Уроки холодной зимы
Приходится признать, что волна протестов, поднявшаяся в январе по всей России на фоне сообщений об аресте Алексея Навального, захлебнулась. Долю ответственности за это несет Леонид Волков, установивший контроль над политической линией Фонда Борьбы с коррупцией после того, как сам Навальный оказался за решеткой. Есть все основания осуждать позицию центрального руководства КПРФ, сорвавшего им же самим назначенные протесты 23 февраля (ссылки на «отсутствие разрешений» и «холодную погоду» неубедительны, поскольку сами же организаторы акций сперва обещали выйти при любых обстоятельствах). Но разумеется, невозможно объяснять развитие политического процесса только поведением некоторых его участников. Можно, конечно, ссылаться и на размах полицейских репрессий, беспрецедентных даже по отечественным масштабам. И всё же этих объяснений недостаточно.
Парадокс в том, что протесты и возникли и захлебнулись в условиях, когда градус общественного недовольства в стране буквально зашкаливает. Даже официальная социология фиксирует «снижение рейтинга» власти и рост числа людей, готовых участвовать в протестах. Однако реальное участие никогда даже близко не приближается к показателям, фигурирующимся в опросах. Анализ публикаций в социальных сетях тоже дает основания говорить о растущем раздражении. Которое, однако, пока так в сетях и остается.
С одной стороны, мы видим ставшее уже непреодолимым и очевидным взаимное отчуждение власти и общества. Причем это (несмотря на вялые попытки пропагандистов доказывать обратное) совершенно очевидно для самой власти, которая при малейшей угрозе выхода людей на улицу принимает совершенно чрезвычайные меры непропорциональные количеству протестующих. Власть каждый раз боится, что именно этот день станет для неё последним. А с другой стороны, мы видим агрессивную пассивность большей части населения, не готового ни бороться, ни даже надеяться на какие-либо позитивные изменения. В то время, как на политические демонстрации вышло, несмотря на угрозы и репрессии, исключительно много людей по всей стране, локальные акции протеста, ранее происходившие с изрядной регулярностью по самым разным поводам, практически прекратились. Причина понятна: люди не надеются добиться от действующей власти хотя бы самых незначительных, простейших уступок, не верят в возможность хоть каких-то улучшений в рамках существующего порядка. Но пока неспособны его сломать.
Поражение протестов вызвано не столько предательством лидеров, сколько тем, что российское общество лишено навыков самоорганизации и оказалось не готово к стихийным действиям. Оно по-прежнему парализовано страхом перед насилием. И даже не из-за ожидания ответных репрессий, а скорее из-за недоверия к себе. В свою очередь власть, понимая, что стихийного ответа ждать не приходится, идет по пути эскалации насилия и репрессий. Правящие круги не имеют никаких рецептов преодоления развивающегося социального, экономического и политического кризиса, а потому никаких других мер у них не остается. Однако опыт репрессивного давления кажется кремлевскому начальству вполне успешным. Тем более, что есть наглядный пример белорусской революции, которая разворачивалась под лозунгами «ненасильственного протеста» и именно поэтому была жестоко подавлена. Идеология ненасилия, как показал опыт Белоруссии, для самих насильников является основанием для уверенности в безнаказанности. Россия пока ещё не подошла к уровню соседнего государства — ни по размаху протестов, ни по масштабу репрессий, но аналогии напрашиваются.
Тем не менее правящие круги нервничают. И у них есть для этого основания. История показывает, что объективно назревшая революционная ситуация может быть с успехом преодолена властью лишь за счет сочетания репрессий с практическими мерами, направленными на устранение (или хотя бы смягчение) накопившихся противоречий, породивших кризис. Таких мер в арсенале власти нет. Показательно, что послание президента Федеральному собранию, которое должно было состояться ещё в декабре, месяц за месяцем откладывается. И даже если отчасти это может быть связано с состоянием здоровья правителя, главная политическая причина лежит в другой плоскости. Пообещать нечего. Сказать нечего.
Несомненно, ряд антикризисных мер может быть предпринят и без серьезного изменения политического режима. Но парадокс в том, что любые меры, реально улучшающие положение дел, заставят олигархию пожертвовать хоть чем-то. А это означает неминуемую внутреннюю войну группировок, пытающихся выйти из кризиса за счет друг друга. Поскольку предотвращение раскола в верхах всегда было и остается главным принципом политического режима, связываемого с именем Путина, такие решения невозможны. Власть скорее пожертвует интересами экономики и даже самим существованием страны, чем допустит перераспределение ресурсов от верхов общества к его низам.
Таким образом очевидно, что о преодолении кризиса речь не идет. Революционная ситуация, в точном соответствии с классическим определением В.И.Ленина, сохраняется. На всякий случай ещё раз повторим это определение полностью:
«1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизмененном виде свое господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому.
2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов.
3) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению».
Гениальность Ленина как политолога проявляется в том, что перечислив все необходимые условия для возникновения революционного кризиса, он добавляет, «что не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не «упадет», если его не «уронят».
И существенно, что говоря о субъективном факторе, он, в отличие от многочисленных последующих ревнителей коммунистического благочестия, указывает не на наличие «идейно-правильной» марксистской партии с идеологически безупречным руководством (своим собственным), а на состояние массового сознания трудящихся.
Именно это и является сегодня главным открытым вопросом российской политики. Если бы массы были готовы к радикальным действиям и способны к самоорганизации, то ни репрессии, ни предательские решения оппозиционных политиков (как правых, так и «левых») им бы не помешали. Да и холод бы не помешал. Потому наивно надеяться, будто по окончании зимних морозов протест сам собой возродится и поднимется на новый уровень. Конечно, зимние холода 2021 года (как будто специально организованные природой, чтобы поставить под вопрос доминирующий дискурс «глобального потепления») отнюдь не благоприятствовали уличной активности. Но даже если у нас есть все основания ожидать новых протестов в ближайшие месяцы, их политическая результативность будет зависеть даже не от массовости и упорства участников, а от того, насколько в процессе борьбы общество будет обретать навыки самоорганизации.
Объективное развитие социально-экономического кризиса гарантирует неминуемость возникновения всё новых драматических ситуаций. Без поводов к народным выступлениям мы не останемся. Об этом позаботится сама власть. Наша задача — делать всё, что в наших силах, для того, чтобы протестный потенциал на местах вылился в организованное демократическое действие.