времён судебный процесс над оппозицией. Однако было бы ошибкой думать, будто логика разворачивающихся политических репрессий определяется исключительно злой волей президента Путина, который сегодня скорее персонифицирует сложившуюся политическую систему, чем определяет её развитие.
Юридической основой разворачивающихся судебных дел являются две статьи российского Уголовного кодекса — 280-я («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»), карающая лишением свободы до трёх – пяти лет, и 282-я («Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства»), предусматривающая заключение до двух – пяти лет. В совокупности это своего рода аналог «антисоветской и контрреволюционной агитации и пропаганды» (печально известная 58-я статья сталинского УК). Примечательно, что, согласно судебно-полицейской статистике, количество преступлений экстремистской направленности в России в «нулевые» непрерывно росло: 2004 год — 130 по всей стране, 2008-й — 430, 2009-й — 484, 2010-й — уже 656. При этом по 280-й статье осуждено: 2008 год — 5 человек, в 2010 году — 23. По 282-й осуждено: 2009 год — 70 человек, 2010-й — 161.
Как видим, число «экстремистов» увеличивалось из года в год уже при либеральнейшем инноваторе-модернизаторе Дмитрии Медведеве. В 2008 году был ликвидирован Департамент МВД по борьбе с организованной преступностью, а вместо него создан Департамент по противодействию экстремизму. Тем самым правящий режим посылал чёткий сигнал, что именно наше государство считает для себя более опасным.
Как пишет юрист Айдар Султанов, «впервые понятие «экстремизм» в российском праве в качестве юридического термина возникло в связи с подписанием и ратификацией Шанхайской конвенции от 15.06.2001 «О борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом». Согласно данной Конвенции, экстремизм определяется как «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооружённых формирований или участие в них».
Вскоре после присоединения к Шанхайской конвенции Россия принимает закон «О противодействии экстремистской деятельности» (№ 114-ФЗ от 25 июля 2002 года), где в статье 1 указано, что экстремизм — это:
- насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;
публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность; - возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни;
- пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;
- нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;
- воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения;
- воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;
- совершение преступлений «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы» (в кавычках потому, что здесь в законе просто ссылка на одну из статей УК с приведённой формулировкой), а также
- пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения, либо публичное демонстрирование атрибутики или символики экстремистских организаций;
- публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения;
- публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением;
- организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению;
- финансирование указанных деяний либо иное содействие в их организации, подготовке и осуществлении, в том числе путем предоставления учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной и иных видов связи или оказания информационных услуг».
Сей преступный перечень занимает чуть меньше страницы формата А4. Если вчитаться внимательно, становится ясно, что в России экстремизмом является почти всё. Недаром Комитет по правам человека ООН неоднократно требовал от России «сделать определение экстремистской деятельности более точным и тем самым исключить любую возможность его произвольного применения». Но, видимо, российское антиэкстремистское законодательство, идущее вразрез с Международным пактом о гражданских и политических правах и Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод, изначально было призвано существовать в качестве дубины, на всякий случай занесённой над каждой головой.
Особенно даёт разгуляться формулировка в 282-й («разжигательной») статье УК, объясняющая, что преступными являются «действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершённые публично или с использованием средств массовой информации…». Дело в том, что понятие «социальная группа» нигде в российском законодательстве не расшифровывается. Как отмечает судья Верховного суда Владимир Давыдов, «в науке это один термин, а в нашей, уголовно-правовой сфере — совсем другой».
С социологической точки зрения социальная группа — просто некая устойчивая, реальная или номинальная группа людей, выделенная по социально значимому признаку (семья, компания друзей, студенческая группа, бригада грузчиков и т. д.). Это молекула гражданского общества, охватывающего совокупность человеческих взаимоотношений, которые напрямую не регулируются (да и не могут регулироваться) властью. За разжигание ненависти к каким же социальным группам судят в России? По данным правозащитной организации «Сова», в 80% случаев — к представителям власти, и прежде всего к сотрудникам «правоохранительных органов». Также в судебных разбирательствах периодически фигурируют такие социальные группы, как «хозяева жизни», «руководители предприятий», «ряд политических деятелей», «члены партии “Единая Россия”», «чиновники», «президент и депутаты» и даже «власти Татарстана».
В общем, кто из властей обиделся, тот и «социальная группа». Но вы не найдёте судебных решений об оскорблении социальных групп «пенсионеры», «инвалиды», «бездомные», даже социальной группы «геи», хотя они-то как раз с большим основанием могли бы претендовать на этот статус с позиций социологии (хотя это всё же скорее социальные общности, а не группы).
Ситуация стала настолько неприличной, что пленум Верховного суда (с 1989 года возглавляемого председателем Вячеславом Лебедевым, комфортным, судя по всему, для всех российских руководителей) летом 2011-го был даже вынужден принять специальное постановление «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности». Остановимся на некоторых моментах этого любопытного документа.
Так, в пункте 3 своего постановления Верховный суд пишет: «При производстве по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности судам необходимо иметь в виду, что согласно пункту 2 части 1 статьи 73 УПК РФ подлежат доказыванию мотивы совершения указанных преступлений».
А в пункте 8: «Преступление, предусмотренное статьёй 282 УК РФ, совершается только с прямым умыслом и с целью возбудить ненависть либо вражду, а также унизить достоинство человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе. (…)
В случае, когда лицо распространяет экстремистские материалы, включённые в опубликованный федеральный список экстремистских материалов, с целью возбудить ненависть либо вражду, а также унизить достоинство человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, содеянное им должно влечь уголовную ответственность по статье 282 УК РФ».
Прочтение этих сентенций способно на кого угодно навеять глубокую грусть, ибо Верховный суд, по сути, разъясняет российским судьям: ребята, экстремистские мотивы преступления надо не вменять, а доказывать, так же как надо доказывать и умысел, и цель… Даже если на минуту забыть, что российские суды, по мнению многих граждан, стали простой канцелярской машиной, штампующей приговоры методом копипаста обвинительных заключений, не может не поразить воображения степень профессионально-интеллектуальной деградации нашей судебной системы, зафиксированная в указанном постановлении ВС. Впрочем, ничего удивительного: как участливо заметил один капитан ФСБ в ходе снятия опроса с вашего покорного слуги, «ну вы же понимаете, что свобода слова в России — только на бумаге. Важно не то, что вы имеете в виду, а то, как ваши слова воспримут другие».
Пункт 4 постановления пленума ВС посвящён разъяснению того, что такое «публичный призыв к экстремистской деятельности» (состав 280-й статьи): «Под публичными призывами… следует понимать выраженные в любой форме (устной, письменной, с использованием технических средств, информационно-телекоммуникационных сетей общего пользования, включая сеть Интернет) обращения к другим лицам с целью побудить их к осуществлению экстремистской деятельности».
Опять же — должна наличествовать цель, которую, по идее, нужно доказывать, а не просто вменять. Публичный призыв, конкретизирует Верховный суд, — это «обращения к группе людей в общественных местах, на собраниях, митингах, демонстрациях, распространение листовок, вывешивание плакатов, размещение обращения в информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования, включая сеть Интернет, например на сайтах, в блогах или на форумах, распространение обращений путём веерной рассылки электронных сообщений и т. п.».
А преступником вы становитесь «с момента публичного провозглашения (распространения) хотя бы одного обращения независимо от того, удалось побудить других граждан к осуществлению экстремистской деятельности или нет».
Но самые важные в практическом отношении моменты документа — пункты 7 и 8.
В пункте 7 Верховный суд объясняет, что же такое «возбуждение ненависти или вражды» (состав 282-й статьи): «Под действиями, направленными на возбуждение ненависти либо вражды, следует понимать, в частности, высказывания, обосновывающие и (или) утверждающие необходимость геноцида, массовых репрессий, депортаций, совершения иных противоправных действий, в том числе применения насилия, в отношении представителей какой-либо нации, расы, приверженцев той или иной религии и других групп лиц». То есть нельзя публично говорить и писать: «Надо вырезать всех XYZ!»
Зато порадовало всё в том же пункте 7 вот это: «Критика политических организаций, идеологических и религиозных объединений, политических, идеологических или религиозных убеждений, национальных или религиозных обычаев сама по себе не должна рассматриваться как действие, направленное на возбуждение ненависти или вражды». Значит, по всей видимости, всё-таки можно легально критиковать «Единую Россию», РПЦ, исламский обычай резать баранов прямо под окнами обывателей и, наверное, много чего ещё…
Что же касается обидчивых чиновников, то «государственные должностные лица могут быть подвергнуты критике в средствах массовой информации в отношении того, как они исполняют свои обязанности, поскольку это необходимо для обеспечения гласного и ответственного исполнения ими своих полномочий», и «в отношении указанных лиц пределы допустимой критики шире, чем в отношении частных лиц», говорит Верховный суд, ссылаясь на Декларацию Совета Европы о свободе политической дискуссии в СМИ и практику Европейского cуда по правам человека. Однако и это разрешительное положение являет собой всего лишь отражение типичной — увы! — для России ситуации, когда чиновник, прочитав про себя что-нибудь нелицеприятное, пишет заявление на журналистов или блогеров с требованием привлечь их за «клевету», «оскорбление», а то и «разжигание».
Пункт 8 постановления ВС ценен тем, что выводит за круг «разжигающих» преступлений «высказывание суждений и умозаключений, использующих факты межнациональных, межконфессиональных или иных социальных отношений в научных или политических дискуссиях и текстах». Это даёт надежду, пусть и слабую, что хотя бы общественные дискуссии могут быть свободны от цензурирования незримым полицейским, а право на собственное мнение (на то самое пресловутое «оценочное суждение», которое никто не обязан доказывать или опровергать) можно считать высочайше дарованным.
Ну а в пункте 23 Верховный суд, уставший от кучи фальсифицированных экспертных заключений, с помощью которых людей отправляют за решётку, наконец-то запретил ставить перед экспертами (лингвистами, психологами, политологами и др.) впрямую «вопросы о том, содержатся ли в тексте призывы к экстремистской деятельности, направлены ли информационные материалы на возбуждение ненависти или вражды»: это должен решать всё-таки сам суд. Впрочем, что хуже в нынешних реалиях, ещё неизвестно.
Но вот что примечательно: если при обсуждении проекта постановления пленума Верховного суда звучали адресованные депутатам Госдумы предложения дать точное юридическое определение понятию «социальная группа», то в итоговый документ они так и не попали. А никакого, хотя бы ориентировочного, определения сам Верховный суд сформулировать не решился, хотя злосчастная «социальная группа» упоминается в документе несколько раз. Получается, беспредел с произвольным выделением социальных групп наподобие «сотрудники правоохранительных органов» может быть продолжен… Уже упомянутый судья Давыдов, который был докладчиком на пленуме, справедливо указывал, что, вводя термин «социальная группа», «законодатель хотел оттенить слабые, незащищённые группы, но сделал это крайне неудачно».
Несколько лет назад на всю страну прогремел абсурдный процесс с тюменским филологом Андреем Кутузовым, которого судили за листовку «Ментов к стенке!», не им написанную. Именно в связи с этим делом в 2010 году научное сообщество наконец продемонстрировало хоть какое-то подобие внятной позиции. Так, учёные Нижегородского государственного университета: профессор Владимир Козырьков, доцент Дмитрий Зернов и ассистент Роман Сундуков провели независимую экспертизу по поводу того, являются ли «менты» социальной группой и может ли в отношении них разжигаться социальная рознь. Согласно выводам учёных, правоохранители «представляют собой один из государственных институтов, который имеет характер иерархической и сложной организации, функционирование которой осуществляется через деятельность множества малых профессиональных групп, работающих на различных уровнях этой сложной организации». Также они резонно указали, что социальные группы — элементы общества, а не государства.
Есть у нас и прецедент взвешенного и вменяемого судебного решения по подобным поводам: «11 ноября 2010 года Кировский районный суд Екатеринбурга отказался признать экстремистскими листовки с лозунгом «Правительство в отставку», газеты «Друг народа», листовки «Обращение к милиции» и листовки с лозунгом «Верь в себя, а не власти». В суде представитель прокуратуры заявил, что считает социальной рознью «действия, направленные на разжигание социальной ненависти к органам государственной власти…»
В свою очередь суд констатировал, что «данные субъекты общественных отношений, за исключением наличия у них властных полномочий, не обладают какими-либо специфическими признаками, в особенности относящими их к той или иной социальной группе». А потому «побуждение к совершению враждебных и неправомерных действий на основании несуществующих признаков не представляется возможным»
Но, увы, в России нет прецедентного права, поэтому доказывать, что ты не верблюд, приходится каждый раз заново. Тем более что, по утверждению ряда экспертов, процент оправдательных приговоров в наших теперешних судах (около 1%) как минимум в десять раз меньше, чем в судах сталинских.
В общем, вопреки расхожим представлениям, «железо» и «софт» для затыкания рта слишком активной части оппозиции постепенно разрабатывались силовиками и законодателями ещё до второго пришествия в Кремль нынешнего президента. А всплеск публикаций в периодике, посвящённых экстремизму, наблюдался в 2011 году — ещё до начала масштабных политических протестов. Видимо, что-то уже витало в воздухе.
Утешает одно — что рано или поздно вся эта псевдоправовая мерзость неизбежно окажется выкинута на помойку истории.
Дмитрий Чернышков
