Нашумевшая книга американского анархиста «Debt: The first 5000 Years» Дэвида Грэбера довольно интересна тем, что антропологическим путем автор приходит к тому решению относительно сложившегося экономического кризиса, которое озвучивают здравые экономисты в России сегодня. Основное предложение книги Грэбера состоит в том, что для выхода из кризиса необходимо произвести списание долгов или «debt jubilee». Мыслитель предлагает обнулить экономическую систему для того, чтобы она могла начать свое движение заново. Ясно, что это довольно провокативное предложение, в отношении которого возникает сразу тысяча «но», однако если не замахиваться сразу на списание государственного долга, а сократить масштабы приложения данной идеи до списания частных долгов, то такая практика может рассматриваться как единственно возможный выход из кризиса на сегодняшний день, в том числе и в России.
David Graeber. Debt: The First 5000 Years. NY.: MellvilleHouse, 2011
Для начала хотелось бы обратиться к основным положениям книги Грэбера. Грэбер критикует теорию происхождения денег Адама Смита, которая базируется на том положении, что деньги возникли как результат бартерного обмена. Гребер указывает, деньги существовали в первобытных обществах, наряду с бартером, не будучи к нему привязаны. Деньги (примитивные деньги, например каури — раковина, заменявшая деньги в Азии и Африке, крупный рогатый скот и т.д.) существовали изначально как социальная валюта в режиме «человеческих экономик» не для приобретения товара или услуги, а для организации человеческих отношений (рождение, брак, похороны, кровная месть). Как отмечает О.В. Хархордин со ссылкой на Грэбера: «Антропологи XX века исчерпывающе показали, что «первобытные общества», как они их называли, пользовались бартером достаточно редко, зато деньги у них использовались повсеместно и маркировали долг, который невозможно отдать — как в примерах платы за невесту или за убитого соплеменника»[1]. Ключевой момент состоит в том, что долг действительно мыслился как невосполнимый, так как невозможно измерить или сосчитать человеческую жизнь, тем более в случае первых примитивных денег жизнь не покупается, а деньги скорее служат моральным возмещением ущерба. В связи с чем Грэбер задается вопросом: Как мы перешли от сакрального измерения ценности человеческой жизни и невозможности ее обмена, к обществу, где человеческая жизнь измеряется и может быть продана и куплена?
Ответ на данный вопрос Грэбер дает следующий: деньги — это причина рынка, а не наоборот. Рынок и государство, как пишет автор, зародились вместе и исторически всегда были связаны между собой, этот процесс взаимосвязи рынка и государства и положил начало «коммерческой экономики». История «коммерческой экономики» — это история денег как насилия. Пренебрегая экономической идей свободного рынка, Грэбер придерживается точки зрения, что появление рынков связано с политикой государства по налогообложению для обеспечения войска и ведения войны. Экономические системы, считает автор, созданы как средства ведения войны и насилия. Однако Грэбер отмечает, что в средневековых исламских странах функционировали свободные рынки, которые существовали без вмешательства государства и основывались на таких моральных категориях как честь, достоинство и доверие. Причем Грэбер отмечает, что без принуждения и государственного вмешательства рыночные отношения оказываются втянуты в сеть социальных отношений, так называемой «моральной экономики», которая регулируется обычаем и репутацией, следовательно, основывается на сотрудничестве, а не на конкуренции. Данные размышления связаны с еще одним ключевым тезисом работы Гребера, что рынки в основе своей коммунистичны. Это означает, что существует «базовый коммунизм», который лежит в основе социальных отношений.
И на этом моменте хотелось бы остановиться подробнее. Грэбер отмечает, что за «завесой» доминирующей капиталистической системы отношений, скрыты три базовые структуры, которые фундируют нашу каждодневную жизнь — это коммунизм, обмен и иерархия. В основе коммунизма лежит всем нам советским людям известный постулат: «от каждого по способностям, каждому — по потребностям». Это и есть, как полагает автор, базовый коммунизм, который заложен в нашу социальную реальность на уровне отношений в семье, с друзьями и в неформальных сообществах.
Вторая структура — это обмен. Автор отмечает, что существует две системы обмена по типу: «спасибо, я у тебя в долгу!» и «спасибо, я должен вам 1 цент». Первая система обмена — это и есть «человеческая экономика», основанная на логике дара/потлача (идея М. Мосса, на которой частично и строится исследование Д. Грэбера), которая задает измерение долга как основы социальных связей и солидарности. В то время как второй тип обмена — это коммерческий обмен, который не создает систему обязательств, потому это форма обмена, включающая (создающая?) посторонних или врагов, тогда как моральный обмен происходит среди «своих».
И третья структура — иерархия. Иерархическая система отношений, как отмечает автор, основывается не только/столько на базовом государственном насилии, но на неформальном — статусном превосходстве одних членов сообщества над другими. Ссылаясь на Мосса, Грэбер отмечает, что часто некоммерческий обмен в основе своей имеет статусную конкуренцию. И именно коммунизм выступает как альтернатива моральной экономике, переводя конкуренцию в различные формы солидарности. Однако суть иерархии, которая существует в системе дара и потлача отличается тем, что носит бескорыстный характер, она реализуется ради признания, поддержания статуса в общине. Правда вполне вероятно, что бескорыстность экономики потлача носит лишь видимый характер. После подношения дара необходимо было выдержать паузу с ответным даром (ритуал бескорыстности) и более того ответный дар, как известно, должен превышать по объему первоначальный дар. И «пауза» была необходима просто для того, чтобы собрать требующиеся ресурсы.
Самое интересное, что именно через анализ дарообменного механизма сам М. Мосс приходит к выводу о том, что экономика потлача близка к капиталистической. Ведь в случае, если дарообмен совершается вертикально, то есть между индивидами разного статуса, то в руках одного члена общины неизбежно сосредотачивается большее количество благ, то есть воспроизводится известная гегелевско-кожевско-лакановская логика Господина, которая лежит в основе капиталистического дискурса. Более того, коллектив настолько оказывается связанным дарообменными обязательствами, что уже ресурсов общины в реальности оказывается не достаточно, чтобы отдать долг. Ситуация приближенная к сегодняшней: если каждый решил бы отдать долги, то просто денежной массы не хватит для того, чтобы это сделать. Стоит отметить, что экономика дара — это своего рода кредитная, а значит кризисная система, но подкрепленная логикой чести. В контексте данных рассуждений Грэбер задается вопросом: как так получилось, что логика своекорыстного обмена стала доминирующей системой отношений, и почему мы не видим другого пути экономической организации общества кроме капитализма? В подкрепление к этому вопросу хотелось бы привести тезис Грэбера о том, что капитализм никоим образом не нарушил принцип свободы как базовой ценности, а он уже строился рабами.
В попытках подобраться к решению существующего кризисного состояния Грэбер еще раз обращается к тезису Маркса о том, что в условиях капитализма мы сталкиваемся с феноменом товарного фетишизма, когда создаются материальные отношения между людьми и социальные отношения между вещами. Капитализм производит онтологическую инверсию, когда капитал субъективирует себя через подчинение человеческих целей и самоэкспансии. Труд как вампир — мертвый труд — охотится за живыми людьми. По мнению Грэбера, установление либертариарного типа коммунизма как формы «человеческой экономики» вместо капитализма должно вернуть нас к подлинно человеческим отношениям, основанным на провозглашенном уже выше тезисе: от каждого — по потребностям, каждому по способностям. Лишенная государственного регулирования «человеческая экономика» будет строиться на понятиях чести, доверия, взаимопомощи и сотрудничества взамен принуждению и конкуренции.
Получается, что Гребер уходит от логики коммерческого рынка, — говоря, в какой-то мере, об анархистском свободном рынке. Правда, стоит отдать должное, Грэбер не идеализирует подобное общество и систему отношений. Предлагая либертариарный коммунизм в противовес капитализму, он пытается указать на то, что если мы так и будем завышать/выдвигать на первый план коммерческую сторону отношений, забывая о человеческой (религия, этика, обычаи, привычки), то мы тем самым будем поддерживать и усиливать устойчивость и долговечность капитализма. Он, как антрополог, делает акцент на том, что без подхода к капитализму с антропологической перспективы мы так и будем находиться в логике принуждения государственного управления рыночной системы и, что более важно, продолжать считать капитализм естественной системой отношений.
Представляется, что работа Грэбера — это есть не что иное, как антропологическое доказательство неестественной природы капитализма и разъяснение нашего неправильного отношения к понятию долга. Автор отмечает, что сейчас поменялись правила функционирования капитализма — он утратил свою спасительную цикличность. Капиталистическая экономика ломается в силу появления идеи бесконечного долга, которая всех сводит с ума. Грэбер делает довольно спорный, но обоснованный прогноз о том, что капитализм через поколение (или около того) перестанет существовать. И идея долга тогда разумна, когда долг мыслится как конечный. Пока мы мыслим долг в логике бесконечности, мы воспроизводим веру в бесконечную природу капитализма и тем самым, как полагает автор, загоняем себя в кризис. Можно усилить тезис Грэбера и сказать, что именно на нашей вере в него капитализм и держится.
Грэбер предлагает нам изменить свое отношение к долгу и произвести массовое списание долгов/debt jubilee, необходимое для того, чтобы система начала свое движение вновь. Это решение, конечно, не ново и отсылает нас, например, к древней Вавилонской практике прощения долгов и освобождения долговых рабов. Грэбер даже указывает, что слово «freedom» буквально означает «return to mother» (возвращение к матери) — освобождение долговых рабов во время периодических юбилеев.
Возможно, решение Грэбера, несмотря на то, что тактика списания долгов существует уже давно, является единственным выходом из сложившегося экономического кризиса. Наверное, будет поспешно и ошибочно сразу проецировать эту идею на государственный уровень (относительно возможности списания госдолга), но на локальном уровне предложенная тактика может быть эффективной. Ведь очевидно, что сегодняшний мировой кризис — это кризис системы кредитования. В любой кризис, как известно, падение спроса замедляет темпы роста экономики, поэтому целью для выхода из кризиса является увеличение спроса, но этого сложно добиться в условиях низкой покупательной способности населения. США нашли выход в свое время из подобного кризиса через плановое повсеместное введение системы кредитования. Однако мы видим сегодня, что и это решение привело к кризису, быть может, еще более худшему.
Хотя в США спрос и был обеспечен системой кредитования, однако из-за высокой налоговой нагрузки население не смогло и не может брать кредиты, так как висит долг по старым, неоплаченным кредитам, которые погасить также невозможно. В какой-то мере проблема состоит еще и в том, что «закон о реинвестировании общин», принятый в 1977 году в США во времена правления демократа Картера (в 1980 г. на пост президента был переизбран республиканец Рейган), буквально содержал в себе распоряжение банкам выдавать кредиты любому вне зависимости от его финансового положения и кредитной истории.
Интересно, что здесь мы видим своеобразную реализацию идеи равенства и даже в какой-то степени коммунистического принципа: «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Ведь, действительно, с этого момента каждый может приобрести все, что не пожелает. Идея того, что ты можешь иметь все блага сейчас и сразу, а расплатишься за них потом — это американская мечта о благосостоянии, равенстве и счастье. Вот как коммунистический принцип формулируется в капиталистической своей форме: даже если ты не способен иметь в наличии сумму денег необходимую для покупки жилья, машины, бытовых предметов и т.п. (то есть не имеешь способности), но они соответствуют твоим потребностям, то всегда есть возможность все это получить сейчас, а расплатиться потом.
Как пишут Болтански и Кьяпелло в работе «Новый дух капитализма», капитализм всегда находит моральное оправдание для того, чтобы индивид включился в систему. И часто таким основанием выступает именно обещание свободы, но в случае коммунистического капитализма в США еще и равенства. Причем ведь очевидно, что именно равенство выступает самой проблематичной категорий для любых экономических и политических систем. Поэтому нельзя не согласится с тезисом Грэбера о том, что нам необходимо возродить или сконструировать коммунизм «с человеческим лицом» (ясно, что автор не имеет в виду советскую версию социализма).
Быть может, проведенная в США политика системы кредитования и есть одна из форм реализации коммунизма с «человеческим лицом»? Только население просто не рассчитало свои способности и преувеличило потребности? Можно предположить, что та система, к которой Грэбер призывает нас всех вернуться (или создать) через логику списания долгов, как раз и терпит сейчас крах. Вопрос остается открытым: какова гарантия, что после списания долгов мы рано или поздно не вернемся к прежнему/нынешнему кризисному положению вещей? Может ли логика прощения изменить ценности, приоритеты и привычки каждого коммуниста (как говорит Грэбер: мы все коммунисты!), который в душе капиталист?
Хотелось бы попытаться примерить решение, предложенное Грэбером, и на российскую ситуацию, хотя ясно, что российская экономика — это отдельная тема, и даже сам факт существования капитализма в России ставится под вопрос. Но стоит провести параллели между политической и экономической стратегией, предложенной Грэбером, и предложением, выдвинутым в 2012 году экономистом М. Хазиным в статье «О списании долгов».
Почти каждый из нас брал кредит или сейчас завязан в кредитной истории и, действительно, зачастую погашение долга съедает не то что всю возможную прибыль/доход, а вгоняет человека в постоянный режим экономии, как раз ограничивая повседневные потребности людей и постоянно «намекая» на недостаточные способности. Поэтому, к сожалению, целью жизни становится заработок, извлечение прибыли и настроенность на материальную сторону жизни. Говоря экономическим языком, на данный момент накопленный долг по всему миру настолько велик, что текущие платежи начинают серьезно «давить» на бюджеты, заставляя снижать текущее потребление.
Согласно данным, приведенным в статье М. Хазина «долг США составляет уже более 100% от ВВП (и быстро растет), для некоторых стран Евросоюза он существенно превышает этот уровень, кризис в Греции и Италии начался при уровне госдолга примерно в 120% от ВВП»[2]. Хазин отмечает, что если в условиях сегодняшнего кризиса начать политику сокращения долга, то это приведет к резкому спаду экономики. При остановке роста долга не только исчезнут «негативные деньги» или «добавка», связанная с превышением суммы долговых обязательств над суммой доходов, но и возникнет ускоренная необходимость отдавать старые долги, что с большой вероятностью «съест» будущий спрос. Согласно мировым экономическим показателям, сегодня расходы превышаю доходы на 20-25% процентов, в соответствии с прогнозами в дальнейшем доходы сократятся на треть, что вызовет, соответственно, уменьшение расходов до уровня 50%.
Как отмечает Хазин: «Падение спроса на 50% — это экономическая катастрофа, большая, чем «Великая» депрессия в США и 90-е годы для России. Допускать ее категорически нельзя, это полное разрушение социально-политической системы»[3]. Следовательно, необходимо растянуть кризис надолго и вернуть спрос к естественному состоянию, за счет сокращения «неправильного» стимулирования (кредитного) и отмены всех ранее накопленных долгов. В силу того, что старые долги больше платить уже будет не нужно, то все выплаты по кредитам будут производиться из текущих доходов, которые значительно возрастут. Однако экономист делает патетическое замечание, что политику списания долга в России все равно не реализуют.
Остается вопрос, нужно ли при выходе из кризиса через тактику списания долгов делать ставку на возобновление системы кредитования пусть и на других условиях? Почему лично я, в принципе свободный, но при этом трудящийся человек должна брать в долг для того, чтобы удовлетворить свои минимальные потребности? На мой взгляд, государству в принципе необходимо пересмотреть систему распределения финансов. Как на среднюю «интеллигентскую» заработную плату (преподавателя, врача, учителя) в России вообще можно жить? Почему в России не инвестируются такие сферы как образование, особенно гуманитарное, медицина, искусство и т.п.? Зато отрасли военной промышленности, инновационных технологических разработок, нефте-газовая промышленность съедают огромное количество бюджета страны и налоговых денег, которые снимаются с и так мизерных зарплат честных граждан. Мне представляется, что каждый порядочный, имеющий высшее образование человек должен иметь такую заработную плату, которая могла бы обеспечить его потребности без вступления в долговые обязательства. Тогда и долг обретет свое моральное измерение, на чем настаивает Грэбер, тогда и в каждом коммунисте умрет капиталист.
[1] Хархордин О.В. «Куда идет теория практик: поворот к материальности», социологические исследования №11, 2012. С. 31
[2] http://worldcrisis.ru/crisis/997946
[3] http://worldcrisis.ru/crisis/997946
