Мой друг Хана — сириец, но он также и христианин. То, что он христианин не имело прежде особого значения, разве что иногда он с некоторой гордостью рассказывал о вкладе арабов-христиан в ближневосточную культуру. И он, конечно, в этом прав — современная арабская идентичность формировалась на основе поразительной смеси разных религий, сект и рас. Христианство, как и ислам, глубоко укоренены во множестве аспектов жизни арабского народа. И думаю, не стоит лишний раз говорить о неразрывной связи ислама и христианства.
«Я христианин, но в терминах культуры я в той же степени и мусульманин, — говорил мне как-то Ханна, пытаясь прояснить весьма непростые для понимания аспекты идентичности — но только сейчас мне очень тревожно».
И список причин для беспокойства у него достаточно длинный, однако главная причина это то, что арабы-христиане в арабском обществе все чаще стали восприниматься как «чужаки» или даже «гости» в своей же, собственно, стране. Периодически (например, в Ираке) их карают различные экстремистские группы лишь за то, что они исповедуют религию, которую, якобы, представляют собой фанатики из США и стран Западной Европы. И потому в Ираке взрывают церкви — в отместку за жесточайшую войну «добра и зла», развязанную Джорджем Бушем и компанией. В ходе этой войны в наиболее грубой форме использовались различные отсылки к религии, хотя ведь уничтожали Ирак, не щадя ни иракских христиан, ни иракских мусульман. В первые годы войны в Ираке многих арабских интеллектуалов очень настораживало столь опасное разделение по религиозному признаку, которое США искусственно поощряли. Многие арабские медиа ссылались на опыт прошлого — когда имперские силы (в частности Великобритания и Франция) использовали в своих целях принцип «разделяй и властвуй». В первой половине XX-го века их политика слишком уж часто приводила к кровопролитию, она оставила глубокие шрамы в обществе ряда арабских стран. Ярчайший пример тому — Ливан. Сейчас же это Ирак.
В ответ на различные попытки колониалистов занять арабов их внутренними конфликтами, арабские националисты вырабатывали дискурс, который оказался крайне важным для современной арабской идентичности. В то время необходимо было избежать ловушек религиозных и сектантских разногласий, необходимо было высвободить потенциал арабского общества, и потому возникла острая нужда в формировании нового языка, который выражал бы единый пан-арабский политический дискурс.
После II-й мировой войны подъем арабского национализма наблюдался от Египта до Ирака и Сирии, и этому, конечно, активно стали противодействовать. К этой борьбе, помимо старых империалистических держав, впоследствии подключились и США. Одновременно это была и борьба местных племенных элит за свое выживание. Арабский националистический дискурс должен был вдохновлять людей — для этого и произносились «громоподобные» речи Гамаля Абдель Насера в Египте, и красноречивые размышления Мишеля Афляка (один из идеологов «арабского социализма» и основателей партии БААС — прим. пер.) в Сирии. И действительно в то время, казалось не так уж и важно, что Насер был египетским суннитом, а Мишель Афляк — православным. Мишель Афляк затронул глубинные чувства многих арабов, а его слова о важности мусульманской идентичности для арабов стали своеобразным заветом для целого поколения арабских националистов, которое сейчас уже практически сошло с политической арены.
Афляк говорил об арабском единстве, воспринимая его не как некую отдаленную мечту, а как практический механизм, при помощи которого можно вырвать свободу из рук различных сил, стремящихся ее подавить: «Какого рода свобода может быть больше, чем объединение ради возрождения единой нации и революции»? — такой вопрос он задавал в одной из своих речей. «Это и есть новая и непосредственная свобода, которая противостоит угнетению и разобщенности. Диктатура является непрочной, неподходящей системой — она несет противоречие в себе и не обеспечивает рост народного сознания». И многие в арабских странах подхватили его слова. Поэты отражали в стихах волю борцов за свободу, а художники при помощи искусства передавали язык философов. И хотя с тех пор арабское националистическое движение распалось на фрагменты, ослабло и претерпело ряд поражений, но сама арабская идентичность сохранилась. Насер давно умер, и прошло много времени с тех пор, как Анвар Саддат подписал Кемп-Дэвидские соглашения, разрушив арабское единство, однако и сейчас дети в школах поют: «Мой дом — моя арабская родина от Леванта до Багдада, от Неджда до Йемена, от Египта до Марокко». Война за арабскую идентичность никогда не прекращалась, она прямо или косвенно проявляется и сейчас.
Израиль и западные страны, соперничающие за военное господство, за влияние в регионе и, в конечном счете, за природные ресурсы, сделали всё возможное, чтобы расшатать и разрушить даже малейшие остатки чувства арабского единства, сохранившиеся, невзирая на многочисленные и, возможно, даже непреодолимые проблемы. Гражданская война в Ливане (1975-1990) оставила глубокие раны, которые до сих пор продолжают гноиться. И особо болезненные раны нанесла арабскому миру война в Ираке. В Ливане междоусобная распря хотя и происходила между четко размежевавшимися религиозными группами, но они все же время от времени способны были заключать между собой союзы. Иракская же гражданская война разгорелась не без помощи и прямого содействия США, стремившихся ослабить сопротивление американо-британской оккупации страны. Иракская гражданская война отличается особой жестокостью, а линия раскола здесь четко проведена. Шииты и сунниты сцепились между собой в ожесточенной схватке, а американские войска тем временем опустошали Багдад. И шииты, и сунниты понесли тяжелые потери в этой войне, ставшей фактически угрозой национальному единству Ирака, и превратившей государственный флаг и гимн этой страны в сущее издевательство. На социополитическом уровне эта война тоже оказала сильнейшее воздействие, оживив старый реакционный дискурс, в результате чего теперь многие группы арабского общества замкнулись, а люди рассматривают сами себя лишь в качестве членов той или иной группы арабского общества, воюющей с другой группой. Каждая отдельная группа, таким образом, борется за свое существование по отдельности. Вскоре после Египетской революции я гулял по улицам Каира, предаваясь размышлениям о прошлом и будущем, зарождался «новый Египет» — страна, где должно было найтись место для всех ее детей.
Египет, где бедняки получают достойную оплату своего труда, где мусульмане, христиане и представители прочих религий идут вперед вместе — плечом к плечу, как равные, и ведут их идеалы нового поколения, надежды и мечты множества людей. Это были не просто романтические мечтания, на такого рода мысли меня вдохновили миллионы египтян — и бородатые мусульмане, охраняющие церкви в Каире, чтобы не дать правительству разжечь межрелигиозную рознь, и христианская молодежь, охраняющая площадь Тахрир в моменты, когда мусульманская молодежь совершает молитву, чтобы затем сообща продолжить свою борьбу за свободу.
И я все же не теряю надежд на лучшее, и потому мне особо ненавистен ныне возобладавший политический дискурс, он ведет лишь к поляризации общества и заранее обрекает арабов на поражение. Мусульманские политические элиты сейчас четко подразделяются на шиитов и суннитов. Всё большее значения нынче пытаются придать тому факту, что человек просто рожден в шиитской или суннитской семье. Межрелигиозная рознь эффективно используется в борьбе различных сил, уничтожающих Сирию, пробудивших распрю в Ливане, раздувших пламя конфликта в Ираке и продолжающих подрывать саму арабскую идентичность. Иракская историческая дилемма, которую США использовали для достижения своих краткосрочных целей, стала уже пан-арабской дилеммой. Арабские и прочие ближневосточные медиа всячески раздувают этот конфликт, используя терминологию, нагруженную сектантством, предполагающую усиление раскола общества, что в результате приведет лишь к взаимному недоверию, нищете и войне.
Возродить национализм Насера и Афляка, вероятно, уже невозможно, тем не менее, сейчас крайне необходим дискурс, который мог бы стать альтернативой нынешнему типу интеллектуального экстремизма, при помощи которого совершенно откровенно оправдывается самая настоящая резня жителей какой-нибудь деревни в Сирии, исповедующих ту или иную религию. И потому у моего друга Хана действительно есть все причины для тревоги и беспокойства, но не только у него — тут всем арабам пора обеспокоиться.
