Двадцать лет назад я уже был человеком призывного возраста, следовательно, вопрос, который задаёт Иван Щеголев в своей статье, адресован, в том числе, и мне. Сам Иван сетует на свой малый возраст, я же этим оправдаться не могу. Поэтому обвинения воспринял лично, предположив, что это у меня стёрлись, ну или скукожились воспоминания о тех роковых событиях.
Поскольку, как и большинство обычных русских граждан, жил я тогда (впрочем, как и сейчас) в довольно глухой провинции, а не в Москве, то воспринимал страшные дни «чёрного сентября» 1993 года через телевизор. А через телевизор это выглядело примерно так: немощные пенсионеры атакуют телебашню, озверевшие спецназовцы колошматят пенсионеров. Общий счёт в пользу спецназовцев из какого-то отряда не то «витязь», не то «вепрь»… Пушки палят в парламент, какой-то бравый усач препровождён сквозь толпу в КПЗ. Всё.
Сразу отмечу, что люди, окружавшие меня тогда и все последующие годы, были самые обычные. И они никогда не оценивали события в таком ключе, что «банды красно-коричневых мешают Ельцину строить демократию».
Поясню почему. Уже к тому времени и «демократию», и Ельцина ненавидело, как и сейчас, большинство людей. И я уверен, что наиболее популярной в народе реакцией на репортажи со стрельбой были: «Может хоть теперь этого пьяницу повесят на Красной площади за одно место?» Могу утверждать это без специальных социологических исследований. Могу также утверждать, что термин «красно-коричневый» был в ходу только у так называемых «либеральных» СМИ. Он и был ими выдуман, им никогда не пользовались обычные жители страны.
О том, что события осени 1993 года могли иметь какую-то особую значимость, я узнал года через три-четыре после них. Как-то на кухне в университетской общаге зашёл разговор с одним национал-патриотом, который сообщил, что «трупы вывозили сотнями, в крытых тентом военных УРАЛах». Национал-патриот говорил, что у него есть знакомый, у которого есть подруга, у которой есть друг, который это «точно видел». Потом, конечно, я немного на эту тему читал в интернете.
Так вот, что касается исторической памяти. Возможно, участникам тех событий в Москве (и москвичам, и немосквичам, и иностранцам даже) покажется обидным, но никакого влияния на жизнь в России эти события не оказали. Псевдодемократия ельцинского типа тогда уже победила, и реальных шансов противостоять её триумфальному шествию не было. А потому и запоминать было нечего, кроме красочных телерепортажей. Но развлекательные телепередачи ещё более красочны, и многие предпочитали смотреть их.
Немосквичей по большей части отвлекали от схваток за телебашню думы о хлебе насущном — вот с ним было плоховато. И обвинительный тон Ивана в адрес людей с «плохой» памятью обусловлен в основном москвоцентризмом. Это объяснимо — вся активная политическая жизнь сосредоточена в Москве, и тем, кто в ней участвует активно, представляется, что вся Россия ничем больше не занимается, как только переживает за москвичей. А вот и нет.
Лозунг «Москва — не Россия» имеет гораздо более глубокий смысл, чем просто «зависть» (уже давно трансформированная в злобу) провинциалов к столице. В данном случае смысл лозунга проявляется в том, что провинциалам, по большому счёту, всё равно, что там «у вас» происходило и когда. И не провинция в этом виновата. Вот взглянем на главную страницу сайта Рабкор. Три новости в колонке сверху — о Москве, а потом сразу Сирия… Греция… Польша… (22 сентября); большой портрет Медведева (с похмелья, по-моему, да?)… Профильный комитет… Толоконникова… (23 сентября). Это что? Новости о простых угнетаемых пролетариях с просторов России?
Стоит ли сетовать на то, что люди имеют плохую историческую память? Может, дело в узости политического, географического и исторического кругозора левых сил?
Утрата памяти о событиях октября 1993 года не является результатом шоковой терапии, жестокого и циничного насилия. Воспоминания не связаны с травмирующим опытом, потому что не было этого опыта. Да и вообще нельзя механически переносить явления из индивидуальной психологии на всё общество. Такой перенос и есть непонимание марксизма как метода познания.
Насилие, цинизм и прочее — всё это было и остаётся, но не в отношении тех событий. Мнимая «утрата памяти» связана с малозначительностью события для большинства населения страны. Я бы назвал это «историческое игнорирование» или «политическое игнорирование», или даже «провинциальное игнорирование».
Таков ответ. Но он не полон без необходимого дополнения. Допустим, события «чёрного сентября» чрезвычайно важны не только для Ивана Щеголева и его товарищей, а для всех людей в России — объективно и исторически значимо. Но откуда люди об этом узнают? Кто-то ведь должен им рассказать об этом. Где доступная литература, листовки, газетные статьи, где работа через интернет с невежественными вне-московскими и аполитичными массами, собственно, где тут левые? И ещё шире: а где левые вообще (не географически, с этим уже всё ясно)? И чем они занимаются?
Статья Ивана Щеголева по-своему уникальная, поскольку в ней содержатся ответы на многие вопросы, которые обычный человек может задать представителю левого движения. Например, в статье указан лично меня поразивший факт. Оказывается, приверженцы теории «жидо-масонского заговора» есть и среди левых! Если это так, то… катиться дальше некуда. Но даже если это не так, то сам факт сравнения левым активистом левых и конспирологических теорий очень красноречив. Потому что показывает, где и на каком уровне находится современное левое движение в России с точки зрения стороннего наблюдателя: прямо напротив (но не выше) полусумасшедших хоругвеносцов-антисемитов.
Иван, в целом, подтверждает конспирологический уровень современных левых (в России): «…неолиберальные правительства Европы, сбросив с себя все прогрессистские маски, то и дело нападают на теорию эволюции и материалистическое естествознание в целом». Мировая закулиса, иными словами, занята «превентивной идеологической работ[ой], призванной не только дискредитировать враждебный марксизм, но даже сам язык и научную традицию, в рамках которой он развился». Заговор, в общем. Ответ на вопрос «где левые?», в общем, ясен.
Разберём вопрос «Чем занимаются?», и заодно станет ясно, почему они воспринимаются как маргинальное неадекватное современности движение. И на этот вопрос есть фактически прямой ответ в статье Ивана Щеголева. Он пишет: «В такой ситуации зачастую оказываются молодые (и не очень) люди из разного рода левых сект, как левоконсервативной, так и «евролевой» направленности». Очевидно, что автор не считает себя сектантом. Он считает, что какие-то другие левые — сектанты. Но другие левые, я уверен, то же самое думают об Иване и его группе товарищей.
Обывателю, который жаждет социальной справедливости и ищет её, по старой памяти, где-то слева, и первым делом лезет в интернет, вскоре становится страшно: оказывается левых-то много, и они разбиты на секты. И мало того, ещё и, судя по всему, они грызутся друг с другом?
Вот так левые, в целом, и выглядят со стороны: конспирологические секты с неясными отличиями и такими же неясными политическими требованиями; секты сконцентрированы в Москве и игнорируют свои прямые исторические обязанности — просвещать угнетённые массы и защищать их классовые интересы, а занимаются чем-то своим… видимо, более существенным.
Ленин, кстати, похожую ситуацию описывал, в порядком затасканной, но оттого не менее актуальной статье «Памяти Герцена», написанной в 1912 году: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа».
Сейчас это означает: узость — сектантство, отсутствие консолидированной позиции, политического объединения, общей платформы и так далее (а по одиночке левые — никто и ничто); а удалённость от народа — москвоцентризм… И эта ситуация хуже, чем та, что описывал Ленин. Левым надо что-то делать. После 1993 года 20 лет прошло.
Евгений Лабрис