После Женевской встречи 17 апреля 2014 года стало ясно: с реальной независимостью Украины всё по прежнему: её как не было фактически, так и нет. Несмотря на всю «революционную» эпопею Майдана, судьба украинской государственности решается не народом и даже не правительством, а державами. Можно было бы назвать это «новым Мюнхеном», можно было бы обвинять в этом Майдан или Путина, если бы не одно обстоятельство.
Потерпела полный провал не столько украинская государственность как таковая, сколько провалился буржуазно-номенклатурный проект под названием «незалежность Украины», порождённый распадом СССР и иллюзиями позднесоветского общества. Более того, если иметь в виду экономическое положение Прибалтики, всей Восточной Европы и Закавказья, следует признать, что мы ныне наблюдаем кризис всего постсоветского неолиберально-номенклатурного устройства. Экономического чуда, обещанного либералами 90-х годов, не произошло. Вместо него разразился экономический кризис, особенно безжалостно обошедшийся с экономиками Восточной и Южной Европы. Таков общемировой фон украинских событий, который определяет их внутреннюю логику и их внутренние противоречия.
Сторонникам Евромайдана хочется в ЕС, а дёшево туда не пускают. Дёшево можно попасть в ТС, но туда им не хочется: там сидит «страшный» Путин, который запрещает танцевать в церквях и не любит гей-парады.
Катастрофа постсоветского проекта является делом самой обуржуазившейся номенклатуры и происходит при отсутствии реальной оппозиции. Понятно, что первая будет удовлетворять при этом лишь свои интересы. Однако возвращение Украины в зону российского влияния зависит от того, насколько успешно российская власть сможет решать внутренние проблемы своей страны – вне зависимости от того, понимает ли это наше правительство или нет. Втягивая Россию в украинский кризис, вообще увеличивая её активность на международной арене, Путин ставит перед своим режимом такие задачи, решение которых объективно требует коррекции внутренней политики, требует, кроме кнута, ещё и пряник, мотивирующий население как вне, так внутри самой России, на поддержку Кремля.
Речь идёт о коррекции неолиберального курса в сторону социально-ориентированного управления экономикой. То, что помогло Западу разрушить СССР, теперь может послужить России в активном противостоянии с неолиберальным, переживающим экономические трудности, Западом. Если путинский режим окажется не способным пойти на это – он неизбежно проиграет. Но в этом случае может проиграть и гражданское общество России, а выиграть тот же, кто бомбил Югославию.
О том, что такая коррекция возможна, свидетельствует «лёгкое» кейнсианство, последовавшее после массовых выступлений на рубеже 2011-12 годов. Оно выразилось в увеличении социальных расходов, в повышении зарплат бюджетникам и обеспечило поддержку правительства со стороны последних. В контексте дальнейших событий всё это выглядит своеобразной экономической «арт-подготовкой» наступательной политики России во время украинского кризиса. Успех на Олимпиаде, о котором чаще всего в этой связи упоминают, не имел бы такого значения без недавних экономических и социальных успехов Кремля, как бы ни скромны они не были.
Если путинский режим покажет способность эволюционировать в этом направлении и дальше, то мы увидим удивительное, но закономерное изменение национал-демократического «тренда» массового сознания не только на Украине, но и в других странах Ближнего зарубежья. Обыватели всех стран хотят просто жить в соответствии со своими представлениями о нормальной жизни, а не соответствовать лозунгам политиков. Если союз с Россией это им обеспечит – значит, они будут с Россией. В большинстве своём «евромайданутые» украинцы не хотят не просто в «путинскую» Россию, а в неолиберально-номенклатурную, где преследуется инакомыслие, где невозможно честно вести бизнес и т.д. В этом заключается рациональный момент идеологии Майдана. Имидж российского государства был сильно подпорчен репрессивными мерами против Пусси Райот и участников митинга на Болотной. Антироссийские настроения в Киеве объясняются, среди всего прочего, и этим. Перед Кремлём стоит задача исправить этот имидж.
Правда, то, что активная внешняя политика ставит перед российским правительством новые задачи в политике внутренней – само по себе это не означает, что оно их будет решать и сможет решить. Пока оно их решать как раз не собирается. Пока мы видим, как оно, посредством втягивания российского государства в украинский кризис, добивается эффекта, позволяющего об этих задачах, скорее, забыть: общественное сознание России успешно переориентировано с внутренних проблем на внешние. В итоге, если на волне массовых протестов 2011-12 гг. в России стало возникать новое гражданское общество, то теперь его настроения почти полностью выражает путинская администрация.
Среди всего прочего, это означает, что несистемная организованная оппозиция путинскому режиму потерпела крах. Её значительная часть – прежде всего, прозападное либеральное и лево-радикальное направление – полностью лишилась политических перспектив без всякой надежды на восстановление, по крайней мере, в своём нынешнем идейном и организационном виде. Оппозиция так и не смогла объяснить подавляющему большинству населения страны свои цели и задачи – прежде всего, потому, вероятно, что сама их не понимала. Она так и осталась не нужной простым гражданам, как, впрочем, и они – ей. За все постсоветские десятилетия российское оппозиционное движение, как левого, так и либерального крыла, так и не смогло выдвинуть ни программ, способных привлечь на свою сторону рядовое население, ни теорий, в той или иной степени адекватности объясняющих реальность. Украинский же кризис выявил в оппозиционной среде самую настоящую интеллектуальную катастрофу.
Представители оппозиционно-либерального направления в большинстве своём продолжают самоуверенно повторять всё то, что они говорили и раньше. Властям, для того чтобы минимализировать их влияние, достаточно просто давать им высказаться. Это проще, чем аресты, судебные преследования и прочее. Для этой цели существуют Эхо Москвы, Латынина, Новодворская, Касьянов, Каспаров, Навальный и т.д. Как оказалось, на либеральную оппозицию не нужен нож. Даже медный грош не нужен. Дайте ей свободу слова, даже такую куцую, как у нас – этого достаточно. Она расскажет о себе так, что никакая контрпропаганда со стороны государства не понадобится для её разоблачения.
Чуть лучше дела с рефлексией обстоят на левом фланге оппозиции. Так, в самом начале украинского кризиса на «Рабкоре» и «Скепсисе» появились статьи леворадикальных деятелей (в том числе и с Украины), содержащие более или менее последовательный самокритичный анализ.
Что же касается ещё недавно усиливавшегося в связи с обострением проблем с гастербайтерами националистического (в том числе «национал-демократического») движения, то оно оказалось нейтрализованным и включилось в фарватер государственной политики. Как о самостоятельной политической силе, о нём можно забыть. Впрочем, несмотря на все свои старания, в большинстве своём оно никогда и не было таковым.
Рейтинги популярности Путина взмыли вверх и теперь о его победе на грядущих президентских выборах можно говорить с очень большой долей вероятности.
Эти ошеломительные успехи правительства произошли не в результате победы в войне, не в результате репрессий и не потому, что Путин уже справился с экономическими и другими проблемами страны. Его успех объясняется только тем, что он мастерски смог воспользоваться слабостями своих политических противников – как внутренних, так и внешнеполитических. А эти слабости таковы, что наши граждане, выбирая между оппозицией и правительством, справедливо рассуждают так, что выбирать вообще не из кого, а уж если выбирать, то из двух зол – наименьшее (и привычное): Путина. Их можно понять: они слишком часто оказывались обманутыми, чтобы доверять каждому политическому парвеню. С необходимостью следует констатировать, что путинский режим не исчерпал свои ресурсы, и, прежде всего, ресурсы доверия со стороны рядового населения. А взятые им на вооружение идеологические инструменты – консерватизм и традиционализм – способствуют, хотя отчасти и пока, решению внешнеполитических задач (например, стимулируя у недоброжелательных соседей обострение «русского вопроса»).
Из своего политического и идейного поражения российская оппозиция может извлечь только тот вывод, что условием её политического выживания в новой ситуации является самокритика, осознание своих ошибок и работа их исправлением. Неоценимы в этом деле уроки украинского кризиса. Какие?
Прежде всего, оппозиция должна понять: национализм, как и прозападная ориентация, способны консолидировать политическую активную часть общества в борьбе против режима, но они служат дискредитации протестного движения. Выступающие под этими лозунгами протестанты начинают рано или поздно действовать вопреки своим собственным интересам. Всякая социальная повестка забалтывается, протест «сливается» в пользу новой «патриотической» элиты, «идейные революционеры» становятся полицейскими и карателями, нация раскалывается по этническому признаку. Всё это произошло на Украине в результате победы национал-демократического Майдана.
В связи со всем этим интересен такой вопрос: а если бы на волне выступлений 2011-12 годов в России победил союз прозападных либералов и русских «национал-демократов»? Подобная победа на Украине породила раскол нации и войностояние с восточным соседом. Не трудно себе представить, что в России победа националистов, как бы ни подчёркивали они свой демократизм, вызвала бы взрыв этнических национализмов внутри страны, гражданскую войну и интервенцию под предлогом «принуждения к миру».
Болотная – это неудавшийся Майдан. Майдан – это удавшаяся Болотная.
Я вовсе не хочу сказать, что протесты рубежа 2011-12 годов в России были не нужны. Я хочу лишь напомнить о слабости их позитивной программы. Оппозиция должна иметь в виду, что она является подлинной оппозицией не тогда, когда только кипит моральным негодованием «против жуликов и воров». Она является таковой, когда знает, что предложить взамен их власти, когда предлагаемая ею альтернатива основана не на желании, а именно на знании реальных общественных тенденций, таящих в себе возможность этой альтернативы.
Идти на баррикады имеет смысл только с расчётом на победу. А это значит – с полным осознанием того, что конкретно ты будешь делать, после того, как победишь. После победной эйфории наступят будни с их бытовыми проблемами, и ты должен ясно знать, как ты будешь их решать. Если не так, как свергнутая власть, то как?
Киевский Майдан инфантильно ушёл от этого вопроса, поддавшись эйфории и наивно доверившись старой Раде. Позитивная программа зимних и весенних протестов в России рубежа 2011-12 годов отличалась не меньшей смутностью и эклектикой. Хотя при этом в том и другом случае сами по себе протесты были не безосновательны и морально оправданы.
Реакция на эпопею Майдана и Анти-Майдана со стороны российской оппозиции стала открытым ящиком Пандоры левацких и либеральных штампов. Часто они сводятся к следующему суждению: в Киеве произошла «буржуазно-демократическая революция» против «деспотической власти», которая совпала со «становлением нации» и которой противостоит «империализм Путина».
Но, позвольте, – возражу я им, – режим Януковича, каким бы коррумпированным он ни являлся, был признан легитимным всем мировым сообществом, ибо вполне укладывался в каноны рыночной экономики и формальной демократии, равно как и путинский режим, кстати. О какой «буржуазно-демократической революции» тут можно говорить? Какие революционные изменения в украинском обществе произошли или хотя бы наметились после свержения Януковича? И разве «становление нации» происходит не в форме её консолидации, а в форме её глубокого раскола – который и произошёл на Украине?
Что касается «империализма Путина», то он действительно имел бы место, если бы российский президент последовал американским внешнеполитическим стандартам и уже после первой пролитой крови «русскоязычных» в Крыму или на Юго-Востоке отдал приказ ввести танки в «захваченные фашистами» Киев и Львов. При этом опять же, по американским стандартам, он мог бы обойтись и без обнаружения в них фашистов.
Леваки, говорящие об «империализме» Путина часто добавляют к этому слова Ленина о том, что революционеры должны желать поражения своему правительству. Но Ленину-то было, что противопоставить чужому империализму – революционный пролетариат Российской империи, способный превратить империалистическую войну в гражданскую! Однако у современных левых под рукой такового нет и вопрос – будет ли он.
Следя за дискуссиями в Интернете, забавно видеть, как оппозиционно-либеральная и, отчасти, даже левая общественность, дежурно всегда осуждавшая большевиков за «переворот», приветствует майдан, прогнавший «Яныка», чтобы потом, не переводя дыхание, описывать возникшую ситуацию в категориях формальной демократии. Запутавшись в собственных штампах, она просто игнорирует проблему соотношения позитивного и естественного права. Защищая демократию, наши прозападные демократы оказались неспособными различить её от не-демократии. Оказалось, что проблема нашей демократии не столько в том, что она – управляема, а, скорее, в том, что она не нужна даже многим из тех, кто её защищает.
Украинский кризис способствовал обострению особой интеллектуальной болезни нашей оппозиции (как левой, так и правой), которую можно обозначить как «Анти-Путин головного мозга». Она выражается в суждениях: все беды в России – лично от Путина и даже когда потребности путинского режима совпадают с общественными потребностями – это рассматривается только как повод объявить последние ложными или результатом «телезомбирования» масс. Здесь мы имеем дело с перевернутым вариантом известной формулы: «пункт 1: начальник всегда не прав»; 2. если он прав, то смотри пункт 1».
Однако сложность в том, что «начальник» может-таки оказаться прав, даже не желая этого. Преследуя свои интересы, он вынужден защищать интересы и гражданского общества (в случае с Путиным – объективно поддерживать антинатовские, антинеолиберальные и антиеэсэсовские настроения в Украине или поощрять внутренний спрос в России). При этом он ни чуть не становится от этого лучше сам по себе. Так капитан, ненавидящий свою команду (или равнодушный к ней), вынужден спасать её вместе с кораблем, на котором находится сам – что никак не характеризует его личность в лучшую сторону.
Путин может ставить перед собой любые, самые реакционные задачи (или, наоборот, прогрессивные), но решаться они будут лишь постольку, поскольку это совпадёт с реальными общественными потребностями. Из этого, как минимум, вытекает, что то, против чего следует бороться оппозиции, отнюдь не заключается в человеке по фамилии Путин, а представляет собой нечто большее: особую общественную систему, о которой наша лево-радикальная оппозиция знает мало, а либеральная – ещё меньше.
Правда, в оправдание российской оппозиции нужно сказать, что она действительно оказалась в нелёгком интеллектуальном положении, встретившись с совершенно неожиданным фактом. Для неё экономическая и политическая несостоятельность путинского режима была уже вопросом решённым, когда по видимости вдруг, внезапно, население целых регионов соседней страны, при чём, регионов культурно и промышленно развитых, ринулось в объятия ненавидимого им Путина. Для прозападного оппозиционного сознания (не только либерального, но и левого) дело усугубилось тем, что это бегство в Россию стало реакцией граждан на перспективу оказаться в зоне влияния ЕС. И вот это совсем непонятно: как могут люди, находясь в здравом уме, отказаться от благ цивилизации? Ведь все, уже вроде, привыкли, что приличные люди бегут из России, а в неё едут только заведомые неудачники – таджики, приднестровцы, молдаване, кавказцы и так далее.
Напомним читателю, что нечто подобное произошло ещё раньше, зимой 2012 года, в виде массовых «путингов» на Урале. Они возникли в самый разгар оппозиционных протестов и так же повергли оппозицию в недоумение своей массовостью.
Дело стало, кажется, совсем не поддающимся объяснению (особенно для левых), когда правительство Путина во время украинских событий выступило в непривычной для себя роли защитника советских символов и ценностей. Официальный антисоветизм и антикоммунизм поутих. По российским телеканалам прошло документальное кино, прославляющее цветущую Советскую Украину. На украинских пророссийских пабликах в социальных сетях причудливо переплелись советская и державно-российская символика. Активизировалось охранительное неосоветистское движение Кургиняна.
Высказанный мной как-то пару лет назад полушутливый тезис о том, что подрастающее поколение снова будет жить при коммунизме (в смысле: при коммунистическое риторике правящих слоев), неожиданно быстро начал сбываться…
Объяснить все эти факты оппозиционное сознание оказалось не в состоянии. В подавляющем большинстве случаев они просто игнорируются. Оппозиционеры, как правило, успокаивают себя байками про «голосование под дулами калашей» (о Крыме), о спецназе ГРУ в Донбассе или про то, что рабочих на «путинги» свозили насильно или обманом. Так, ничтоже сумняшеся, оппозиция воспроизводит конспирологический подход официальной пропаганды, над которым сама же смеётся.
Между тем, всё это может представляться непонятным только тому, кто считает, что просоветская риторика и восстановление прежних, советских, экономических связей как-то противоречит социальной природе нынешней российской власти. Да ничуть. Скорее, они соответствуют ей. Буржуазно-бюрократическая корпорация (постсоветская номенклатура) может говорить какие угодно слова, и поклоняться каким угодно символам, если это не противоречит её интересам. В отличие от гражданской буржуазии, она меньше зависит от капризов рынка по той простой причине, что её благосостояние зависит не от прибыли, а от собираемых налогов, точнее, от монополии в сфере перераспределения общественного продукта. К её услугам – весь государственный аппарат, включая армию, флот, полицию.
Это даёт ей возможность более гибко маневрировать в своей экономической, идеологической и социальной политике. Что ей делать, если её экономические и политические интересы приходят в столкновение с западными конкурентами? Как ей поступать, если она наталкивается на более или менее организованную, более или менее массовую, оппозицию? Только искать поддержку у собственного народа – той его части, которая ещё не вовлечена в протестное движение, и удовлетворять, хотя бы отчасти, реальные общественные потребности. А они заключаются в восстановлении всего того, что было разрушено за десятилетия капиталистического эксперимента в России: государственного регулирования экономикой, экономических связей между регионами «ближнего зарубежья» в их прежнем объёме, социально-ориентированной перераспределительной системы и, наконец, универсалистской идеологии. Ко всему этому нашему государству придётся возвращаться, хочет оно этого или не хочет, и не потому, что оно стало или станет вдруг хорошим, а единственно подчиняясь давлению извне и/или снизу. Другой вопрос – насколько последовательно. Естественно, что последовательности в данном случае неолиберальному правительству Путина хотелось бы избежать. Только внешнее давление – внешнее и внутреннее – способно мотивировать его двигаться в этом направлении.
Нынешние идеологические кульбиты путинской власти непосредственно связаны с ростом её внешнеполитической активности. Собственные национализм и державность, как оказалось, способны только провоцировать чужие. Укрепление ТС, распространение влияния России на новые территории объективно потребует идеологию, ценности и символы, обладающие универсалистским, наднациональным содержанием. Либерализм, традиционализм, вообще правые идеологии эту интегрирующую роль выполнять уже не в состоянии в силу полной смысловой исчерпанности. Отсюда – неосоветизм путинской власти, не прямой, так косвенный. Так или иначе, он отражает объективный общественный запрос на восстановление советских связей и системы советской социальной защиты.
Над Киевом и Донецком, над Тирасполем и Новосибирском, даже над Будапештом, Хельсинки и Ригой, над всем постсоветским пространством, реет призрак советской страны. Одни молятся на него, другие его проклинают, но, так или иначе, и он, среди всего прочего, определяет поступки людей. Оказалось, за 20 лет борьбы с советским прошлым, его не только не убили, но сделали ещё актуальнее и привлекательнее его смыслы и символы.
Хорошее помним, плохое забываем. Забыли маразм позднесоветских генсеков, очереди за колбасой, штурмовщину в конце месяца. Забыли блатные отношения, советский общепит, стукачей, «правильные» речи идеологов. Забыли.
Помним советские фильмы, советскую музыку, дружбу народов, бесплатные медицину и образование. Помним виниловые пластинки по 1 р. 45 коп., «Радио-няню», «Клуб знаменитых капитанов», книги Стругацких, Ефремова, Крапивина, Окуджавы – вообще книжный бум. Помним пирожки по 5 коп., авиарейсы Свердловск-Таллинн по 35 р. за билет. Помним «Науку и жизнь», кружки авиамоделистов и прочее.
Плохое забылось, потому что прошло. Хорошее помним, потому что осталась потребность в нём. За 20 лет так и не удалось создать ничего лучше, ничего более универсального и пригодного для постсоветского общества: ни либерализм, ни национализм, ни традиционализм в духе какого-нибудь евразийства, так и не смогли все это заменить.
Во время крымских событий по Евроньюс показали такой сюжет. Украинские воины, без оружия, со знамёнами, идут на место своей работы, на аэропорт Бельбек. Их встречают вооруженные россияне – человек 5. Стреляют под ноги. Им на встречу выходит украинец с красным знаменем (это, скорее всего, знамя части, сохраненное с советских времён) и идёт прямо на стволы, говоря: «Что, в советское знамя стрелять будешь?!» Россияне смущаются и опускают стволы вниз. Завязывается разговор.
Это не срежиссированная сценка. Это документ. Он свидетельствует, что Советский Союз ещё жив. Несмотря ни на что. Он жив как идея, как ориентир, как психологический фактор, наконец, как идеологическая потребность государства. Кто-то обрадуется этому, кто-то ужаснётся. И первому я задам такой вопрос: как сделать так, чтобы повторить только хорошее? А второму: что ты противопоставишь ему, кроме того, что уже забылось?
Итак, Майдан, его гражданская революция, заблудился в дебрях националистической и либеральной риторики, как когда-то восстание на Болотной площади в Москве. Он обозначил для России крайне нежелательный вариант развития. От того, каким путём станет развиваться она – это зависит не только от её правительства, но и от того, насколько прилежно освоит уроки украинского кризиса российская оппозиция. Пока последняя вполне удовлетворялась своим маргинальным статусом и практически не боролась за влияние на широкие массы. Но Украина показала, что их участие является решающим фактором успеха протестного движения. В этом случае никакие государственные репрессии не способны его задавить.
Стать понятной самой себе и стать понятной рядовым гражданам – эти задачи для российской оппозиции, наконец, совпали и превратились в основное условие её выживания в новой политической ситуации.
