«Перед Рассветом»: социальный портрет капитализма
«Если человек, защищающий интересы всей нации, защищает в то же время и интересы своего класса… получается ли тут конфликт?»
— Возьмем, скажем, У Сунь-фу и рабочих его фабрики. Допустим, в связи с затовариванием шелка Сунь-фу говорит рабочим: «Себестоимость нашей пряжи слишком высока, а пряжа не в состоянии конкурировать с японской. Нага прядильная промышленность может разориться. Чтобы снизить себестоимость, мне придется уменьшить вашу заработную плату, а вы, рабочие, ради интересов нации должны временно потерпеть». Рабочие отвечают: «При нынешней дороговизне мы и так недоедаем, снова уменьшить заработную плату – значит просто отнять у нас жизнь. Вы, хозяин, человек с деньгами и голодать не будете. Если вы желаете заботиться об интересах нации, потерпите сами временно и получайте меньше прибыли». Как будто обе стороны правы, но тут-то и возникает конфликт между национальными и классовыми интересами.
— Конечно, пустота в желудке – тоже дело серьезное… – начал было Ли Юй-тин, но тут же умолк и почесал затылок. – Но как бы там ни было, а капиталистам тоже нельзя упускать своей выгоды. Бизнес, который не приносит прибыли, перестает быть бизнесом!
— Какая-то нация, класс, договор между предпринимателями и рабочими – все это вздор! Я признаю только одно – государство, –. И руль этого государства должна держать твердая, железная рука.
Если рабочие требуют увеличения заработной платы, – заговорил вместо поэта Ду Сюэ-ши, – хозяин отвечает им: «В таком случае самое лучшее вам поискать себе работу, а я найму других рабочих». Однако рабочие вовсе не желают уходить, они требуют прибавки. Теперь просим нашего адвоката разъяснить этот вопрос.
— Отношения между предпринимателем и рабочими устанавливаются договором. Никто не может насильно принуждать другого.
Но едва Цю Cунь произнес эту фразу, как все подняли его на смех.
— Какая-то нация, класс, договор между предпринимателями и рабочими – все это вздор! Я признаю только одно – государство. И руль этого государства должна держать твердая, железная рука. Ведь сила заключается в действии, а не пустой болтовне! Никто не дерзнет противиться железной руке, управляющей государством. Если, например, китайский шелк не может конкурировать с японским, железная рука, управляющая государством, должна с одной стороны снизить заработную плату рабочим, а с другой – заставить капиталистов продавать шелк по максимально дешевой цене, чтобы наверняка вытеснить японский шелк с европейского и американского рынков. Если же капиталисты не пожелают продавать товар себе в убыток, государство имеет право конфисковать их предприятия.
Постер фильма 1981 г., снятого по роману Мао Дуня
Заумный профессор, повторяющий общеизвестные истины, наивный адвокат, искренне верующий в букву закона, патриотичный юнец, возомнивший себя «железной рукой», и испортивший всем вечер студент, слова которого вызывают усмешку на лицах сидящих в сторонке финансовых «акул». Такую миниатюру изображает в своем романе «Перед рассветом» (子夜) основоположник китайской революционной литературы, министр культуры КНР (с 1949 по 1965 гг.), председатель Союза китайских писателей (с 1953 по 1981 гг.) Мао Дунь (茅盾; 1896 – 1981 гг.; настоящее имя – Шэнь Янь-бин沈雁冰).
Роман «Перед рассветом», переведенный на русский, английский, немецкий, японский и десятки других языков, был написан Мао Дунем в один из самых сложных периодов китайской истории – начале 30-ых гг. ХХ в.
«Китайцы должны использовать товары собственного производства» (中国人应用中国货) – такими лозунгами была наполнена политическая и экономическая жизнь китайского общества тех лет. Писатель запечатлел в романе полное противоречий движение национальных производителей по вытеснению переполнивших китайский рынок иностранных компаний. В 1933 г. китайских производителей поддержало правительство Чан Кайши, и национальная промышленность начала расцветать. Однако, за резким укрупнением китайской буржуазии последовало и усиление социальной несправедливости, вылившейся в забастовки рабочих и протесты крестьян. В китайских деревнях и заводах стали множиться коммунисты, правительство нещадно подавляло их движение, а промышленники обвиняли японцев в финансировании «красных разбойников».
Мао Дунь
Тем больше китайское общество поляризовалось, чем разрастались социальные противоречия. С одной стороны, китайские товары действительно вытесняли японские, европейские и американские аналоги, хотя они не сильно радовали покупателей низким качеством и высокой ценой. Настоящие, правильные, патриотичные капиталисты жирели и достойно конкурировали с иностранцами. С другой стороны, рабочие, чьими руками «поднималась национальная промышленность», только беднели из-за подорожания производства – ведь все лишения выпадали на их долю в виде 20% сокращений зарплат, отмен льгот и увеличения рабочего дня.
Но прежде чем подробнее окунуться в ту эпоху, в полной мере понять мотивацию героев и причины их поступков, проникнуться настроениями, витавшими в китайском обществе 1930-ых гг., необходимо дать некоторую, хотя бы беглую историческую характеристику Новому Китаю.
Сунь Ятсен и Юань Шикай
Рождение Республики
Двадцать лет назад по итогам Синьхайской революции (1911 – 1912 гг.) была свергнута династия Цин – пала последняя китайская империя. Хотя 29 декабря 1911 г. Сунь Ятсен, лидер и символ китайской революции, был избран временным президентом Китайской Республики, меньше чем через 2 месяца, 14 февраля он был вынужден оставить пост Юань Шикаю. Помимо военного влияния генерала Юань Шикая и угрозы новой войны, его избрание объясняется поддержкой хотя еще немногочисленной, но уже влиятельной прослойки китайской буржуазии, которая была категорически не согласна с одним из «Трех народных принципов» (三民主义) Сунь Ятсена – принципом Народного благосостояния (民生主义), уравнивающего у всего населения права на землю. Следовавшая из политики Сунь Ятсена аграрная революция страшила китайскую и, что немаловажно, японскую и западную буржуазию. Из-за этого «отец китайской нации» был незамедлительно смещен, а последующая борьба основанной им в 1912 г. партии Гоминьдан с деспотичной властью Юань Шикая и другими ставленниками капитала душилась всевозможными способами.
Несмотря на проявившиеся в 1915 г. императорские амбиции Юань Шикая, после Синьхайской революции и вплоть до 1949 г. Китай все больше сбрасывал с себя «старые одежды» феодализма и примерял наряды то внешне демократического и либерального, то крайне реакционного и авторитарного капитализма.
Борьба и сопротивление
Разделение страны милитаристскими группировками, борьба иностранных держав за владение территориями, ресурсами и рынками сбыта, гражданская и антияпонская войны – с одной стороны, и непрерывное богатение национальной буржуазии, усиление карательного аппарата и все увеличивающаяся эксплуатация рабочих – с другой стороны. Не ради такого будущего китайский народ боролся с Цинской империей в годы Синьхайской революции.
Сопротивление китайской буржуазии и «элите» Нового Китая начал еще в 1912 г. Сунь Ятсен и созданная им партия Гоминьдан. Уже тогда руководство Китайской Республики продемонстрировало свой кровавый оскал, не гнушаясь обращаться к покушениям и казням оппозиции. Позиции Гоминьдана усилились после 1917 г. – Октябрьская революция показала пример китайскому народному сопротивлению. В 1918 г. Гоминьдан создал в Кантоне новое южное революционное правительство во главе с Сунь Ятсеном. С этого момента Сунь Ятсен начал все с большим вниманием относиться с идеями марксизма-ленинизма и опыту социалистической революции, и Гоминьдан вслед за его лидером стал леветь.
Движение 4 мая
4-5 мая 1919 г. сначала в Пекине, а потом и по всему Китаю прошли массовые антиимпериалистические демонстрации протеста против решения Парижской мирной конференции передать бывшие немецкие концессии в Шаньдуне Японии. В китайской и советской историографии Движение 4 мая признается началом всенародного сопротивления не только иностранным захватчикам, но и китайской буржуазии.
Уже в июле 1921 г. в Шанхае, куда после протестов 1919 г. переместился центр сопротивления, прошел I съезд компартии Китая. К середине 20-ых гг. почти в каждом крупном китайском городе работали кружки КПК, а на заводах и фабриках проходили массовые забастовки рабочих. До 1925 г., когда скончался Сунь Ятсен, китайские коммунисты активно сотрудничали с Гоминьданом и даже вступили в партию в 1923 г. Однако уже в 1926 г. власть в партии взял Чан Кайши, начавший свой «кровавый поход» против коммунистов.
Несмотря на объединение в 1927 г. национального фронта в Нанкине под командование Чан Кайши и начавшуюся охоту на коммунистов, ознаменовавшуюся казнью одной из ключевых фигур КПК Ли Дачжао 28 апреля того же года, рабочее движение в Китае только нарастало и крепло. В Китае начинается гражданская война, итог которой мы увидим только в 1949 г.
Классовый «коллаж» романа
Роман «Перед рассветом» переносит нас в весенний Шанхай 1930 г., представляющий промышленный и финансовый центр не только Юга Китая, но и всей страны в целом. Преданный принципам реализма, Мао Дунь знакомит читателя с типичными представителей различных классов и страт в типичных для них условиях. Неспроста II Генеральный секретарь ЦК КПК, знаменитый публицист и писатель Цюй Цюбо (瞿秋白; 1899 – 1935 гг.) назвал произведение Мао Дуня «первым успешным китайским реалистическим романом».
Новая элита
Главный герой романа – У Сунь-фу – представляет класс крепких промышленников, которые служили в Новом Китае символами прогресса и будущего страны. В мировоззрении У Сунь-фу, стремящегося наконец «поднять национальное производство», ступенью ниже «полезных промышленников» располагаются паразиты-финансисты, главным выразителем идей которых в романе является хитрый биржевик Чжао Бо-тао. Конфликт двух представителей новой китайской элиты составляет основу сюжета.
У Сунь-фу в экранизации 2008 г.
Промышленники
Владелец крупнейшей в Шанхае шелкопрядильной фабрики «Юйхуа», главный герой еще в самом начале романа дает понять читателю о всей серьезности своих планов «возродить» китайскую промышленность. Патриот У Сунь-фу, в отличие от финансистов и компрадоров, «готовых и родную мать продать», недоволен засильем иностранных компаний в Китае. Кроме того, «неуязвимого человека, в неуязвимой машине, с неуязвимым взглядом и неуязвимыми идеями» беспокоят «коммунистические бандиты», наводнившие его родную деревню Шуанцяо, всеми предприятиями и заведениями которой он управляет.
Но далеко не все промышленники так напористы и самоуверенны, как главный герой. Например, на одной из вечеринок, где встречаются практически все представители китайского общества, кроме, естественно, рабочих и крестьян, мы встречаем владельца спичечной фабрики Чжоу Чжун-вэя. Веселый и вспыльчивый персонаж не стесняется открыто сокрушаться на таких мероприятиях: «Я уже достаточно пострадал от вздорожания золота и удешевления серебра! Сырье для спичек, химические товары, соломка и коробки – все ввозится из-за границы. Как только цены на золото поднимаются, сырье сейчас же дорожает. А мне-то какая от этого польза? Попробуй купить отечественное сырье! Тут вам и налоги на сырье, и транзитные пошлины, и ликин. В итоге отечественное сырье становится гораздо дороже иностранного. К тому же японские и шведские спички нещадно конкурируют с нами, а мы, китайцы, не знаем, что такое любовь к родине, и не хотим покупать отечественных товаров…».
Для вытеснения зарубежных компаний, У Сунь-фу идет на беспрецедентный шаг – организацию крупнейшего в Шанхае промышленного банка «Ичжун». Те самые «акулы», которых мы упомянули в начале статьи, под предводительством У Сунь-фу решили вложить свои огромные состояния в банк, который выдавал бы кредиты только китайским промышленникам. Таким образом они бы поддержали национальную промышленность, да и сами в короткие сроки обогатились. Но для осуществления подобного плана необходимы огромные средства, из-за чего они были вынуждены вступить на хаотичное и мало им знакомое поле финансистов.
Финансисты
Более циничного места, чем финансовая биржа, в романе вы не найдете. Но не забывайте про «типичных персонажей в типичных условиях» – финансовый мир романа соответствует реальному положению дел в Китае 1930-ых гг.
Самая большая ставка в шанхайской бирже – это ставка на облигации государственных займов. В те времена обычно играли на три займа: таможенный, по сокращению вооружений и по переформированию воинских частей. Все займы крутились вокруг гражданской войны – любые вести с полей биржевики использовали для понижения или повышения цен на акции. Перемены на бирже носили настолько бурный характер, что держатели займов один день собирали огромные барыши, а на следующий день могли стать нищими. Чтобы не разориться, те, кто вчера ставил на сокращение вооружений, в ожидании окончания войны, завтра уже мог легко переобуться и ставить на продолжение боевых действий. На многомиллионных людских жертвах (по самым скромным подсчетам, 7 млн погибших за первый период гражданской войны 1928 – 1937 гг.) финансисты и спекулировали.
Шанхай 1930 г.
Но патриотичные промышленники не возмущались предметом таких игр – для них война была той же разменной монетой личного обогащения, хотя многим, конечно, было выгоднее мир, чтобы проще сбывать товар населению. Недовольны же промышленники были тем, куда уходили средства финансистов: «Причина в том, что политика не встала не рельсы. Если бы она была на рельсах и правительственные займы использовались для нужд развития промышленности, между финансовыми и промышленными кругами наладились бы самые тесные отношения… Но ставить политику на рельсы – вовсе не значит искать опоры у военных. Люди, руководящие промышленностью, то есть промышленники, – вот кто должен напрячь все свои силы и заставить политику стать на рельсы!», – озвучил идеи промышленников Тан Юнь-шань, сторонник Ван Цзин-вэя – гоминдановского политика, который в годы антияпонской войны возглавит движение коллаборационистов.
Опасность промышленников на бирже представляет главный финансовый «хищник» Шанхая, по всеобщему признанию «ядовитый человек» Чжао Бо-тао. По прямолинейности и непреклонности только Бо-тао может сравниться со своим главным оппонентом – У Сунь-фу. Именно в борьбе с этим биржевиком главный герой романа в конечном итоге предает свои и без того скудные принципы «строительства национальной промышленности», готовый отказаться от банка «Ичжун» и своих фабрик в жертву еще одной спасительной ставки на бирже.
Последний же шанс избежать полного разорения У Сунь-фу теряет после предательства одного из своих самых близких финансистов-союзников – зятя Ду Чжу-чжая.
Достойный финальный штрих на портрете новой элиты китайского общества 1930-ых гг. Теперь же рассмотрим другие, пока что не такие значимые, но от этого не менее интересные социальные страты.
Бывшие феодалы
Увядающий, уже никому не нужный в Новом Китае класс бывших феодалов в романе, как нам показалось, выражен персонажами, наполненными самыми глупыми и смешными предубеждениями о стране и обществе.
Когда Цзэн Цан-хай, дядя У Сунь-фу по матери, проживающий в полумертвом поместье с сыном и наложницей, узнает, что его кровинушка получил какую-то должность в гоминдане, он вновь ощущает себя крепким помещиком, хотя вызывает в деревне только насмешки. Увидев, что его внук случайно обмочил «Три народных принципа» Сунь Ятсена, старик кричит: «Пропали! Пропали! Ведь книга эта то же, что Свод императорских указов Цинской династии! Нужно было положить ее на столик перед курильницами и отнестись к ней почтительно».
Еще более смешной и страшно знакомый сегодня перл об обобществлении женщин озвучивает проживающий в Шанхае бывший помещик Фэн Юнь-цин, по прозвищу Улыбающийся тигр:
— Долго стоял в воротах растерянный Фэн Юнь-цин, чувствуя некоторое удовлетворение и в то же время какую-то тяжесть, а когда повернул к дому, увидел грубое изображение черепахи, сделанное древесным углем на белой стене. Рядом с этой «национальной бранью» сверкали свежей тушью крупные иероглифы прокламаций, призывающих: «Присоединяйтесь к демонстрации 30 мая!», «Защищайте Советы!».
У старика перехватило голос, лицо помертвело, пальцы стали холодными, как лед. Дрожа всем телом, он с трудом добрался до своей комнаты и ничком упал на лежанку для курения опиума. В сердце поднялась неукротимая злоба и ненависть к этим мужикам и коммунистическим бандитам. Именно из-за них, из-за их мятежа он должен был прятаться здесь, в Шанхае, терпеть непристойные ночные похождения своей наложницы, мириться с ее распутством. Из-за них он вынужден был заниматься в Шанхае спекуляцией! По их милости ему пришлось толкнуть свою дочь на путь проституции. Все это, по его мнению, логически вытекало из крестьянских бунтов, и сердца людей из-за них перестали быть такими, как в древности.
«Да… – горестно вздыхая, рассуждал сам с собой Улыбающийся тигр, – теперь жена моя и дочь обобществлены. Выходит, обобществление женщин претворено в жизнь, и именно в Шанхае, и именно мной самим. Как это произошло? Почему?».
А ответ прост: один маклер натолкнул глупого старика уговорить его дочь переспать с Чжао Бо-тао, чтобы она выведала у него секрет игры на бирже. Это, кстати, довольно живой и далеко не единственный пример «обобществления женщин» и в современном финансовом мире.
Хотя чаще всего байки о обобществлениях и жестокости коммунистов звучат из уст бывших феодалов, они, по сути, озвучивают «красные» мифы, витающие во всем китайском обществе того времени. Периодически мы слышим их из уст промышленников, финансистов, военных, интеллигенции и пр.
А теперь перейдем к группе нетленных, которые в отличие от феодалов всегда находили себе место и совсем не собираются умирать – интеллигенции.
Интеллигенция
Роль вечных «собеседников», а по сути, приживал вышеописанной новой элиты исполняет многоликая и пестрая интеллигенция. В начале романа мы встречаем родственников и друзей большого дома У Сунь-фу: Фань Бо-вэня – мечтательного и смелого поэта с постоянно меняющимся взглядами на страну и жизнь, который поначалу создает впечатление «вестника правды и справедливости», но затем становится ясно, что его слова никак не коррелируются с его действиями; Ду Сюе-ши – студента строительного института, «патриота» и ярого сторонника идей объединения рабочего и хозяина фабрик для возрождения «сильного» Китая – именно его мечтания о «железном кулаке» мы видим в начале статьи; Ду Синь-то – только что вернувшегося из Франции безразличного и крайне самодовольного студента, который страшно скучает по вечерним берегам Сены и мыслит будущее Китая в распределении акций фабрик между рабочими для создания, подобно Англии, так называемого «среднего класса».
Герои ведут между собой горячие споры, наблюдают за массовыми демонстрациями и некоторые даже несколько минут увлеченно и испуганно в них участвуют. Однако воодушевленность интеллигенции кажется тем наивнее и смешнее, когда наблюдаешь циничные действия элиты в Шанхае, безразличной ко всяким красноречивым теориям.
Лакеи
В случае со слугами элиты, или лакеями, как часто их называют в романе рабочие и коммунисты, дела обстоят намного интереснее. Конечно, мы неизбежно встречаем самых безропотных и посредственных прислужников новой буржуазии: глупого и послушного управляющего шелкопрядильной фабрикой У Сунь-фу – Мо Гань-чэна, жестокого головореза Ли Рябого, держащего своей бандой в страхе всех рабочих, и др.
Но ближе к середине романа перед нами предстает смелый, самоуверенный, умный и очень прямодушный рабочий Ту Вэй-йо. Молодого человека вызывает к себе У Сунь-фу, подозревая его в провокациях рабочих к бунту из-за очередного понижения заработной платы. Ту Вэй-йо, смотря в глаза начальнику, честно и спокойно отвечает на его обвинения «господин не может не понимать, что каждому человеку хочется жить, и притом как можно лучше». Но вспыльчивый У Сунь-фу поступает хитро, и назначает Ту Вэй-йо своим личным помощником – то есть самым главным на фабрике, после хозяина.
И далее смелый рабочий превращается для читателя, наверное, в самого ненавистного персонажа романа. Ожидая от прямодушного Ту Вэй-йо если не категорического отказа от должности, то хотя бы тайных попыток разжечь бунт на фабрике уже в роли управляющего, мы видим, как самоуверенность и ум трансформируются в самолюбие и коварство. Новый «начальник» хоть и отговаривает хозяина от открытого подавления забастовки полицейскими силами, сам обманом, подкупом и меткими «выстрелами» карательного аппарата временно душит рабочее восстание.
Ту Вэй-йо вызывают к У Сунь-фу
Так, некогда сочувствующий коммунистам Ту Вэй-йо уже в должности заместителя управляющего пытается переубедить главную бастующую на фабрике хорошо знакомыми нам сегодня мифами:
«Ну, подумай, сколько забастовок, волной прокатившихся по Шанхаю, было организовано коммунистами, а попадаете в тюрьмы вы, рабочие! Коммунисты живут в свое удовольствие в европейских домах. За проведение каждой забастовки они получают вознаграждение в несколько десятков тысяч долларов и швыряют деньги направо и налево».
Профсоюз и предатели
Профсоюз шелкопрядильной фабрики «Юйхуа» мы решили выделить в отдельную от лакеев графу (хотя там ему и место), так как слишком уж напоминают его приемы сегодняшнюю действительность.
В «желтом профсоюзе», как его принято называть среди рабочих, идет жестокая борьба между двумя членами комиссионного совета – Гуй Чан-Линем и Цянь Бао-шэном. Борьба, естественно, за власть в совете и продвижении своих людей, а не права рабочих. Для победы противники не боятся провоцировать драки на фабрике, подкупать рабочих для набора «голосов» и т.д.
У Сунь-фу и Ту Вэй-йо умело используют «желтый профсоюз» для увода недовольства рабочих в нужное русло. Всех бастующих призывают выразить свое недовольство в профсоюзе, а подкупные работницы, проникшие в комиссию стачечных собраний, отговаривают работниц создавать свой профсоюз и вступить в уже имеющийся – «желтый».
Кстати, очень умело руководство фабрики и профсоюз используют купленных работниц. Так, одна из самых на вид ярых протестующих, Яо Цзинь-фэн в первые же дни работы Ту Вэй-йо в качестве помощника хозяина была куплена руководством. Когда же работницы начали замечать за ней что-то неладное, Ту Вэй-йо сместил с должности мастера Яо Цзинь-фэн и назначил на эту должность ее главную оппонентку – еще неопытную Сюэ Бао-чжу. Работницы завода, естественно возмутились такой несправедливостью по отношению к Яо Цзинь-фэн, и доверие коллектива к предательнице вернулось.
Еще бы хотелось вспомнить интересный пример использования купленных рабочих на производстве при подавлении забастовки, изображенный в романе. В момент самой горячей фазы забастовки, когда тысячи работниц фабрики фактически окружили управляющих и требовали отменить снижение зарплаты, Яо Цзинь-фэн в качестве главного требования выдвинула освобождение задержанных полицией пяти работниц. Бастующие, конечно, поддержали идею освобождения боевых подруг, а Ту Вэй-йо спокойно их отпустил, показав якобы желание управляющих идти на компромисс. Довольные таким исходом работницы отложили забастовку, а Яо Цзинь-фэн дала управлению фабрики время для перегруппировки.
Рабочие и коммунисты
Примечательные прототипы обнаруживаются и в рабочей среде Шанхая. Мы знакомимся с совсем молодой работницей Чжу Гуй-ин, ухаживающей за старой матерью. Девушка всеми силами отбивается от приставаний давно влюбленного в него Ту Вэй-йо, который обещает ей место мастера за информацию о лидерах забастовки. Управляющий же использует самый подлый и эффективный для неопытных работниц метод – лесть:
«Хозяин У справедлив и умеет входить в положение каждой работницы. Он часто говорит: если бы цены на фабричную плату не упали и ему не пришлось бы понести убытков, он еще в прошлый раз с радостью выдал бы работницам пособие ввиду дороговизны рисы. И если бы последнее время цены на пряжу не снизились дополнительно, ему не пришло бы и в голову снижать заработную плату на двадцать процентов. Однако, даже терпя убытки, хозяин не прочь по справедливости дать повышение искусному и дисциплинированному работнику». Но даже после таких щедрых предложений Чжу Гуй-ин остается предана движению.
Хотя в забастовках участвовали все работницы шелкопрядильной фабрики, марксистский кружок, координирующий движение, был представлен всего несколькими людьми. Но даже среди них наблюдались значительные противоречия. Главной боевой единицей фабрики служит Хэ Сю-мэй – самая опасная коммунистка, по мнению руководства завода. Именно она проводила агитацию на производстве, говорила о понижении зарплат, увеличении рабочих часов, отмены надбавок перед официальной публикацией этих «производственных нововведений».
Мозговым и теоретическим центром кружка заведовала Ма Цзинь, очень выделяющаяся среди прочих умением просто и обосновано доносить задачи движение. В спор с ней вступал приехавший после прорыва основного кольца забастовки вышестоящий партиец Кэ Цзо-фу. В то время, как Ма Цзинь призывала «залатать раны» и лучше подготовиться к забастовке, Кэ Цзо-фу требовал продолжать бастовать и выполнять главную «линию партии». В данном споре Ма Цзинь выглядела более компетентной хотя бы потому, что была лично знакома с подробностями забастовки на фабрике «Юйхуа». Кэ Цзо-фу же в ответ на ее аргументы и попытки действовать, исходя из текущей ситуации, а не подстраивать ситуацию исключительно под теорию, обвинял Ма Цзинь в хвостизме, «правом уклоне», «трусости перед лицом революционного подъема» и пр.
Третий, менее значительный участник спора, молодая активистка Цай Чжэнь, понимая безысходность ситуации, предлагала идти в последний бой, «будучи готовыми к почетному поражению». Еще одна работница, Чэнь Юе-во тоже искренне желала помочь поиску решения, но ее предложения ограничивались поиском «чего-нибудь нового, дельного». Есть хороший отрывок, характеризующий Чэнь Юе-во:
«Новые заученные ею выражения и термины, как, например: «боевой дух у людей очень высок», необходимо только «руководство», завтрашнее «выступление» не составляет никакой «проблемы», которые она то и дело вставляла в свой рассказ, давались ей с трудом, но настроение у нее было приподнятое».
Мао Дунь отлично изобразил четыре типичных портрета рабочего-революционера Китая первой половины ХХ в. Встречаем мы и образованного и практичного революционера типа Ма Цзинь, и зацикленного на теории в отрыве от реальной ситуации Кэ Цзо-фу, и смелого перед лицом ареста или даже смерти в ущерб делу героя Цай Чжэнь, и малосведущего, но сердобольного борца Чэнь Юе-во. Все это говорит о незрелости китайского рабочего движения, несмотря на значительные военные и политические успехи КПК в 1930-ых гг.
Полночь или Рассвет?
Мао Дунь, создавая свой роман, назвал его «Полночь» – такое название дали ему и все иностранные переводчики, кроме советских. В полном переводе романа, изданным Художественной литературой в 1952 г., советский читатель увидел воодушевляющее название, взятое из реплики одного из персонажей-коммунистов, – «Перед рассветом».
Наверное, в момент написания романа в 1932 – 1933 гг. Мао Дунь бы не согласился с таким оптимизмом советских переводчиков. Однако будет несправедливо, если мы не вспомним, что несмотря на всю незрелость китайского рабочего движения начала 1930-ых гг., в 1934 г. Мао Цзэдун возглавит знаменитый Великий поход китайских коммунистов из южного Китая на Запад страны в Яньань, где сформируется будущий костяк КПК и НОАК. И даже после ужасной антияпонской войны и второго этапа гражданской войны с гоминданом китайские коммунисты смогут прогнать армию Чан Кайши и интервентов и основать КНР. Хотя крах У Сунь-фу и успех Чжао Бо-тао виднелся еще в потемках, где-то на горизонте прорисовывалось восходящее солнце.
Печальные ретроспективы
Полночь или Рассвет? И все бы хорошо, если только такой вопрос не возникал бы при взгляде на окружающую нас сегодня действительность. Заранее опережая возможные упреки, отметим очевидное: во-первых, мы имеем дело с художественным вымыслом, во-вторых, мы прекрасно понимаем всю абсурдность прямых сравнений Китая 1930-ых гг. и России 2010-ых гг. Разные страны, разные эпохи, разные условия, но, все же рискнем, не настолько разные социальные и экономические устройства.
Когда читаешь роман, ненароком наталкиваешься на страшно знакомые социальные явления, порожденные этим экономическим строем. И мы имеем в виду не только забавные жупелы о обобществлении женщин коммунистами и страданиях о преданной старине. Как сегодня с полной серьезностью на государственном уровне говорят о работе левых на Госдеп и «Моссад», тогда, почти сто лет назад, китайская власть с той же серьезностью обвиняла Японию и Европу в финансировании забастовок. Разница лишь одна: в тогдашнем Китае это служило поводом не просто для политического преследования коммунистов, но и их физического уничтожения. У нас такого, конечно, не наблюдается. Вопрос ли это времени, отвечать не мне.
Далее мы видим печальное состояние китайского общества. Почти все богатства Китая сосредоточились в Шанхае и уже британском Гонконге. Крестьяне берут займы у помещиков, на чем, естественно, наживаются последние, а городские живут на кредиты, взятые в банках. Рабочие заводов живут в соломенных лачугах, хозяева фабрик и биржевики – в особняках и дорогих гостиницах. На полосах газет постоянно встречаются новости о похищениях людей, самоубийствах, забастовках, демонстрациях и росте курса акций.
Часть общества, одурманенная государственной пропагандой, верит в силу «китайских товаров», которые должны спасти страну. Эффективные менеджеры, управленцы и технократы типа У Сунь-фу, которые не слушают «глупенькие теории о классах», а действуют, по мнению многих, должны стать новой опорой Китая. Главный враг – иностранные компании и зарубежные капиталисты, которые думают только о собственной наживе. Национальные же производители преданы стране и всегда ставят государственное выше собственного. Однако, как оказывается на деле, весь патриотизм своих, китайских капиталистов оканчивается там, где исчезает прибыль. И размышляющий о «подъеме промышленности» У Сунь-фу для войны с Чжао Бо-тао скупает чужие мелкие фабрики, объясняя все правилом этого мира: «сильный пожирает слабого». «Расцвет китайской промышленности» превращается в «расцвет промышленности У Сунь-фу» – что и требовалось доказать.
Некоторым может показаться, что главное зло в романе – это биржа, в пучину которой всеми хитростями и обманами были завлечены крепкие промышленники и беспомощные, но сердечные феодалы. Посмеем вас огорчить. Биржа – это неотъемлемая часть того общественного строя, другими словами – «чадо» капитализма, которое своим уродством обязано воспитанию «матери». И даже если мы на время забудем об этом «чаде» и возьмем чистого, рафинированного национального промышленника в вакууме, не один из таких не откажется ради выгоды от подобного предложения, озвученного в романе:
«Всем известно, что, затратив деньги, можно выиграть войну, но не всякий додумается затратить деньги, чтобы заставить людей потерпеть поражение. Однако, если людям платят, почему им не проиграть боя?!»
