Период революционных потрясений, которые происходят с разными народами, всегда сопровождается бурным развитием новых идей, старый мир демонизируется, от него пытаются поскорее избавиться, уничтожив все «неправильные» государственные и общественные институты. Перед революцией обязательно в обществе должны быть новые идеи, а также люди, которые готовы ради них рисковать жизнью. Для русской революции таким внутренним содержанием стал марксизм. С другой стороны, борьба партий и социальных групп чаще всего описывается в терминах прошедших революций, что указывает на их преемственность и связь между собой.
Октябрьская революция совершилась на основе вполне определенной политической программы, которую поддержало большинство населения бывшей Российской империи. Большевики не предложили в тот момент ничего такого, чего не было в программах других партий. Аграрную содрали у эсеров, в чем не раз признавался Ленин, за мир без аннексий и контрибуций выступали все без исключения социалистические партии, однако большевики обыграли конкурентов, дав все это в самые кратчайшие сроки, чего не смогли сделать другие социалисты.
Все остальное: диктатура одной партии, отмена денег и прямой товарообмен между городом и деревней, тотальная национализация — все это появилось не сразу, а постепенно в ходе политического процесса. На XI съезде партии лидеры большевиков говорили, что военный коммунизм был введен вынужденно и что, будь другие политические условия, не стали бы они заниматься тотальной экспроприацией. Такие слова в частности принадлежат Льву Троцкому.
Однако судьба распорядилась иначе: большевики с лета 1918 года начали всем стихиям назло строить новое коммунистическое общество. В этот момент они должны были не только пересмотреть многие свои политические идеи и прогнозы, но и дать картину будущего общества, которое появится не через 100 и 200 лет, а непосредственно в ближайшем будущем.
Политическая форма государства в это время определялась как диктатура двух классов рабочих и крестьян, но это был отнюдь не союз равнозначных и равноценных социальных элементов. Интересам пролетариата подчиняются интересы крестьянства. В будущем роль последнего должна была только сокращаться, а сам этот класс — раствориться в пролетариате. Профессиональные союзы и кооперативы встроены в систему государства, исполняют роль «винтиков и колесиков» в государственной машине, сигнализируя об интересах широких масс общества. Человек в будущем обществе не сможет находиться вне рамок подобных «общественных» организаций, в противном же случае он окажется не в состоянии принимать участие ни в политической, ни в экономической жизни страны.
«В отличие от «общенародного» представительства ничем не связанных личностей, взятых безотносительно от их общественной связи, советское представительство есть представительство коллективов, взятых в реальной, жизненной обстановке их непосредственной хозяйственной связи, профессиональной и трудовой деятельности». (Кудряшев П. Ф. Пути советского строительства (1917—1919). М., 1920. С. 7).
Профессиональные союзы и кооперативы приобретают всеобщий и обязательный характер, в последнем случае даже изменяется сама сущность кооперации, она превращается в организацию, которая охватывает всех лиц определенной местности, которые самим фактом проживания в ней получают все права кооператоров. Профсоюзы и кооперативы (в первую очередь потребительские) в будущем обществе должны постепенно огосударствляться, становясь элементом в общегосударственном планировании.
Из общественных наук должно быть вычищено все метафизическое, а основой их должен стать материализм. Предполагалось, что они должны приносить непосредственную пользу пролетариату. Так в эти годы планировалось создать «научный институт труда». Он должен был заниматься исследованием труда, изучать социальную и техническую обстановку, в которой работает пролетариат, в его задачи также предполагалось включить исследование производительности труда и разработку методов ее повышения. С другой стороны, описывая все общество как огромный механизм, большевики в своей теории отводили рабочему много места, но, по существу, он оказывался такой же машиной, как и простой станок, об этом свидетельствует вся терминология, которую использовали советские идеологии применительно к труду и жизни рабочего:
«Задача восстановления и сохранения работоспособности (рабочего — Д.М.) имеет исключительно важное значение и отлагательства не терпит. Все, что ведет к этой цели, должно быть осуществлено, и в первую очередь — устройство физико-механо-ортопедических институтов, которые правильнее было бы называть, с этой точки зрения, институтами восстановления трудоспособности». (Там же. С. 61).
В задачи новых естественных наук, в частности биологии, входило решение фундаментальных проблем человеческого бытия — жизни и смерти:
«Если мы попытаемся определить, в чем состоят задачи современных биологических наук (медицины, зоологии, ботаники и т. д.), то мы убедимся, что они заключаются главным образом в ожесточенной борьбе со смертью и в настойчивом стремлении разрешить загадку рождения». (Месяцеслов. Лето. М., 1919. С. 41).
Построение тысячелетнего царства коммунизма требовало абсолютной законченности будущего общества, не только его социальных, экономических и политических форм, но неизменности и вечности самого человека.
Индивидуализм оценивается в это время как социальный порок, а значит, в будущем обществе он должен быть изжит. Большевики полагали, что «грешат» индивидуализмом в основном представители господствующих классов и интеллигенция, а поэтому новое общество одних уничтожит, других перевоспитает. Личное и индивидуальное начало больше не признавалось, отрицалось в пользу коллективного:
«Самому духу нашей Конституции и Советского строя противоречит декларация каких-то личных прав, которые были весьма уместны в буржуазных конституциях; там все исходило от «индивида», от взятой отдельно особи, как «естественного» человека с его прирожденными и неотчуждаемыми правами. У нас такого «суверенного» индивида нет и быть не может, у нас господствует не «я», а «мы», не личность, а коллектив, не гражданин, а рабочее общество. И, в конце концов, если понадобиться коллективу «использовать» так или иначе отдельного «товарища» социалистической республики, то никакие личные неприкосновенности или права не могут послужить препятствием к такому осуществлению «всей власти» трудящихся. (Кудряшев П. Ф. Пути советского строительства (1917—1919). М., 1920. С. 14).
Новый суд избавлялся от многих элементов «буржуазного» права, перестал действовать гражданский кодекс, старое государственное право, претерпело грандиозную эволюцию право семейное. С другой стороны, советская власть создавала новое право — трудовое, которое заменяло собой старые: гражданское и административное. Идеал будущего общества предполагал упразднение и этого особенного «пролетарского» права, в конце концов оно должно стать набором «правил организации хозяйственной жизни производства, распределения, потребления», а судьи превратиться в «надсмотрщиков и счетоводов-бухгалтеров».
Затрагивали большевики и больную тему уголовного законодательства, ведь в эти годы в стране действовало чрезвычайное право, выраженное в форме революционного трибунала, который часто выносил смертные приговоры. В будущем обществе уголовное наказание в виде казни или тюремного заключения перестанет практиковаться, а в двухчастной формуле наказания, которая включает в себя возмездие и исправление будет оставлено только второе. С помощью трудотерапии большевики считали, что смогут покончить с преступлением навсегда. Труд на новых коллективистских началах будет той силой, которая предохранит общество от таких социальных болезней, как убийство, грабеж и воровство.
Армия будущего должна быть территориальной и называться милицией, провозглашается лозунг милитаризации всего трудового населения: «казармы растворить в фабрике, в сельской коммуне, в волостных общинах». Армия не должна больше вести наступательные войны, а поэтому ей придавался заведомо оборонительный характер. Понимали большевики, что в условиях, когда подавляющее большинство — крестьянское население, которое к тому же еще и в массе своей безграмотно, задачи армии определяются не только чисто военными целями, она должна будет выполнять важную роль социализации крестьянских масс, приобщению их к идеям нового общества.
За национальный вопрос большевиков часто критиковали их оппоненты, так как их реальная политика в этом вопросе менее всего опиралась на их же программу, часто менялась. Сразу же после Октябрьской революции на практике стал реализовываться принцип свободного самоопределения наций. Так, финны де-юре обрели независимость, но уже в вопросе с Украиной большевики проявляли меньше гибкости. Финский опыт оказался очень неудачным — к власти там пришли белогвардейцы, а сама Финляндия на долгие десятилетия стала враждебным государством. В годы гражданской войны, когда идеи мировой революции еще носились в воздухе и у коммунистов были надежды на скорое падение капитализма, советские лидеры полагали, что действительное право на самоопределение нации принадлежит исключительно ее трудящимся, которые, чтобы решать подобный вопрос, должны иметь Советы наподобие тех, что созданы в России. Меньшевики, критикую эту концепцию, развивали эту мысль дальше и указывали, что непременно в этих Советах большинство должно быть у «авангарда рабочего класса», то есть у коммунистов, если же этого большинства у них нет, то и Советы эти будут «еретические».
Идеи коммунистического общества были порождением эпохи модерна, являясь его крайним выражением слева, коммунизм основывался на двух началах: на идеях веры в бесконечный прогресс и механистическую картину мира, которая наиболее полно и законченно была представлена в крупном промышленном производстве — на фабрике. Как отмечает Борис Кагарлицкий:
«Индустриальная эпоха требовала дисциплины, жесткой централизации, в том числе (может быть, даже прежде всего) в сетевых структурах… Пролетарский социализм XIX и XX веков был пронизан дисциплиной фабрики. Он просто не мог быть другим». (Кагарлицкий Б. Восстание среднего класса. М., 2012. С. 103-104).
По сути, концепция нового общества возвращала человека в Средневековье, лишь расширяя возможности его коммуникации, давая ему право участвовать в жизни разных коллективов и сообществ. С другой стороны, это становилось и новой обязанностью, человек в новом обществе не мог не состоять в них, так как в противном случае его бы объявили «лентяем» и «безынициативным» членом общества, что было равнозначно остракизму.
Все «общественные» организации оказывались лишь еще одним элементов государства, человек попадал в тотальную зависимость, против которой он не мог протестовать, так как он не имел права распоряжаться самим собой, не мог уйти в индивидуализм, закрыться от всех и позволить себе хоть на минуту побыть социопатом, потому что был собственностью определенного сообщества, а в конечном счете государства.
В статье не затрагиваются многие другие аспекты нового общества, как то: доступная медицина и бесплатное образование, ясли и детские сады для детей, новый быт и культура. В этом, надо отдать должное большевикам, они заметно преуспели в годы, наступившие вслед за эпохой военного коммунизма, но все эти благие начинания были уже плодом бюрократии и государства, а социальное творчество оказалось намертво похоронено под толстым сводом государственного здания. Мечта коммунистов о всеобъемлющем творчестве общества, которое растворит в себе государство, заменит его, обернулась обратным — государство поглотило в себе общество.
