Многим знакома такая сцена: заходишь в подъезд и обнаруживаешь на стареньком столике вперемешку с детективами-однодневками запылившуюся, но от этого не менее замечательную классику, оставленную соседями. Чаще всего в таких старых советских томах издательств «Всемирной» или «Художественной литературы» мы находим нетленную общечеловеческую правду, не требующую каких-либо сиюминутных подтверждений. Но как же удивляешься, когда спустя считанные дни нами встречается такая же вечная человеческая глупость и подлость, по которой как раз и бьет прочитанная давеча книга. Этот колосс глупости будто в суде предстает пред книгой и ее автором – а мы лишь сидим на скамье присяжных в ожидании справедливого приговора. Представим, как мог бы выглядеть подобный суд.
Действующие лица:
В роли судьи выступает Н. С. Лесков
В роли судебного молотка и Фемиды выступает рассказ «Однодум», напечатанный в журнале «Еженедельное новое время» в 1879 г.
В роли подсудимого выступает К. Ю. Душенов
В роли прокурора выступает главный герой «Однодума» Рыжов А. А. из города Солигач, который в Костромскую губернию входит.
Пропуская толщу регламентов, не обязательных в литературном суде, прокурор Рыжов зачитывает обвинение:
– К. Душенов обвиняется в покушении на здравый смысл и человеческую совесть за позицию по вопросу пенсионной реформы, озвученную в ролике «Китайская логика споткнулась о еврейскую мафию» от 01.08.18 (YouTube-канал «День-ТВ» – https://youtu.be/DwfPZnJW69w?t=1063).
Приводим слова подсудимого:
“Я удивляюсь людям, которые называют себя православными и поддерживают эти акции протеста. Для православного христианина источником вероучения и главным маяком в жизни является текст Священного Писания – Библии.
Может быть, профессора давно не открывали текст Священного Писания, но ведь копаться и не надо. Откройте Книгу Бытия, третью главу. Что Господь Бог сказал Адаму? Со скорбью будешь добывать себе пропитание на земле, в поте лица твоего будешь есть хлеб твой, пока не возвратишься в землю – пока не умрешь. Пахать ты будешь до самой смерти, в поте лица своего.
Если Вы христиане, то не надо ничего вымогать у Господа Бога, если это сказано в священном писании. Если жизнь складывается таким образом, что у государства есть возможность платить пенсии – что в этом плохого? Но вот вымогать – а дайте больше, а отпустите раньше – это совсем не по-христиански”.
После решительного отказа К. Душенова от услуг адвоката прокурор приступает к вопросам:
– Знаешь ли, Константин Юрьевич, посмотришь на нас обоих – будто мы и схожи. Оба Всевышнему поклоняемся, Библией по жизни руководствуемся и стараемся жить праведно. Да только на деле разница между нами превеликая. Уж не сомневаешься ли? Вот, к примеру, что наш судья про меня написал, освежи память:
“– Каялся, – говорит, – в одном, другом, в третьем, – во всем не свят по малости, но грехи все простые, человеческие, а против начальства особого зла не мыслит и ни на вас, ни на меня “по касающему” доносить не думает. А что “даров не приемлет”, – то это по одной вредной фантазии.
– Все же, значит, есть в нем вредная фантазия. А в чем она заключается?
– Библии начитался.
– Ишь его, дурака, угораздило!
– Да; начитался от скуки и позабыть не может.
– Экий дурак! Что же теперь с ним сделать?
– Ничего не сделаешь: он уже очень далеко начитан.
– Неужели до самого до “Христа” дошел?
– Всю, всю прочитал.
– Ну, значит, шабаш.
Пожалели и стали к Рыжову милостивее. На Руси все православные знают, что кто Библию прочитал и “до Христа дочитался”, с того резонных поступков строго спрашивать нельзя; но зато этакие люди что юродивые, – они чудесят, а никому не вредны, и их не боятся”.
Не сомневаюсь, Константин Юрьевич, и ты до Христа дошел, да только, боюсь, понял мало. Знаешь, почему меня за юродивого принимали? Да потому, что все законы и наставления божьи я исполнял. Только за тобой такое не наблюдается. Кто позволил тебе, Константин Юрьевич, решать – кого можно христианином звать, а кого нельзя? «Не судите, да не судимы будете» – не слова ли Святого Писания, на которое ты ссылался не раз? Иль бревна в глазу твоем не видишь? Я сам, будь моя воля, не судил бы тебя – да воля тут не моя – художественная, так что вынужден литературному суду служить.
Думаешь, в этом твой главный грех пред совестью состоит? Зря, Константин Юрьевич, зря. Преступление твое на обмане зиждиться, будто христианство праведного гнева лишено, будто вышестоящий человек может человеком нижестоящим питаться, а сопротивляться ему – против Бога идти. Вот, вспомни слова судьи, вложенные в уста мои при разговоре с министром:
“И на поле опять отметка: “Исполнилось, – зри страницу такую-то”, а на той странице запись о кончине юной дочери императора Александра Первого с отметкою: “Сие последовало за назначение налога на лес”.
– Но позвольте однако, – спросил Ланской, – ведь леса составляют собственность?
– Да, а греть воздух в жилье составляет потребность.
– Вы против собственности?
– Нет, я только чтобы всем тепло было в стужу. Не надо давать лесов тем, кому и без того тепло.
– А как вы судите о податях: следует ли облагать людей податью?
– Надо наложить, и еще прибавить на всякую вещь роскошную, чтобы богатый платил казне за бедного.
– Гм, гм! вы ниоткуда это учение не почерпаете?
– Из священного писания и моей совести”.
Скажи, Константин Юрьевич, налоговая реформа, которую ты так опекаешь, не подобна ли она тому же налогу на лес? Куда делась вся твоя храбрость, с которой ты вещаешь в украшенной автоматом студии? Когда спросил меня министр, уважаю ли я власти, я без кривизны души ответил – «не уважаю». Иль ты боишься, иль поддерживаешь – везде на совесть покушаешься.
Осужденному начали видеться еврейские кипы и шелковистые пейсы – посыпались обвинения в сговоре…
Следуя заветам литературного судилища, Н. С. Лесков не вынес приговор – решение должны принять присяжные, т.е. читатели.
Занавес закрывается.
Небольшое послесловие
К вопросу о праведном смирении общества под весом новых антинародных законов правительства. Отмечу только два момента. Во-первых, предсказываю упреки, почему я не привел в пример слова В. И.Ленина, И. В. Сталина, К. Маркса, Ф. Энгельса или хотя бы писателей-демократов В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова. Мне кажется, что в данном случае личность цитируемого не менее важна, чем сами слова – нужен более мягкий подход. Если бы я вспомнил имена революционеров, меня бы, наверное, никто и не пытался слушать с позиций противоположного лагеря. Это бы напоминало беседы Базарова и Кирсанова – мы бы выглядели для них глупенькими нигилистами, они для нас – дряблыми монархистами. Я же, на свое удивление, обнаружил близкие социализму идеи в произведениях Н. С. Лескова – по признанию многих «самого русского из всех наших писателей», крупнейшего знатока народной жизни. Его уж точно не обвинишь в нигилизме и увлечении западными учениями. К тому же мне близки мысли Лескова о поиске справедливых социальных идей в недрах народной жизни. Вдвойне интересно, как подобные тексты воспримет представитель монархического и охранительного мировоззрения.
Во-вторых, меня сильно беспокоят познания нашего подсудимого в истории христианства (не только православия). Обратимся, например, к Реформации конца XVI в. – деятельности Мартина Лютера и Томаса Мюнцера. Обвиняемый, возможно, сильно удивится, но знаменитые немецкие реформаторы так же призывали к жизни по библейским законам, но это не отнимало у них смелости в борьбе с паразитирующими народ помещиками, поддерживаемыми католической церковью. Христианские идеи сочетались с прогрессивной для той эпохи борьбой против феодализма, и никакого смирения перед несправедливостью христиане не искали. Константин Юрьевич же, попав в то лихолетье в Западную Европу, наверное, всеми силами поддерживал и защищал бы индульгенции и призывал немецкий народ терпеть в ожидании скорой могилы.
