Писать о фильмах Тарантино – задача почти всегда довольно специфическая. Особенно в том случае, если мы не обсуждаем кино лишь как сумму профессиональных приемов воздействия на зрителя. Разбирать выстроенность кадров, особенности монтажа, подбор саундтреков, очевидные и скрытые цитаты – жанр в случае с Тарантино вполне освоенный критиками, ценителями подобного кино и кино вообще. Это, однако, оставляет оценки картины герметически закрытыми внутри сферы, где принято оперировать лишь эстетическими категориями или говорить об успехе с точки зрения индустрии развлечений.
Между тем, последние фильмы режиссера и их очевидный успех могут довольно многое рассказать о современном обществе. «Джанго освобожденный» как и перед эти «Бесславные ублюдки» практически не позволяют рассуждать об этих картинах, как об образцах искусства ради искусства. Даже при идеальной эстетизации, история уничтожения евреев нацистской Германией или рабства и отношений белых и черных в Америке, как в «Джанго освобожденном», оказываются слишком резонансными темами, чтобы воспринимать их отвлеченно. Даже для тех, кто максимально далек от американской истории, рассказ об институте рабства, отмененном всего 150 лет назад, и тех отношениях людей с разным цветом кожи, о которых современная Америка при всем желании не может забыть, – это вообще способ поговорить об угнетении, разделении на господ и рабов, о том, как прошлое влияет на настоящее, используя язык Голливуда, ставший фактически универсальным.
История, которую рассказывает Тарантино уже который фильм подряд – фактически одна и та же. В ней меняется сюжет, время, антураж, обстоятельства, имена, возраст, пол, характер и биографии героев. Но все это не так важно по сравнению с главной мыслью о том, как сладка месть и как прекрасно воздаяние за совершенное против тебя вопиющее зло. В «Убить Билла» эта история рассказывалась «на куклах» — то есть с использованием заведомо не существующих героев в нарочито нереальной обстановке. Тем не менее, базовая установка модели – что на пути к мести можно и нужно крушить направо и налево всех, кто прямо или косвенно повинен в злодеянии, оказалось неизменной и на следующих этапах развития темы. «Бесславные ублюдки» — напоминание о том, что и мировая история, причем, совсем недавняя, также содержит в себе множество сюжетов, дающих повод поговорить о мести. То, что Вторая мировая война и холокост в фильме не имеют почти никакого отношения к реальным событиям, лишь усиливало его эффект: нацизм остается злом не только в связи с задокументированным списком злодеяний, это некая вневременная данность, неизменная даже в буйных фантазиях, и если группа еврейских диверсантов не ликвидировала Гитлера в парижском кинотеатре в 1944 году, это все равно стоило бы сделать, и море огня сквозь светящийся экран – метафора весьма прозрачная.
В «Джанго» история о великой мести рассказывается на примере приукрашенного и эстетизированного, но узнаваемого мира американского юга, еще не потревоженного Гражданской войной. Разумеется, «узнаваемость» в данном случае, означает соответствие более ранним киноописаниям тех же реалий – условно говоря, «Унесенным ветром». Впрочем, в современном мире это именно то, что нужно для эффекта правдоподобия и сопереживания.
Тарантино утверждает, что снял «Джанго» в рамках увлечения жанром спагетти-вестернов (то есть фильмов о Диком Западе, снимавшихся в Италии в 1960-х-70-х), так же как «Убить Билла» — дань увлечения гонконгскими боевиками, а «Бесславные ублюдки» — эксперимент с экранизацией маргинальных комиксов. В каком-то смысле Тарантино выбирает те жанры и форматы кинематографа, где о мести можно говорить не как о сложной психологической дилемме, а как о ярком «акте прямого действия». И судя по успеху фильмов (каждый из которых значительно выходит за рамки жанров, которыми вдохновлялся) – зрителям нужны подобным образом рассказанные истории.
Фабула «Джанго» предельно проста: черный невольник с бунтарским характером по имени Джанго (Джемми Фокс) выкупается презирающим рабство охотником за сбежавшими преступниками Кингом Шульцем (Кристоф Вальц) – первоначально просто для того, чтобы опознать бывших бандитов, поступивших в надсмотрщики. Позже белый охотник делает его своим помощником и соглашается помочь в освобождении жены (Керри Вашингтон), проданной после побега жестокому, но чрезвычайно обаятельному плантатору Кельвину Кэнди в исполнении Леонардо Ди Каприо. То, что можно сотворить с такой фабулой – вопрос умения работать с материалом. Здесь, как и в большинстве случаев, Тарантино невозможно сделать ни одного замечания по части выстраивания картинки, подбора типажей и составления диалогов. Соединение в одном фильме видов и сцен из жизни Дикого Запада и плантаторского Юга получается слегка механическим – все-таки, в большинстве случаев, эти виды появлялись в принципиально разных фильмах. Но и то, и другое – сцены из жизни Америки, которой больше нет, и которые, тем самым, парадоксальным образом, удобны для того, чтобы поговорить о том, что никогда и никуда не исчезает.
Вообще рассказывая историю об освобождении из рабства и о возмездии всем, кто так или иначе имеет отношение к рабовладению, Тарантино пользуется весьма неожиданными приемами — в частности, делает освободителя и наставника Джанго немцем, а жену Джанго – воспитанницей немецкой плантаторши, обучившей девочку немецкому языку и давшей ей имя Брумхильда фон Шафт. Это переворачивание стандартных амплуа, отводимых всему немецкому в фильмах, где люди, борясь за справедливость, убивают друг друга, – может показаться забавным выкрутасом. Кстати, стоит упомянуть, и о кратком диалоге на немецком героев Вальца и Вашингтон, где речь идет о предстоящем освобождении от рабства, – кажется, служить языком освобождения в американском кино немецкому не доводилось никогда. Впрочем, привычные уже с «Бесславных ублюдков» языковые игры Тарантино в данном случае могут лишь подчеркнуть: для того, что происходило в последние столетия между белыми и черными в Америке и вообще в мире, исторически закрепившиеся стереотипы восприятия разных европейских народов сугубо второстепенны. Если супругу Джанго зовут Брумхильда фон Шафт, то пусть о том, как это странно, думают те белые люди, которым есть до этого дело.
«Джанго освобожденный» — это галерея ярчайше выписанных картин плантаторской жизни, колоритных персонажей черных рабов и белых господ и мастерски выписанных сцен их взаимоотношений. Собственно, рабовладельческая Америка доведена у Тарантино до состояния маньеризма, а потому не менее артистическим оказывается возмездие, обрушиваемое на рабовладельцев и их пособников.
Фильм содержит много жестоких сцен, но не изобилует физиологией – в последний момент камера всегда отворачивается. Что позволяет ощутить: рабство – лишь во вторую очередь страдания плоти, что не отменяет физического воздаяния.
Манерность и артистичность персонажей Тарантино и антуражей, в которых они действуют, впрочем, дают повод для несколько условного восприятия. Это не вполне исторические реалии рабства, а, скорее, убедительный для современного мира рассказ о некоторых важных его чертах. Если коротко, то сводится он к тому, что рабство в любом виде отвратительно, а отмщение за него – заслужено и прекрасно, без всяких лишних рефлексий.
Разумеется, не Тарантино придумал снимать фильмы про месть. На этом, в конце концов, строятся сюжеты очень многих боевиков. Впрочем, в боевиках это просто логичная причина для героя пострелять и помахать ногами. В «Джанго» же, как до того в «Бесславных ублюдках», адресат мести – это часть послания самого фильма. Если судить по успеху этих фильмов, накладывание подобных чувств на исторические реалии оказывается весьма продуктивным. Но при одном условии – это не бухгалтерский подсчет претензий, не выставление скрупулезных счетов, не тяжба между народами и государствами, а простой ответ на очевидное зло со стороны жертв. Зло бывает очевидным, а его жертвы – несомненными. Даже если для того, чтобы прочувствовать это, выдающемуся режиссеру надо снимать фильм в подражание одному забытому жанру мирового кино.
