Ялом И. Проблема Спинозы. — М.: «Эксмо», 2012.
В передачах вроде «Культурной революции» до сих пор всерьез обсуждают, нужен ли русскому человеку психотерапевт, если его успешно заменяют православная церковь и русская литература, воплотившие всю русскую духовность (выпуск от 15 марта 2007 года). Этот же вопрос буквально и наглядно воплощают собой немногочисленные медийные персонажи психологического толка: незабвенный доктор Курпатов и неразделимый дуэт психолога с астрологом в передаче «Давай поженимся».
Доходят до нас и западные культурные образцы. В основном, конечно, из голливудского кинематографа: как правило, это персонажи, которые остаются психически устойчивыми только на своем кресле.
Романы И. Ялома, в том числе и обсуждаемая книга, служат приятной и освежающей альтернативой.
Ирвин Ялом — профессор психиатрии в Стэнфордском университете, практикующий психотерапевт и автор десятка романов, так или иначе, посвященных психотерапии. Романы Ялома — это тот случай, когда грань между fiction и non-fiction, между художественным и научно-популярным, очень тонка — их читают как профессиональные психологи, так и любители умных романов.
«Проблема Спинозы» построена как чередование историй Бенедикта Спинозы (философа-рационалиста XVII века) и Альфреда Розенберга (одного из главных идеологов нацистской партии). К главным героям Ялом приставляет вымышленных персонажей-психотерапевтов, которые заменяют привычный набор возлюбленных/помощников/спутников/злодеев.При этом сюжет и повествование построены так, что кульминацией становятся не события как таковые («скандалы-интриги-расследования»), а именно беседы терапевта и пациента.
Еще в школе Альфред Розенберг проникся книгой Хьюстона Чемберлена «Основы девятнадцатого века» и уверился в мысли, что евреи — единственная сила, которая мешает величию немецкого народа. Напуганные его теорией учителя пытались найти контр-пример, доказывающий в его логике «величие» еврея. Таким примером стал Бенедикт Спиноза, которым к тому же восхищался Гете — бесспорно, истинный ариец. По мере взросления Розенберга, становления нацистской теории и нацистской партии, проблема Спинозы продолжает его мучить. Она же служит постоянной темой его бесед с Фридрихом Пфистером, который со временем становится его личным психотерапевтом.
Пфистер считает, что нацистская теория, которую формулирует и обосновывает Розенберг, во многом основана на психологической подоплеке: она является следствием его утраты семьи и дома, отсутствия друзей и т.д. Самое страшное для Розенберга — быть отвергнутым. Постепенно это чувство замыкается на фигуре Гитлера, который становится объектом его фанатичной любви и преклонения.
Спиноза же служит источником сомнения, постоянным напоминанием о том, что Розенберг может быть не прав.
Но Ялом не был бы психотерапевтом, если бы и в Спинозе не нашлось человеческого. Основной сюжет в связи с биографией Спинозы — его сознательный выбор одиночества. Он изгоняется из еврейской общины, покидает дом, семью и свою (почти) возлюбленную — для того, чтобы ничто не мешало развитию его мысли. Самое страшное для любого члена общины — изгнание. Община обеспечивает ощущение родства, дома, защищенности. Спиноза предпочитает защищенности свободу.
После изгнания единственной его связью с еврейской общиной (домом, семьей, друзьями) оказывается Франку Бенитеш. Редкие беседы с Франку дают Спинозе возможность смириться со всем тем, что он оставил.
И здесь начинаются куда более сложные параллели и «странные сближения» психологического толка.
В аннотации к книге сказано, что судьбы Спинозы и Розенберга удивительным образом переплелись. Но дело тут совсем не в судьбах.
Ялом создает два почти канонических образа: образ истинного философа в лице Спинозы и образ псевдо-философа, который воплощает Розенберг. Мысль первого отвергает авторитеты и противоречит принятому, косному и застывшему, мысль второго — создает это застывшее. Первый жертвует всем ради свободы размышления, второй — подстраивает теории под свои желания и идеологии. Первый достигает уважения и известности, сам того не желая, второй всю жизнь гоняется за ними. Первый, в конце концов, и есть философ, второй лишь им считается (а скорее даже, сам себя им считает).
Поэтому проблема Спинозы для Розенберга выходит за рамки простого формального противоречия: «Еврей не может быть гением. Спиноза еврей. Спиноза — гений». В конечном счете, Спиноза воплощает собой все то, чего Розенберг не может постичь — свободу мысли, гуманизм, философию.
В этом смысле, проблема Спинозы для Розенберга экзистенциальна — не зря она служит постоянной темой их бесед с Пфистером. Разрешить ее для Розенберга значит сломить всю систему, которую он выстроил, пересмотреть себя, отказаться от принятой системы координат.
Но разрешения проблемы в духе открытия тайны у Дэна Брауна ждать не приходится. Розенберг отказывается от лечения, расстается с Пфистером и продолжает терзаться проблемой Спинозы вплоть до своей казни.
Метод Ялома состоит в том, чтобы встроить психотерапию в уже укомплектованную, законченную и известную биографию, которая воспроизводится последовательно и реалистично.
При этом психотерапия интересна читателю не только как экзотический объект описания, но и как способ приближения и оживления застывшей биографии исторического деятеля. Умение Ялома моделировать беседу психотерапевта и пациента — вот то, ради чего, в первую очередь, стоит читать эту книгу.
Наверняка профессиональный философ найдет в романе массу философских неточностей и фактических ошибок. Но куда больше его потрясет другое — сама идея приставить к Спинозе психотерапевта. Да еще такого, который в XVII веке мыслит фрейдовскими категориями и женат на предшественнице феминизма. За каждой, даже самой отвлеченно философской идеей, Ялом видит, прежде всего, человеческое. И неожиданно выясняется, что это человеческое не к лицу некоторым историческим деятелям.
Вероятно, есть такие исторические персонажи, которые не так уж просто трансформируются в персонажей художественных. Понятно, что образы Наполеона, Гитлера, Фрейда в нашем сознании сформированы скорее литературой, кинематографом и анекдотами, чем уроками истории. Но есть деятели, которые все же остались на откуп науке, и потому их художественные образы не могут не потревожить сердца профессионалов.
Спиноза, например, фигурирует исключительно в профессионально-философском дискурсе. Представить его влюбленным — то же самое, что представить Данте и Беатриче, которые спорят, чья очередь выносить мусор.
Вводя вымышленных психотерапевтов, Ялом приближает нас к историческим персонажам. Другой вопрос, хотим ли мы к ним приближаться.
