Столичные власти всегда любили наводить порядок во дворах — и современные детские площадки оборудовали, и лучших дворников поощряли, и организовывали массовые акции по благоустройству. Однако большинство москвичей и сейчас не стремится проводить время возле своих домов. Рыба гниет с головы, убеждены специалисты: все неприятности дворовых территорий, включая мусор и вандализм, — лишь логичное и неотъемлемое продолжение той системы проектирования, которая установилась в городе.
Для начала немного скучной, но полезной статистики. В Москве насчитывается около 20 тысяч дворов. По данным Департамента ЖКХ, их общая площадь составляет более 206 квадратных километров, то есть порядка 10% от всей территории столицы. С 2011 по 2013 годы в городе комплексно благоустроены без малого 17 тысяч дворов. А в этом году, по заявлению мэра, планируется привести в порядок еще 3165 дворов. Однако в Москве сложилась парадоксальная ситуация — благоустройство идет, а благо от этих работ ощущается далеко не всеми жителями.
«Суммарная площадь дворов в Москве сравнима с площадью остальных общественных пространств. Поэтому мне кажется, что к ним должно быть привлечено особое внимание, — говорит наш сегодняшний собеседник архитектор Александр Константинов. — Я вижу, что проводится много работ и, как специалист, хорошо понимаю, что они очень дорогие. При этом в большинстве случаев очевидно, что там нет ни архитектора, ни инженера. Однако деньги осваиваются. Хотя за те же или даже меньшие средства из каждого двора можно сделать чудесный небольшой городской парк».
По мнению эксперта, одна из главных проблем столичных дворов в том, что они не рассматриваются как произведение ландшафтной архитектуры и поэтому не привлекают население. Или привлекают, но не тех, на кого они рассчитаны…
Вы как-то говорили, что людям нужно дать пространство, которое будет соответствовать статусу человека, и тогда сами собой решатся вопросы с мусором и вандализмом. Красота пространства сама по себе — достаточный гарант его сохранности?
Понимаете, все эти разговоры о вандализме, о том, что у нас такой народ, который все портит, невероятно раздражают. Давайте даже просто посчитаем и посмотрим на цифры: урон от вандализма и от непрофессионализма. Я вас уверяю, что соотношение будет один к ста тысячам. У нас ровно такой народ, какую среду для него создали. Поэтому, когда речь заходит о вандализме, у меня всегда один ответ — а что вы сделали? Вы разве предоставили людям возможность побыть людьми? Создайте нормальную среду, а потом требуйте.
То есть среда формирует поведение человека?
Конечно. Если вы делаете нечто прекрасное, оно устраивает всех, и поведение людей мгновенно меняется. Я не сталкивался с вандализмом, хотя многие инсталляции, которые мы делали, были хрупкими, и при желании их без труда можно было повредить. Но за пять лет на наших арт-объектах в Москве не появилось ни одного граффити, ни одного пореза. Человек так устроен, что он не будет портить то, что сделано для его блага. Качественные пространства, созданные профессиональными специалистами, сразу же наполняются жизнью. Например, когда мы закончили проект в Новгороде, очень скоро на место, где он был реализован, стали приезжать свадебные кортежи, люди начали там фотографироваться.
Это действительно высокая оценка. Скажите, а известны ли вам прецеденты в Москве, когда архитекторы все-таки участвовали в благоустройстве двора?
Да, есть несколько случаев. Чаще всего это были заказы инвесторов, которые строили жилой квартал и одновременно поручали архитекторам работу над двором. Двор — невероятно важная архитектурная единица, не менее важная, чем сам дом. В своей практике я тоже столкнулся с таким случаем. Год назад нас пригласили жители Юго-Западного округа, которые хотели, чтобы мы благоустроили их общественную территорию. И мы в очередной раз натолкнулись на конкурсную систему. Нас исключили уже на этапе подачи документов. Из пяти участников заранее был известен победитель, он и выиграл. Зачастую конкурсы — это просто бюрократическое прикрытие коррупции. Сейчас жители ЮЗАО продолжают безуспешно бороться за то, чтобы эта фирма не испортила их общественное пространство в 10 гектаров.
(Напомним, в 2011 году мэр Москвы подписал постановление, по которому до 1 сентября 2011 года должны были быть приведены в порядок все столичные дворы. На их благоустройство планировалось потратить более девяти миллиардов рублей. В столичном департаменте ЖКХиБ мне не смогли пояснить, сколько сейчас выделяется средств на финансирование столичных дворов, объяснив это тем, что всю информацию, связанную с расходованием средств, ведомство СМИ не предоставляет. И здесь впору говорить о второй глобальной проблеме дворовых пространств — их закрытости и отгороженности заборами. Как считает Александр Константинов, общественные пространства, в том числе и дворы, связаны с общеполитическими и экономическими проблемами государства.)
Закрытые дворы появились в 1990-е, когда поменялась политическая ситуация и поменялась не к лучшему. В советское время существовала идеология, при которой, даже несмотря на все ее недостатки, общественные пространства были открытыми. В 90-е к власти пришел криминал, и он принес с собой соответствующее восприятие мира. Криминальное сознание отразилось и на организации пространства, желании людей отгородиться. Главная черта такого восприятия — закрытость. Заборы — это абсолютно антисоциальная политика. Как результат мы получаем то, что даже через 25 лет многие районы Москвы напоминают тюремную зону. И сейчас новые кварталы создаются закрытыми. Вот вы хотите жить в городе, разбитом на гетто? Я точно нет.
И как, по-вашему, можно изменить подобное сознание?
Понимаете, если цель траты средств не создание хорошего двора, а их распределение, то не будет и качественной архитектуры. Один из одиозных примеров — безобразный желто-зеленый цвет бордюров. При этом работы по их окрашиванию производятся по несколько раз в год без необходимости. Система пропитывает все общественные взаимоотношения, и если даже отдельный человек захочет сделать нечто другое, он отторгается как инородный элемент. Необходимо, чтобы переосмысление общественных пространств, в частности дворов, исходило от властей.
(Еще один пример закрытости градостроительных процессов, как ни парадоксально, — современная система архитектурных конкурсов. Несмотря на форму открытых обсуждений, решения конкурсов все меньше понятны обществу. А сам факт победы не гарантирует, что на данной территории реализуют проект, занявший первое место.)
Год назад проводился конкурс на разработку концепции спортивного парка «Динамо». Мы сделали то, что хотели и выиграли конкурс. Но я уже тогда был уверен, что на реализацию проекта, которая начнется года через три, нас не пригласят. Я и сейчас так думаю. Хотя для горожан результат — это реализованный проект, а не туман вокруг него.
Но у вас был опыт работы и в сложившейся системе, когда вы участвовали в реконструкции парка Сокольники. Какие там были сложности?
Поначалу многие вообще недоумевали, а зачем здесь нужны архитекторы. Как раз тогда я в очередной раз столкнулся с тем, что некачественная работа провоцирует людей на вандализм. Например, лавочки надо делать так, чтоб их не перемещали. Мы спроектировали эти скамьи и очень точно сказали, где и как они должны быть поставлены. Но работу сделали халтурно, и какие-то лавочки можно легко переставлять, хотя мы четко сказали о заглублениях каждой стойки, о том, какой бетонный раствор должен при этом использоваться. Когда делается халтура, не надо требовать от горожан, чтобы они воспринимали ее иначе.
Правильно ли будет сказать, что вам проще работать с зарубежными проектами?
Да, или с частными. Тогда можно что-то реализовать. С государственными очень сложно, вы автоматически туда не попадаете. У архитекторов есть такой анекдот. «Знаете как зовут архитектора, который не работает с откатами? Его не зовут». В этой шутке много правды. Впрочем, и здесь, разумеется, есть исключения. Кажется, их все больше и больше — это внушает оптимизм.
(Между тем, специалисты сходятся во мнении, что создание благоприятной для горожан среды — комплексная и многоаспектная задача. В настоящей архитектуре не может быть ничего лишнего или непродуманного. Взять хотя бы цвета детских площадок.)
Дети познают мир через цвета. Они очень тонко ощущают различные оттенки, гораздо острее, чем взрослые. Считается, что для детей нужно обязательно что-то яркое. Мне кажется неправильным предлагать им лишь туповатый пятицветный спектр — красный, желтый, зеленый и так далее. Есть риск, что мир для них таким и останется.
О значении цветовых решений в жизни гуляющих во дворах детей говорит и врач-психиатр Владимир Файнзильберг: «Многие цвета, которые применяются в городском пространстве, ярки, заметны, но порождают депрессию. За последние два года стали делать массу детских площадок, где преобладает сочетание красного и желтого. Детей это нервирует, они становятся агрессивными. Как результат, участились случаи травм на детских площадках».
Скоро ли на создаваемых площадках будут работать психологи — вопрос из разряда риторических. Но организовать диалог между архитекторами, инженерами и жителями для создания действительно комфортной для жизни среды вполне возможно уже сейчас. Было бы желание.
